На дрейфующих льдах. Спящая Маня

  В семнадцать лет Маня вырвалась, наконец, из под опеки государства и решила стать самой умной.  Этим она чуть не подписала себе этим смертный приговор.
У неё начался синдром предельной рациональности: работала и училась круглосуточно. Ночью дежурство  в доме для престарелых. Там можно было поспать, правда, урывками. Днём учёба и тренировки. Думала, что стремительно  взлетит по социальной лестнице до приемлемого уровня местных. Она покупала ворованные в дорогих магазинах вещи у особо неприятных соотечественников. Разодетая в пух и прах, являлась она в набитые битком престижные бары, и сидела в углу в одиночестве. Там все были свои, даже истасканные проститутки. Только Маня была чужая. Иногда перепившие миллионеры незатейливо предлагали ей проследовать за ними в туалет. Маня ждала более заманчивых предложений. Таковые не поступали. Бесплодные вылазки вызывали нарастающее раздражение.
Она продержалась полтора года. Стала всё чаще и чаще болеть, поглощая всё большее и большее количество  антибиотиков . Потом свалилась от упадка сил, и почти всё время спала. Максим навещал её. Видя как Маня угасает, он, с большим трудом добился, чтобы её взяли в больницу. 
Через месяц персоналу больницы показалось, что она проснулась. Сонную Маню выписали в никуда.
Максим устроил бесполезный скандал в больнице, где персонал, похоже, был глухим.
Потом Максим долго и тщетно искал Маню, пока та не позвонила сама и сонным голосом сказала, что всё нормально.
Её подобрал на улице семидесятилетний сириец , живший на социале и нелегально работавший в химчистке. Воспользовавшись состоянием Мани, он успел на ней жениться. Живя у мужа на содержании, Маня мирилась с его присутствием, как с присутствием навязчиво жужжащей мухи
Как то Маню пришли навестить подруги. Под тяжестью нескольких пальто железные пазы вешалки выпали из трухлявой гипсовой стены.
-Ой девки! Всё! Ему не докажешь, что не жираф – грустно сказала Маня.
- Надо ж было так трахаться, что вешалка рухнула ! – орал вечером муж  - И кого ты сегодня опять привела?! – И где ты такого нашла?!
Сириец был патологически ревнив и глубоко убеждён, что жена не изменяет, только когда спит.
Муж не поверил в братские узы и при встрече с Максимом устроил дикий скандал. Маня на какой то момент проснулась, и семейная жизнь закончилась. Покинутый муж так сильно горевал, что его соотечественники срочно подыскали ему  новую жену, тридцатилетнюю девственницу сирийку. Новая жена через год после свадьбы осчастливила престарелого  мужа двойней. «Видишь, всё к лучшему. Какая у тебя жена! Я так не умею» - сказала Маня, заглянув к бывшему мужу в химчистку, в расчёте на скидку. «Да. Ты была сильна в другом» - ответил он со вздохом.
Какое то время Маня жила у Максима. Однажды она снова  вышла на улицу, не проснувшись, и опять исчезла. Она тут же была подобрана и взята в жёны. Второй муж, в отличие от первого, годился ей не в дедушки, а только в отцы. Бывший офицер иранской армии, убедивший шведские власти, что разбит на голову, как армия родной страны, жил на социале и нелегально работал таксистом. Он считал, что женщины вообще ничего не умеют, и  делал всю работу по дому сам. Но Маня как то исподволь научилась вести хозяйство.
 Когда процесс образования закончился, она свалила, ответив на объявление, и была взята в семью с  очень занятыми родителями и тремя одичавшими детьми в элитном районе.
С этого дня на Маню была объявлена охота в коридорах и закутках шикарной виллы. Часто ранним утром голый отец семейства прокрадывался к ней в спальню, но, как правило, бывал прихлопнут дверью к стене, потому, что в этот момент в комнату влетала  стая диких детей, с разбега кидалась к Мане на кровать.
Все в элитной семье любили Маню по-своему безумно. Но устав от любви и безумия Маня покинула очередное пристанище и пошла по жизни дальше. 
Сорокалетнюю стерву  Гуниллу за всё хорошее хватил удар.  У  неё отнялись ноги.
До этого она была стройной красоткой с белокурой волной волос до пояса, работала официанткой в самом злачном ночном клубе Стокгольма, с клиентов на ходу подмётки рвала. Как села в инвалидное кресло, располнела, остриглась, налилась ненавистью ко всем ходячим, молодым и красивым.
Воспользовавшись льготами инвалида, она выбила себе стипендию и право на образование. Она выучилась и стала юристом. Устроилась работать в обширную организацию по защите сильных от слабых, и получила неограниченную возможность издеваться над людьми. 
В каждом очередном объявлении стерва Гунилла слишком подробно объясняла, почему  от неё  ушёл предыдущий персональный ассистент (так в Швеции называется должность персонального раба) 
Маня клюнула, решив, что новая  работа будет лучше старой.
В глазах стервы Гуниллы Маня была идеальной жертвой: ещё не проснувшаяся и заторможенная, молодая, открытая, ранимая, не знающая прав, нищая, чужая.
Предвкушая долгое удовольствие, стерва Гунилла приняла Маню с распростёртыми объятьями.
Мане поначалу показалось, что она принята не только на работу, но и в семью. 
Хотя у Мани по поводу семьи – работы некоторый опыт уже  был, новый случай был сложнее.
Стерва  Гунилла прониклась  откровенностью, укрыться от которой было невозможно. Мане волей – неволей пришлось выслушивать биографию, полную интимных подробностей. От Мани требовали того же. « От меня секреты?!»  -возмущалась рабовладелица, когда Маня попыталась увильнуться от ответа на слишком неделикатные вопросы. « Пой птичка!» требовала рабовладелица от вошедшей в роль Шахеризады. Так Маня развивала фантазию, параллельно стирая, убирая, готовя еду, наглаживая бельё. Надвигался  кризис жанра, а терпение подходило к  запланированному концу. Стерва  Гунилла произносила приказания еле слышным голосом, в моменты, когда Маня пылесосила, что бы потом наораться вдоволь, на  «глухое низменное животное». Стерва  Гунилла держала палец на кнопке диктофона, когда  очередная жертва разразилась ответной речью. 
Полиция приехала немедленно. Маню забрали по обвинению в систематических издевательствах и присудили платить крупный штраф. В тюрьме Маня познакомилась с дамой – модельером  из Питера. Та приехала, откликнувшись на объявление искателя нежной и заботливой супруги. Неказистый искатель жил в шикарной вилле с бассейном и обширным участком. Дама изливала свою любовь и заботу на  жениха и его хозяйство в течении года, не получая взамен ничего, кроме возможности подрабатывать уборщицей на стороне.
Потом выяснилось, что жених всё ещё перебирает варианты. Он пригласил к себе  более знатную  шведскую невесту , а даму модельершу представил прислугой. 
Парочка миловалась у камина, когда озверевшая   дама модельерша влетела в гостиную с мусорным ведром и швырнула в шведов его содержимым.
Хозяин, отринув роль джентльмена, зверски избил даму модельершу и выбросил из дома. Дело было зимой. На улице стоял мороз. Дрожащая, избитая дама, стучалась в соседние виллы. Ей никто не открывал. Наконец приехала полиция, которую вызвал хозяин положения. Он, не имея ни царапины, назвал себя жертвой. Преступница со следами обморожения, вся в синяках и ссадинах попала в тюрьму, гостеприимный хозяин изъял весь её жалкий скарб,  она была оштрафована на сумму, которую ей удалась заработать уборкой за год. Об инциденте написали в газетах : «В припадке ревности ткнула лицом в собачьи фекалии».  В мусоре, брошенном в  парочку был целлофановый пакетик с «собачьими какашками».
Маня наконец проснулась. Она поняла, что ей в Швеции везло сплошь и рядом. В тылу врага нужно смотреть в оба.
******

Тень кошки

Дана сидела в обширном кресле, закутавшись в плед  и дрожала от холода. Она  прижимала к себе маленькую дочь Агнешку и рассказывала ей сказки, в которые девочка больше не верила.  Незапертая балконная дверь скрипнула, и большая мохнатая тень скользнула в комнату. Вместо ночного сквозняка пахнуло жаром –  Маланка вернулась. Услышав,  как ступают мягкие лапы,  Агнешка, наконец, закрыла глаза. Лохматая тень Маланки уменьшилась. Кошка оборотень стала жадно лакать воду в миске на кухне. Потом Маланка прыгнула на кресло,  мурлыкнула, потёршись мордой  о плечо хозяйки и свернулась калачиком рядом. От неё пахло кровью. Ярость улеглась в сердце Даны : - « Так им и надо! Интересно, что опять напишут в местной газете? Какой новой басней они будут  себя дурачить. Нас ненавидит весь город, Это хорошо. Идти всё равно  некуда. Пока боятся, не трогают» -  думала,  Дана, засыпая
Кошка пришла к человеку, чтобы исцелиться прикосновеним его рук. Благодарное животное осталось, чтобы утешать человека в трудную минуту. 
В любви к человеку кошка может продать душу дьяволу, чтобы защитить  хозяина. 
Одержимые ненасытной гордыней короли не  верили ни во что, кроме власти и богатства. Они  были убийцами, предателями и кровосмесителями. Фанатики называли  их наместниками бога. Жизнь простых людей была коротка, полна забот и суеты. Встречи с нечеловеческой силой были редки. О них  молчали, чтобы не прослыть сумасшедшими или лгунами. Безверие шло под руку с фанатизмом. В те времена, когда по мощёным улицам городов раздавалась тяжёлая поступь стражей, одетых в железные доспехи, невежественные фанатики объявили кошек пособниками дьявола. Человеческая жестокость в обыденной жизни достигла апогея. Палачи ежедневно упражнялись в своём искусства над простыми людьми, арестованными по ложным доносам, короли развлекались, глядя как в пламени инквизиции сгорают живьём люди и кошки, запертые в железные клетки, и даже дети забавлялись тем, что обливали кошек маслом, поджигали и пускали бегать по кругу живыми факелами.
 Тогда к людям пришла чума.
Дане иногда снились ужасные сны о зверствах средневековья.
Ей казалось, что она должна была родиться кошкой, но по чьей -то случайной прихоти родилась человеком.
У неё были чуть раскосые, жёлто – зелёные глаза и чёрные как смоль, шелковистые волосы.
Она была гибкой и проворной.
Когда Дана гладила кошку,  её душа обретала  покой. Дану с детства называли кошачьей мамой. Она кормила бездомных кошек. Кошки ходили за ней следом, пробирались в её жильё и спали у неё на кровати. 
Дана с трёхлетней дочкой Агнешкой приехала в чужую северную страну, которая официально  считалась одной из самых безопасных и  стабильных стран в мире.
Дана не знала, что в этой стране кошки не могли гулять сами по себе. На них устраивали облавы, стерилизовали и продавали. Если покупатель не находился, кошек усыпляли.
Плановое полугодовое собрание закончилось, и власть держащие политики играли в гольф.
- Ваша коммуна неохотно принимает иностранцев. Вас могут обвинить в расизме – сказал главный секретарь районному губернатору
- Что ж, учту ваше замечание. Нам не хватает свежей крови. Молодые женщины и дети найдут у нас радушный приём. – ответил губернатор, сладко улыбаясь.

На пляже не было ни души. Дана с Агнешкой строили замок из песка.
Дана наслаждалась идиллией.  Июльская благодать балтийского побережья расстилалась перед ней во всей красе. Хорошо, только скучно немного. 
Две машины подъехали к парковке. Две семье вышли на  пляж. 
Мать с дочкой обрадовались, когда увидели приближающуюся группу  - взрослые возраста Даны, дети возраста Агнешки. 
Дети затеяли игру в воде. Агнешка с радостным приветствием побежала к ним. Дети зашипели на неё как стая гусей.
- Уходите отсюда – родители стали грозно надвигаться на Дану.
- Почему? Это общий пляж!
- Ваша дочь мешает нашим детям играть. Уходите или мы станем вокруг, и будем загораживать вам солнце.
Дана не верила своим глазам. Эти взрослые, упитанные люди стали вокруг кольцом, глядя на неё с презрением и ненавистью.
Рядом с клиникой и домом престарелых на асфальтовой плеши парковки стоял тёмным утёсом  коммунальный дом, отмеченный клеймом социального презрения. В подъезде пахло неисправным мусоропроводом и дешёвым  куревом. В доме жило несколько арабских семей, замкнутых в делах своего клана, а так же местные сумасшедшие и алкоголики. 
Стоя у окна своей квартиры на первом этаже, Дана с Агнешкой молча смотрели на безрадостный асфальтовый пейзаж парковки.
Детский сад располагался в полуподвальном помещении высотного жилого дома на другом конце города.
- Почему  мою дочь определили в этот детский сад? Есть другие гораздо ближе.
- Там нет мест.
- Почему в группу с более старшими детьми ? Она и так плохо говорит на чужом языке. Её будут дразнить.
- В других группах нет мест. Или сидите с ней дома, если можете себе позволить не работать.
По утрам по дороге в детский сад Агнешка плакала и кричала. Крик нарастал по мере приближения к саду . Иногда Агнешка вырывалась из рук и бросалась бежать прочь.
Ещё в коридоре  Агнешку окружали дети, пихая ей под нос руки: - «Целуй ручку, ты наша рабыня »
- Что они делают? – спрашивала Дана
- Это они так играют – отвечала улыбающаяся воспитательница.
- Скажите, чтобы прекратили!
- Это дети. Ничего страшного.
- Это издевательство!
Воспитательница улыбалась, глядя сквозь Дану.
Дана опаздывала на работу. В ушах стоял крик Агнешки. У малышки появилась привычка плевать в лицо.

«Бедная моя девочка, не улыбается, не играет. Ничего, жизнь как ни будь  наладится» - успокаивала себя Дана
- Давай кошку заведём?» - спросила она дочь.
На хмуром лице девочки появилась слабая улыбка.
«Опять эта кошка!»
Три дня подряд чёрная кошка встречала Дану  с Агнешкой на перроне  электрички. Кошка шла следом и мяукала. «Мама! Давай возьмём!» - просила Агнешка. На второй день Дана взяла  для кошки кусочек колбаски, на третий взяла с собой - : «Я назову тебя Маланкой»
Мела мокрая метель. Автобус стоял на остановке. Дана  волоком тащила коляску к остановке что есть сил. Вот, наконец, она, запыхавшись, подошла к автобусной двери. «Дура черножопая, вали от сюда! Уезжай пока цела!» - закричал на неё придурковатый старенький  водитель. Дверь автобуса закрылась перед ней.  Автобус  медленно тронулся.
У Агнешки появилась подружка. Соседская девочка ходила в тот же детский сад. Но радости от этого знакомства не прибавилось.  Мать девочки была замужем за психически больным . В семье было пятеро детей – все не от мужа. Родителей практически всегда не было дома. Дети оставались одни в неприбранной квартире под охраной двух огромных грязных собак. Девочка часто приходила к Агнешке играть, но это были странные игры.  Однажды Дана с ужасом увидела как соседская девочка запустила Агнешке руку между ног и стала целовать её в губы.
-Что вы делаете!?
- Это нас в садике просят делать перед камерой. Мы актрисы.

Грузный Густав угрюмо сидел на кухне и пил кофе глядя на раскачивающуюся за окном берёзу «Время ланча, а я только кофе пью.» 
Он набрал номер
- Привет Мелкер! Да. Всё в порядке. Приятного мало. Всю ночь подвал от кровищи отмывал. Марта с детьми вечером возвращаются. Отправил их на неделю погостить у тёщи. Невесёлые были дни. Хоть бы кто позвонил! Почему мой подвал!?
- Ты же знаешь, никто не гарантирован. Такой тип попался . А два года назад у Юнаса собирались –тоже осечка была - гордая девочка, и гипнозу не поддавалась.  Юнасу пришлось с ней повозиться.
-И мне не сладко было. Как все ушли, я пытался его убедить, как мог, а он ни в какую - взвинченный такой, разорался как бешенный. Ну  дал ему бутылкой по голове и затащил в подвал. Пять дней туда не спускался – противно, страшно, но пришлось таки . Думал – умер или обломался. Открываю – а он на меня как кинется. Только я не с пустыми руками был. Прирезал кое - как. 
Город был маленький – население – три с половиной тысячи. В основном виллы на побережье.  Жизнь не текла, а мерно капала, как мутная вода из ржавого крана. О свадьбах, прибавлениях в семействах или даже о новой причёске соседи узнавали раньше, чем виновники перемен. Жители побережья были, как правило, семейные, но с адоптированными детьми с востока. Разговаривали горожане медленно, радушно улыбаясь. В домах и на участках царил порядок. Каждый день выходили они на прогулку со своими кастрированными собачками, кошечками и  адоптированными детьми на поводках, здороваясь при встрече, перебрасываясь фразами о погоде. Внешняя жизнь города была нейтральной. 
У жителей города было общее хобби – психология и гипноз.
А ещё жители устраивали танцы и общие обеды по поводу больших праздников, играли в мини гольф и «Бинго» лотерею. 
Приезжавшие в район инспекторы всегда предупреждали о своём появлении, поэтому их встречали радушно, щедро угощали, и предоставляли доскональный отчёт о проделанной общественной работе.  Инспекторы уезжали довольные, оставляя самые лучшие отзывы.
Но стоило незнакомцу появиться на улице, как в полицию тут же начинали поступать тревожные звонки.
У жителей города была общая боязнь частных детективов.
Именно из этого района  на сакс-сайты поступали самые извращённые анонимные анонсы. В анонсах  излагались  экстремальные  желания и фантазии маньяков, а так же описывались чудовищные истории из детства авторов, которые привели к подобным желаниям. Анонсёры зазывали посетить  их милый городок, его уютные виллы, его комфортабельные сауны с бассейнами и принять участие в семейной оргии. Соблазнившихся от скуки, озабоченности или одиночества привозили на машине под покровом ночи.  Дома и улицы городка выглядели  безлико одинаково. Запомнить адрес  было практически невозможно. 
Автобус ходил туда один раз в день. До ближайшей железнодорожной станции было два километра ходу.
Оргии по объявлению. Совокупление нищих душой холоднокровных в надежде, что кто- то из них может забыться и выдать последнюю запрятанную заначку тепла.
Групповой секс – это нечестная игра, и чужак,  ввязавшийся в неё, неизменно проигрывал. Тот, кто не страдал гордыней и принимал безоговорочные условия, понимая, что другого выхода нет, имел шансы покинуть городок, не страдая потом провалами в памяти. Но цена  за это – постоянная тенденция к самоубийству от омерзения к своему поруганному телу, из которого высосали всю кровь,  в которое  влили взамен зловонную жидкость. Незадачливый посетитель тихого городка  медленно сходил с ума, оставаясь наедине с самим собой.
Жители города стали просыпаться по утрам от боли, и обнаруживали на теле глубокие, кровоточащие царапины.  Они не переставали удивляться – откуда кровь? В их жилах давно текла вместо крови зловонная жидкость. Тем не менее,  царапины кровоточили. Это внушало  безумную надежду.
*****

Ключ Курку

Жила как все и звали меня Люся. Но на крутом повороте судьбы вылетела я из общего потока как пробка. 
 Оказалась на обочине. Стала  бездомной. И зовут меня теперь Крыся. Обидно, но факт – не красавица, и как человек маленький, смешна в своей трагедии.
Приспособилась. Живу не хуже прочих бездомных. Жизнь не сахар, но и в ней есть свои прелести, например - жареные крысы. Обожаю!  
Открыла в себе талант охотницы. Крысы моя пища, моя валюта. Меняю добычу на всё необходимое. 
Итак - время охоты – сумерки. Охотничьи угодья – помойка.
Главное – загнать крысу в угол,  потом  меткий удар – и крысштекс готов для жарки.
Я притаилась и ждала. Послышалось шуршание маленьких  лапок.  Я бросилась в погоню за дичью.
В тот незабываемый вечер меня ждал сюрприз. Маленький зверёк, за которым я погналась, приняв его в полумраке за крысу, бежал неуклюже заплетая лапами. Это было странное существо, похожее на тощего  двухмесячного котёнка, только лапы у него были длинные как у обезьяны, с развитыми пальцами. Его остроконечные ушки заканчивались усиками – антеннами, как у бабочки, над каждой антенной висел мерцающий зелёный огонёк. Густая, светло рыжая шёрстка существа была покрыта серебристым орнаментом. 
Я быстро загнала его в угол.
В его широко раскрытых детских глазах был ужас. Он прижался  к стене, и мелко дрожал. Я отчётливо услышала в сознании беспомощное бормотание малыша : -«Всё! Я пропал! Сейчас убьют, зажарят и съедят!» 
Этот, проникший в сознание детский  голос, глубоко тронул и взволновал меня.
Я присела на корточки и взяла малыша на руки. В паническом порыве он больно царапнул, но прочувствовав тепло, успокоился.
- Да не буду я тебя есть. – подумала я
- Точно? 
- Честное слово. Ты кто? – подумала я в ответ
- Я Курку. Не здешний, из далека, сам не знаю откуда. Всё твердили: - « Маленький, маленький».  Надоело, сбежал, заблудился, испугался, устал. 
Он неожиданно сник, пригревшись, положив голову мне на грудь. Вдруг вздрогнул, испуганно открыл глаза: - «Точно не съешь?»
Он ещё  что - то устало бормотал, жаловался, потом сладко зевнув, заснул.
Я погладила его по  мягкой шёрстке, и  улыбнулась, в первый раз за время моего бездомного существования. Мне тоже вдруг ужасно захотелось спать. Я села поудобнее, привалившись к стене. Сон накатил со светлой волной любви к этому слабому, трогательному существу. Я глубоко вздохнула,  почувствовав, как отпускает  спазма ожесточения, долгое время державшая душу в тисках.
Казалось,  спала долго и как следует, выспалась. Когда открыла глаза, были всё ещё сумерки. Значит, прошло не больше четверти часа. 
«Здесь плохо пахнет» - Курку сморщил розовый нос. – «Я давно ничего не ел»
- А что ты ешь?
- Не знаю. Но если я что ни будь сейчас не съем, то умру. 
У меня была  в кармане корочка хлеба. Он понюхал, куснул, скривился и покачал головой.
Я прижала к груди это почти невесомое существо, чувствовала к нему нежность и материнскую любовь.  Эта любовь неожиданно  выразилась в том, что у меня в груди появилось молоко.  Курку, как младенец по запаху нашёл мой сосок. Так он стал мне родным.
Я положила сытого Курку в обширный, внутренний карман моего старого пуховика. 
- А теперь домой!  - размечтался приёмыш. 
- Хорошо бы. Только нету у нас дома. Бездомные мы.
- Это не беда.  Ты нашла меня, а значит и себя . 
Он высунул голову из кармана. Огоньки на его антеннах замигали.
- Знаешь сколько  людей  сидят дома и ждут когда же ты наконец придёшь!?
-Покажи хоть одного!
- Пошли. Я буду твоим навигатором.

- Иди прямо.  А сейчас сворачивай налево. Теперь наискосок по той маленькой дорожке.
- Долго ещё? – я устала, и поиски казались бессмысленными.
-Всё пришли. 
Передо мной был кирпичный дом, постройки пятидесятых.
- Второй подъезд.
На двери был код. Курку обнюхал плату кода и указал когтем на цифры, которые нужно было нажать.
- Третий этаж.
- А к кому идём?
- К тем, кому мы нужны. 
Следуя указаниям Курку, я поднялась на третий этаж и позвонила в первую дверь справа от лифта квартиру. Послышались шаркающие шаги. Кто -то долго возился с замком. Дверь открылась. На пороге стояли слепая бабка и старый кот. «Наконец то!» - :раздался в сознании незнакомый голос
- Это кто?- испуганно подумала я.
- Это я - кот.
- С каких это пор  котов слышу? !
-Спокойно!  Ты его через меня слышишь – отозвался Курку – я проводник мыслей.
- Что стала?! – проворчал  кот – поздоровайся с хозяйкой – проходи и скорей принимайся за работу! Дел невпроворот!
- Вы по объявлению?-  Тихо спросила старушка - Только, сами понимаете, много заплатить не могу 
- Мне бы угол для ночлега, да  тарелку каши пару раз в день – на том и буду рада.
Мы договорились.
Я немедленно бросилась наводить порядок. В квартире слепой беспомощной старушки царил хаос и запустение. Трудилась в поте лица в борьбе с пылью и паутиной. Драила, стирала, убирала до поздней ночи. Старый кот в сопровождении Курку, наконец, то, был выпущен гулять на крышу, и этим был совершенно счастлив.
Наконец в квартире воцарился относительный порядок, покой, и все мы сладко заснули. Все кроме Курку.  Один из когтей на его лапе был съёмным. Из этого маленького коготка хлынул поток микроскопических роботов хирургов. Этот поток устремился к нашим несовершенным телам, чтобы исправить ошибки природы, разгладить шрамы болезней, погасить очаги инфекций, уничтожить паразитов, соскрести наросты и всевозможные опухоли. Стремительно и умело наводили они порядок. К утру мы были как новые.
- Да ты красавица! – проснулась я от слов прозревшей старушки.
******

Убогая. Полная версия

Села я на подоконник, ноги свесив
Он тогда спросил тихонько:- Кто здесь?
- Это я пришла. – Зачем? – Сама не знаю
- Время позднее, дитя, а ты не спишь.

- Я луну увидела на небе,
Я луну увидела и луч
Упирался он в твоё окошко, -
Оттого, должно быть, я пришла…

О, зачем тебя назвали Даниилом?
Всё мне снится, что тебя терзают львы!

Цветаева


Там далеко вверху загорались первые бледные звёзды, а внизу над самой землёй, сквозь последние алые лоскутки ещё пробивались жёлтые лучи.
Далеко в степи виден огонёк моего костра. Я сижу, просеивая сквозь ладони седые пряди дыма. И так я могу сидеть днями, неделями. Кто я? Упавшая звезда? Низвергнутый ангел? 
Я – никто..
Я изгнана за гордыню, за ярость в сердце и за посмеяние над любовью 
Я утратила способность летать, но высоко надо мной парит моя душа, как зрачок молнии и я вижу, как на все четыре стороны простирается степь. Когда одолевает голод, я хватаю молниеносным движением пробегающих мимо полевых мышей и ящериц. Мне всё равно, что есть, если меня лишили плодов райских садов.
Не влечёт меня и мрак лесов ни зловонная грязь городов.
  Когда идёт дождь или мокрый снег я блуждаю в степи. 
А потом опять горит мой костёр среди снегов или цветущих маков, или пожухлых трав.
Влечёт путников мой огонёк: паломники, купцы, воины, в одиночку или караванами, процессиями, стройным маршем, подходят они, садятся рядом у костра.
Я ни с кем не разговариваю. Мая одежда давно превратилась в рубище. Мои волосы спутались в клубок шерсти. Моя кожа покрыта слоем пыли и пепла. В их глазах я немая юродивая девчонка. Кто- то уходя, делится со мной куском хлеба, а кто пытается посягнуть на меня, и тогда полыхну я своим огнём, и горстку праха развеет ветер.
Так провожу я дни, котором давно утратила счёт. Сижу без движения или бесцельно скитаюсь. И только бессонная душа надо мной мечется как птица над разорённым гнездом.

Я почувствовала его приближение за долго до того, как на горизонте появилась эта движущаяся точка. Какая - то непонятная радость стала подниматься во мне.
Вскоре я услышала приближающиеся шаги. Его силуэт на фоне заходящего солнца.
- Позволь мне присесть у твоего костра?
Я даже не взглянула. Мне не надо смотреть, что бы видеть. Он сел или почти свалился рядом без сил. Он шёл уже несколько дней, куда глаза глядят. Отсечённая любовь была ещё тепла. С его щёк дождь ещё не смыл слёзы любимой. Его тело ещё хранило её запах. 
Учёный монах, он был в свите сопровождавший молодую княжескую дочь к её престарелому знатному жениху. Княжна была его ученицей с детских лет. Их дружба и привязанность переросла во взаимную любовь, в которой они не смели признаться ни себе, ни друг другу. 
Накануне прибытия во дворец жениха, процессия заночевала в лесу.
И там ускользнув от охраны они, наконец, объяснились и провели ночь в объятьях друг друга.
Но княжеская дочь не решилась отправиться в скитания с любимым, а он не пожелал сделаться тайным возлюбленным при дворе госпожи и жить в грехе.

«Похорони меня» -: сказал он в последнем проблеске сознания.
Я видела, как светлое марево души висело над нам 
Это был удивительный свет. Я не могла отпустить его. Я слишком долго была одна.


Я подняла огненный глаз моей души как можно выше и в лесу на краю степи увидела заброшенную избушку. Туда отправилась я, взвалив на плечи мою почти бездыханную ношу.

Я омыла его тело в лесном ручье и положила в целебный мох. Лёжа рядом с ним, я согревала его своим теплом и смотрела его сны. Мудрое, строгое лицо его учителя, морщинистая рука листающая летопись. Юная красавица в дорогих одеждах улыбалась в проёме резного окна: - « Даниил, Даниил!» - звала она 
Я поила его отваром из сонных прав, смешав его с диким мёдом и соком лесных ягод
Он стал узнавать моё лицо в своих снах.
Я любовалась им, я радовалась ему.
Он, лежащий у горящего очага, казался мне счастливым и спокойным. Я погружала лицо в его ауру. Я ежедневно испытывала соблазн выпить эту ауру. Но тогда изменилась бы моя природа.
Упав однажды к моим ногам, он оказался в моей власти. Пора отпустить его, иначе он умрёт. Пора его будить.

Я смотрела на своё отражение в ручье, смыв с себя пыль и копать, обрезав огненным лучом спутанные волосы  я стала похожа на отрока
Зайдя по пояс в ручей, я ловила рыбу.
Но рыбной похлёбкой его на ноги не поставишь. Нужно тёплое молоко и тёплая кровь. 

Духи леса были благосклонны к нам. Они оказали гостеприимство, открыв силу целебных трав и готовностью принести жертву в удачной охоте, но мне не было позволено охотится в лесу с моим оружием – огнём. Дичь нужно была выгонять на поляну.
Во мраке сквозь спутанные ветки светили два огонька – на меня смотрели два горящих глаза. Я шла навстречу этому взгляду. Одинокая волчица. Её друг погиб на охоте, и ей предстояло в одиночестве родить своих волчат 
Инстинкт привёл нас друг к другу.
Только зверю я и могла открыться . Человек бы испугался, или бросился бы на меня с оружием.
Мы охотились вместе и, по братски, делили добычу, а когда  родились волчата, она делилась своим молоком. Но его было слишком мало.

Ночные цветы благоухали. Поляна, где росли сонные травы, светилась от скопления светлячков. Лесные духи  в ту ночь были особенно благосклонны.
Я отчётливо чуяла запах незнакомых мне ещё, приворотных трав. Этот запах будил звериное желание ласки
«Свари любовное зелье,  пей его вместе с ним и ты узнаешь бездонную сладость разделённой страсти. Зачатых с ним детей ты будешь приносить нам в жертву. У тебя будет сколько угодно молока, и сколько захочешь дичи в счастливой охоте» -: шептали мне духи.
- Нет. Ни за что! – ответила я,  и духи отвернулись от меня.
Лес похолодел. Ветки цеплялись, как лапы огромных пауков,  корни деревьев скользили, словно змеи под ногами. Я торопилась, как могла, но еле добралась до избушки, чтобы забрать Даниила и поскорей покинуть лес.

Вот я  снова в открытой степи у костра. На лице спящего Даниила слабые блики пламени. Он так красив – тонкие черты лица, гармоничное тело. Безучастный, не подвижный. Словно нас постигла одна участь. Словно мы из тех же мест.
Я видела много людей, проходящих мимо, измождённых нищетой или изъеденных пороком излишества, покалеченных в сражениях. Почему так редко встречается в этом мире красота?
Скоро и эта отрада для глаз моих потухнет, если я не разбужу его.
Злую шутку сыграли со мной лесные духи.

Я достала тлеющий уголь из костра и вложила в его ладонь, крепко прижав своей ладонью.
- Бедная убогая! Не знаешь, что творишь! – вскрикнул Даниил
Он думал, что задремал на минуту.
Шёл проливной дождь, и что бы укрыться нам пришлось зайти в лес.
Мы соорудили навес, развели костёр.
Даниил не спрашивает о моём огне, но постоянно задаёт вопрос -
- Почему ты боишься леса? 
- Не боюсь, Не люблю. Неба не видно – ответила я
- Что -то всё -таки видно
- Мне мало.
Ему не объяснить.
Он считает меня ребёнком, своей ученицей. Он верит, что создатель сидит на проплывающем облаке, и что если построить очень высокое здание можно шагнуть в небо. Мне нравится его голос. Не важно, что он говорит. Я слушаю, и моя душа успокаивается. Столько бесконечного времени душа моя металась в бессоннице, и вот неотвратимо надвигается сон, с которым я отчаянно и бесполезно борюсь. Ведь мой сон продлится долгие годы и когда я проснусь Даниила  ,наверное, уже не будет в живых. Моя душа опускалась всё ниже. Я сжала её в руке как тот уголёк, жар которого когда то разбудил Даниила и вернул мне речь. Я сжала этот горящий глаз молнии и снова отпустила – «Охраняй Даниила!» Я увидела  будущее – сначала Даниил испугался, что я умерла, потом он понял. Он нашел каменной грот, положил меня туда и заложил вход камнями. Он остался со мной.

И вот я проснулась, встала на ноги, вгляделась во мрак, увидела слабый свет сквозь кладку камней. Одним ударом я пробила проход в стене и вышла наружу. Там горели свечи и стояли горшки с цветами, большинство из которых опрокинулось и разбилось под рассыпанной стеной. Я почувствовала знакомое тепло и быстро пошла ему на встречу по коридорам бревенчатого здания, распахнула тяжёлую дверь кельи. Даниил, древний старец – сидел за столом над книгой.

Весь монастырь вышел провожать нас в странствие
- Как они теперь будут? – бормотал про себя Даниил
Все они верили, что это место охраняет неведомая сила. Только Даниил знал что это.
- Мне недолго осталось – продолжал он
- Глупый, это только начало пути.

Тёплое летнее утро. Ветер треплет соцветия кашек. Детская рука касается другой детской руки. Мальчик и девочка, оба одетые в белые, полотняные рубахи, лежат в траве. Летним снегом летят над их лицами былинки одуванчиков.
Дети не похожи друг на друга – она смуглая, зеленоглазая, он русоволосый, бледный, сероглазый, но  на их лицах одинаковое выражение уверенности и покоя. Они слушают еле уловимую музыку цветов. Эта музыка переливается радужной аурой, то поднимается высоко в небо, то стелется по земле.
Но вот эту музыку заглушает нарастающий топот конницы. Всадники хлещут коней, и разжигают свою ярость диким гиканьем.
Вскоре раздаётся звон колокола в городском соборе, и в небо поднимается чёрный дым.
Девочка и мальчик поднимаются и, взявшись за руки, идут в направлении города.
Из раскрытых настежь городских ворот валит чёрный дым. Дети входят туда, как в пасть с вырванным языком. Они идут в самую гущу сражения, в гущу крика, плача, скрежета металла. Там, где они проходят, люди падают без сил и пламя гаснет.
Оставив за собой тишину, дети покидают город. Они идут дальше.
*****

Вахтёр музея в закрытом учреждении

Георгий Семёнович дерева не посадил, сына не вырастил, тропинки своей  в жизни не протоптал. За пройденный жизненный путь ему можно было поставить тройку с натяжкой, но за примерное поведение пятёрку с плюсом, потому, что он никому не мешал. Он был неинтересным и ненавязчивым. Кое- как закончил школу. В институт поступил благодаря связям родителей, дипломную работу сделала за него жена. Этим и соблазнила зарегистрировать брак напористая, засидевшаяся дева.
Супружеская жизнь была короткой. Жена командовала парадом, всё куда-то гнала, чего то требовала. Он разводил руками, беспомощно моргал и говорил: - «А что я могу? Я ничего не могу».
После развода оба облегчённо вздохнули.
Георгий Семёнович замкнулся в любви к себе, в заскорузлом холостяцком мирке тридцатиметровой квартиры на первом этаже. 
Легко жилось, легко ничего не делалось в конторе. Так неприметно и дожил до пятидесяти, не дотягивая в развитии до уровня подростка, мало двигался, в свободное и  рабочее время читал или пребывал в фантазиях, где представлялся себе суперменом, любил полакомиться в меру средств. Он был кругленький и мягкий, как набитый жиром шарик, закатившийся в нужную лунку.
Но случай изменил всё.
 Автобус ушёл из под носа, и Георгий Семёнович, от нечего делать, стал изучать объявления на столбе у остановки. Среди старых и новых объявлений, написанных от руки или отпечатанных в разных стилях, было одно, с которого никто не оторвал номерок. Пожелтевшее от времени, оно было напечатано на качественном, плотном листе бумаги и приклеено, так, что ни ветер, ни человеческие руки не могли его сорвать. Предлагалась работа вахтёра с зарплатой, выше той, которую Георгий Семёнович получал в конторе. Он подумал о недоступных средствам лакомствах и не подумал о том, что никого не заинтересовало это заманчивое предложение.
На следующий день, после работы Георгий Семёнович отправился по указанному адресу. Громоздкое здание времён тоталитарного режима располагалось в одном из центральных районов города. Остановившись у массивной двери, Георгий Семёнович нажал на кнопку коммутатора: « Я на счёт работы вахтёра». «Ждите. Вас примут» - ответил коммутатор механическим голосом. Дверь открылась, и его пригласили войти двое бодрых, пожилых мужчин, по выправке военных, одетых в  штатское. Они представились – оба генералы. «Какая честь!» - подумал Георгий Семёнович и не подумал, почему генералы как то странно суетились вокруг него.

Они проследовали в кабинет, где за письменным столом сидел широкоплечий, высокий чин в регалиях.
- Здравствуйте. Присаживайтесь. Понимаете ли, у нас сотрудник неожиданно уволился по неотложным семейным обстоятельствам. Вот приходится срочно искать замену. Каково ваше семейное положение?
-Разведён, давно. Детей нет.
Чин довольно кивнул.
- Пишите заявление.  Рассмотрим. Дадим знать. Желающих много. Но скорей всего возьмём. Вы нам подходите. 
«Вот повезло!» - : обрадовался Георгий Семёнович, даже не вспомнив, что объявление на столбе было пожелтевшим от времени.
Прошёл месяц и раздался звонок: -
- Мы рассмотрели ваше заявление. Вы приняты.  Приходите. Ознакомьтесь с обязанностями. 
Он с радостью подал заявление об увольнении на старой работе, и его с радостью приняли.

Без сожаления о прошлом, с радужными планами на будущее он пришёл на новую работу.

Его с той же суетливой любезностью встретили генералы в штатском и повели коридорами, по обе стороны которых был ряд закрытых дверей. Они вошли в круглый зал без окон, с низким бетонным потолком, уставленный витринами с непонятными железными предметами, по виду очень старинными.
- Здесь, в нашем музее и будете работать вахтёром. Работа не пыльная. Экскурсии бывают, но не каждый день. 
- А зачем собственно…?
- Трудовая единица полагается.

Вскоре после несложных формальностей Георгий Семёнович заступил на новое место. Его уведомили, что учреждение закрытое. Он подписал бумагу о неразглашении, не задавая вопросов.

С чаем в термосе,  пакетом с бутербродами и пачкой журналов явился он на новую работу, сел в кресло и погрузился в чтение. Его никто не беспокоил, но почему то стало тяжело на душе. Он чувствовал нарастающий страх глядя в бетонный потолок, по форме напоминающий свод средневекового замка.
Он уже жалел, что уволиться и чуть не плакал от досады. На прежнюю работу его двадцать пять лет назад с трудом устроил влиятельный дядя, ныне покойный. Обратно, пожалуй, не возьмут. Да и неудобно. Георгий Семёнович не привык напрягаться.

Сидя в кресле вахтёра, отмахиваясь от навязчивых страхов,  он листал журнал и попивал чай, когда в музей заглянул один из генералов: - «К нам экскурсия. Никаких чаепитий и чтения при гостях»
- Есть! – выпалил Георгий Семёнович с готовностью – может прибраться, пыль вытереть, пол помыть?
- Для этого уборщица есть. Не встречали ещё? Зинаида Петровна. Зиночка.
Георгий Семёнович оживился.
- Может гостей как то встретить надо? Поводить, рассказать?
- Гости их Кореи. По корейски говорите? Кстати, оставьте ваши бутерброды. У нас прекрасная столовая. Питание для сотрудников бесплатное.
- Где?! – крайне заинтересовался Георгий Семёнович всегда любивший поесть.
- Двумя этажами ниже по коридору налево. Идите сейчас, успеете до прихода экскурсии.
В коридоре Георгий Семёнович чуть не столкнулся с женщиной средних лет, одетой в спецодежду уборщицы. Проходя мимо, она сосредоточенно смотрела вперёд, намеренно игнорируя, но напоследок всё же скользнула взглядом и тут же ускорила шаг. 
Женщина была ничего особенного, щуплая, усталая. Удивил её ненароком брошенный взгляд, полный болезненного сочувствия. «Странная какая!» - подумал он.
Георгий Семёнович не обратил внимания, что в столовой, как и в прочих помещениях  учреждения, не было окон. Аппетитные запахи перебивали давление замкнутого пространства. Георгий Семёнович несколько раз бегал с уставленным подносом к своему столу. Еда была вкусная, только тётки на раздаче были бледные и хмурые. 
Сытый Георгий Семёнович сидел на рабочем посту, листал журнал, но был на стороже,  как только услышал шаги по коридору, спрятал журнал под кресло
В музей вошла группа с переводчицей экскурсоводом. Экскурсанты были словно на одно лицо - азиаты в чёрных костюмах и серых плащах. Переводчица – экскурсовод что- то рассказывал, театрально жестикулируя, экскурсанты слушали. На Георгия Семёновича никто не обращал внимания. Он разглядывал группу. У экскурсантов были застывшие, равнодушные лица, до тех пор, пока экскурсовод не стала указывать на экспонаты в витринах, явно разъясняя их значение. Азиаты оживились. Послышались возгласы и неприятный смех, как будто речь шла о каком то постыдном удовольствии. Напоследок переводчица сказала что-то, кивнув на Георгия Семёновича. Экскурсанты уставились  на него, как на экспонат. 
Группа удалилась, стихли шаги в коридоре. На душе стало ещё хуже. 
Георгию Семёновичу,  вечно занятому собой, было трудно сосредоточиться. Но ситуация требовала. Он разогнал марево грёз, подошёл к витринам и стал рассматривать экспонаты.
Предметы на витринах были сделаны в основном из железа, иногда с элементами, кожи, кости и дерева. Они напоминали инструменты врача или оружие. Вдруг он понял – это орудия пыток. Казалось, боль и ужас всех пытаемых этими инструментами вонзилась в него. Он завопил и бросился вон из музея. В коридоре было темно, он шарил по стенам в поиске выключателя, в панике рванул первую попавшуюся дверь. Помещение за дверью было похоже на душевую, грубо покрашенную светло-жёлтой масляной краской. Такого же цвета был гной на страшных ранах у людей, лежавших на полу душевой.
Пахнуло тропической пятидесятиградусной жарой и смрадом разлагающейся плоти. Увидев открытую дверь, люди поползли навстречу, слабые, истерзанные,они протягивали руки. Их ускоглазые желтые лица были искажены невыносимым страданием, они шептали пересохшими губами на непонятном языке, но этот шёпот слышался в ушах, как истошный крик: - «Пить! Ради Бога ! Пить!». Сгрудившись у двери они натыкались  на невидимую преграду и не могли переступить порог. 
Георгий захлопнул дверь: - «Как? Кто? За что?!» - повторял он про себя, дрожа всем телом. Он рванул другую дверь. На него пахнуло лютой стужей. Он увидел барачный лагерь, ограждённый колючей проволокой. Какой- то человек в телогрейке, лежавший на снегу, протянул к нему онемевшие от холода руки. Георгий снова поспешно закрыл дверь. Он метался, как пойманная муха. За каждой дверью было отчаяние и боль: застенки, лагеря, эпицентры войн и стихийных бедствий. Казалось - сердце вот-вот остановится. Он понял, что входной двери не найдёт. 
Послышался топот множества ног и злорадный смех. Он бежал по коридору, который был бесконечным, пока не кончились силы. 
«Погоняли и хватит. Никуда не денется» - сказал кто-то. Их шаги стихли.
Георгий обессилев сел прислонившись к стене.

Он вздрагивал от приближающихся звуков, прячась в темноте коридоров, потеряв счёт времени. Он не чувствовал ни голода, ни жажды, только бесконечный ужас.
В какой- то момент он потерял сознание. Очнувшись, услышал совсем рядом:

-Зинаида Петровна! Зиночка! Разъясните новому коллеге ситуацию. Вам в первую очередь будет неприятно, если он нагадит в коридоре.
*****

Шёпот

Старое  кладбище оцепенело под шёпотом ноябрьского дождя. Маленькая Дженни с матерью бродили среди замшелых могил. Дженни словно её кто то позвал. Она подошла к заросшему травой камню, осторожно погладила замшевые плеши мха. Дженни была глухонемой. Простодушный ребёнок не удивился  чуду обретённого на мгновение слуха – она улыбнулась, услышав дождь. 
- Да вот же бабушкина могила! Я уж думала - не найду ! – воскликнула мать.
Дженни росла в любви и достатке в зажиточной крестьянской семье. Она была красивой и нарядной как куколка. Мать вплетала в её белокурые волосы голубые ленты. Родители в ней души не чаяли: - «Глухонемая, зато крепкая, хозяйственная, послушная. Отдадим в честную семью, с хорошим приданным.  Всё устроится.»
Тётка Салли, сестра матери – видная, сильная, но злая, как тысяча чертей. Потому и брать никто не хотел. Нашёлся один - лентяй и пропойца , да и тот не любил. Наплодил кучу детей по пьянке, да с похмелья - все неказистые, бестолковые . Салли стыдилась, плакала от ярости, искала виновных своей загубленной жизни. Ей казалось, что со временем красота и сила перешла к сестре: - «Так вот кто во всём виноват!»
 Одно счастье, что у сестры единственная дочь глухонемая дурочка.
В дождливый хмурый вечер заявилась вдруг Салли к сестре с пирогом и самодельным вином. Ввалилась, стала на пороге. Пахнуло ноябрьской непогодой и застарелым нервозным потом. Грузно села Салли за стол, растрёпанная злая, как разбуженная  медведица. 
Накрыли ужинать. Дженни  надкусила тёткин пирог и выплюнула.  Взгляд  Салли застрял осколком стекла. Родители из вежливости попробовали – всё-таки родственница . 
Отец с матерью вдруг смертельно побледнели.
И тогда Дженни в первый раз услышала голос мёртвых: - « Беги малышка, беги изо всех ног».
Руки у тётки были сильные, мозолистые, потные и холодные. Дженни вырвалось, и бросилась куда глаза глядят.
Дальше словно свет погас, и всё замелькало: сначала деревья в ночном лесу, потом лица незнакомых людей на тёмных улицах города.
Дженни встретила Тома на бессонном ночном вокзале . Она была послушной. Хозяин был ею доволен, поэтому продал Тому неохотно.
Потом никто её не видел.
Тишина давала трещины.  Дженни слышала сквозь шум дождя зов мёртвых. Они шевелились в своих могилах, как личинки в коконах.
Они шептали ей: - «ты сестра наша ».  Дженни не боялась. Отсутствие страха было одним из её  врождённых дефектов. 
Каждую ночь мёртвые женщины приходили к ней во сне: бледные, в полуистлевшем мокром  тряпье,  молодые, со старческой усталостью в глазах, они пялились на Дженни, теснились вокруг.
Окна спальни были закрыты плотными ставнями даже днём.
  Засыпая, Том поворачивался к Дженни спиной. Она  закрывала глаза, уткнувшись лбом в его спину. Дом исчезал. На огороженном высоким забором пустом дворе появлялось еле заметные холмики. 
Иногда они с Томом спали в подвале. Ближе к  сырой земле, Дженни чувствовала себя надёжней. Том долгое время держал её в подвале. Он мог любить её только там, связанную по рукам и ногам. Такой он был чудак. Дженни привыкла. 
Мёртвые приходили во сне и давали советы как выжить.
А ещё они говорили, что дьявол часто меняет свои жилища.

На вершине падающей башни

- Свен – мой свежий кавалер пятидесяти лет, три года был импотентом , двадцать лет был миллионером и  столько же не ездил в общественном транспорте. Теперь дорвался  – сношаемся как зайцы и  катаемся зайцами в трамваях. В эту жару!  Мозоли кровавые! Я на каблуках, после работы! А у него ни тени мысли! Прижимается  нежно в толпе, чувствует  эрекцию и радуется жизни, как дитя!– жаловалась Леночка – Золотуля.
-  И!?  - интересовалась Светка Чума с горящими глазами
- И ничего!
- А ещё одного такого же миллионера там не найдётся? Такого же очень богатого?
- И  такого  же очень женатого!?
- Да ладно прибедняться! Отхватила миллионера  ко дню рожденья! Что подарил?  
- Отгадай.
-Золото? Брильянты?
- Ничего! Представляешь, совсем ничего! Я ему сто раз сказала:- « у меня день рожденья». 
Он забыл. Он мне своей простотой папу моего золотого, вечно молодого напоминает, который всё спрашивает:- «Леночка, почему тебе никто из кавалеров машину не подарит?». Сам своим тёлкам много машин надарил?
В две тысяча-первом  году,  утром одиннадцатого сентября Свен проснулся и почувствовал себя человеком, потому что перестал быть миллионером. Правда, этого он ещё не знал. 
 Номер отеля казался  тёмным, как монашеская келья. Он мысленно покаялся во всех грехах и пожалел натерпевшуюся от него Леночку – Золотулю.  Леночка лежала рядом и мучительно стонала во сне.  Недаром она металась вечером накануне,  села не на тот поезд, заехала чёрт знает куда, пока добралась, он  напился и в последний раз трахнул её два  раза подряд. 
Серое утро соболезновало  мелким  дождём.  Свен сидел в постели держась за голову и смотрел, на экран, где рушились башни торгового центра на Манхеттене ,  увлекая за собой  здание его материального благополучия. 
За два дня до этого , в клинче запоя он подписал контракт на покупку авиакомпании, игнорируя вопиющие сигналы интуиции. 
« Не звони мне. Я сам тебе позвоню.»  - финансовый консультант, рекомендовавший покупку вёл себя как сбежавший жених – назначал встречи и не приходил.

- А мама, папа у него кто? – допытывалась Светка Чума
- Никто. Он выдвиженец – всхлипывала  Леночка Золотуля.
- Как выдвинули, так и задвинули.
У Свена всегда была куча идей, только раньше эти идеи подхватывали на лету, а теперь они падали в Лету. Ему пришлось продать свой дом за двадцать миллионов и купить дом по - скромнее – за десять миллионов.
Тогда он первый раз дал Леночке немного денег и сказал, что хочет от неё ребёнка.
*****

Я зову дождь

 «Нужно всегда хорошо выглядеть, быть вежливой, благодушной, элегантной, дискретной, не скупиться на чашку кофе. Тогда можно в любой момент завернуть в дорогой отель, когда в толчее большого города вдруг кончаются силы, отдохнуть на мягком диване в лобби, вздремнуть пару минут, потом, в кабинке чистого мраморного туалета, раздеться до- нога, обтереться влажными салфетками, и силы вернутся. Можно идти дальше. Не надо бояться косых взглядов. Всё равно никто в упор не видит, если соответствуешь норме. Но стоит только нарушить норму – всё – загудит сигнализация, выкинут с позором, запомнят, потом лучше не соваться»
На табло центрального автобусного терминала мигало множество цифр и указателей. Пока Забава разобралась и прибежала на нужную остановку, автобус тронулся. Белёсая выдра за рулём злорадно улыбнулась. Забава показала ей палец. Следующего автобуса в отдалённый районный центр ждать полчаса. За это время из разношёрстой городской толпы по принципу естественного отбора стянулась самая конченная публика. Водитель следующего автобуса провонял старым одеколоном весь салон и толком не говорил на местном языке.
«Адресок не потеряй» - вертелось в голове. Забаве всё казалось, что заветный адресок исчезнет, случайно выпадет из сумки. Она переложила памятку в карман плаща и постоянно  теребила уже истрёпанную бумажку.
Ректор ушёл на досрочную пенсию сразу после того как Забава подала на школу в суд, хотя доказать ничего не удалось. Дело закрыли.
Ректор числился по адресу сожительницы. Хорошо, что Забава вовремя скопировала. Потом даже эта информация исчезла из официальных данных, но ректор жил по этому адресу и отвечал на телефонные звонки. 
На новый год она подарила себе последний звонок и поклялась больше этого не делать: - « Ты, сука проклятая, желаю тебе горя, такого же чёрного, как наше».
Пьяный ректор снисходительно рассмеялся в ответ  на злобный рык мамаши ребёнка, изнасилованного во дворе его школы: - «Да ладно тебе, девочка, пять лет прошло. Пора забыть»  Было бы у ректора знание детской психологии, он бы так не сказал. Травма не заживёт.  Жизнь ребёнка, за которого школа несла ответственность, изуродована навсегда. Только зачем ректору эти знания, если есть хорошие связи.
«Инцидент исчерпан»
Ответственный педагог, обещала написать рапорт об инциденте и разобраться. Разумеется, никаких записей и разборок не было. «Тебе это всё показалось. Если станет грустно, ты приходи. Поговорим, поддержим. » - трое учительниц, теснились вокруг Забавы в узком коридоре. Они похлопывали её по плечу, гладили по спине и умильно улыбались. Её вырвало в туалете.
Сдержанно хмурый день был оптимальным для путешествия в неизвестный район . Автобус прибыл в районный центр. Там царила мокрая толчея сбившихся с пути  эмигрантов с востока, одетых в гуманитарную помощь. На бетонных стенах плевки, приклеенные шарики жвачки,  следы сорванных афиш. Преобладание серых, чёрных и грязно – жёлтых цветов. Резервация -  детдом для недоразвитых , нездоровых вечных детей – сирот – такими воспринимают местные жители иностранцев. Боксёрские груши принятые в страну в казённом порядке с казённым радушием.
Забава пересела в следующий автобус, идущий в направлении , указанном в памятке с адресом ректора. Водитель врубил музыку на полную громкость. «А по тише нельзя?» - гаркнула Забава с заднего сидения. Водитель не отреагировал. Забава повторила вопрос громче. Реакции никакой. « Ты подойди, он не слышит» - доверительно сказала сидящая впереди старушка. Забава подошла и попросила вежливо. Розовощёкий водитель, похожий на опереточного тенора, мило улыбнулся и сразу же убавил звук до минимума. 
Автобус тронулся. Забава ушла в свои мысли, но вдруг хватилась. Пейзаж за окном стал непривычным. Не то что бы бетонные гетто исчезли из горизонта, виллы попадались всё реже и всё шикарнее, дальше пошли только подворья и частные аэродромы. Ехали не больше четверти часа, а какой контраст! В полях паслись ухоженные коровы. В их позах не было угнетённой обречённости, на мордах была счастливая созерцательность обкуренных хиппи. Эти коровы были не средством дохода,  а украшением лугов.  
Автобус неторопливо петлял по узким дорогам, подбирая и ссаживая пассажиров, где им было угодно. Тут все были знакомы.
Забава спросила, скоро ли указанная в памятке остановка. Водитель посмотрел удивлённо:  
-Разве ты сама не знаешь? 
- Как часто ходит автобус?
-Через два – три часа, наверное 
- Расписание есть? 
- Зачем?
За окном было открытое пространство, приручённое,  культивированное, вытканное самобытной историей как старинный гобелен. 
«Господи! Какая красота!» - ей хотелось  разделить своё восхищение с кем ни - будь, чтобы не захлебнуться в нём, но она тут же поняла - этого делать нельзя ни в коем случае. Она бы выдала свою инородность. Здесь не затеряешься. Здесь увидят издалека. Она чувствовала себя пятном на этом гобелене.
Водитель то и дело приветливо махал рукой, проезжая редкие подворья . Правда не видно было, кому он машет.
- Кажется, автобус ходит два раза в день
«Как же я тут буду полдня одна под дождём!?»
Он притормозил у щита, прикреплённого к вековому дубу.
- Вон висит расписание, выйди, посмотри. Я подожду. 
Оказалось не так страшно. Следующий автобус через полтора часа.
- Там от остановки далеко идти. Я подвезу поближе. 
Он подъехал к указателю улицы, если это можно было назвать улицей. 
Старинные подворья. Дома без номеров. В полях тонули полуразрушенные, ещё более старые постройки, красивые даже в запустении, они хранили печать принадлежности. Они распадались в пышных травах, как разлагаются в постелях трупы горячо любимых людей , которых не хотят  хоронить, чтобы не расставаться.
Автобус уехал, воцарилась тишина. 
«И куда теперь? Надо у кого ни будь спросить»  - Забава осторожно постучала в дверь дома на краю дороги. Во дворе новенькая машина. Хозяева должны быть дома. Постучала, позвала. Никого. В других домах то же. 
«Словно они и я в других измерениях. Мы друг друга не видим и не слышим».
Она пошла вдоль дороги и, пройдя около километра, увидела новые подворья . У въезда в одно из них был чёткий номер, тот который она искала. « Теперь я знаю, сука, где ты живёшь.» 
Ни оград, ни сигнализации, ни души.
Она ничего не взяла с собой: - « Нужно иметь чёткий план действий исходя из характера местности. Нужно приехать в конце осени. В ноябре после трёх уже темно. Как отсюда убраться оптимально быстро? Хотя это не имеет значения. Главное – дело сделать. Душа горит рассчитаться с тварью» 
Забава прошлась вокруг. Сказочные домики органично вписывались  в романтический пейзаж. Добротность  сочеталась с местным колоритом. Недалеко в поле маленький,  заброшенный барак. Полосатые занавески. Одно окно выбито. «А может после десантной вылазки спрятаться тут, отсидеться пару дней?».
Вся местность была пронизана странным светом. Большие тучи висели полупрозрачными цепеллинами. Сквозь них пробивались лучи солнца, подсвечивая пыльцу моросящего дождя.
Есть конкретные любители руин и заброшенных мест. Вспомнилась недавно прочитанная статья в газете о даме, которую уговорил отправиться на романтический пикник в подобное место малознакомый мужчина. А потом она вся истерзанная и глубоко потрясённая еле выбралась из заброшенной хибары. Полиция обнаружила там целый арсенал орудий пыток и трофеев. Знакомый почерк.
Забава записалась в модели, когда жизнь совсем припёрла. Нормальных фотографов не встречала. Каждый из них пытался совместить приятное с полезным. Но Кент перекрыл всех. Удивительно, что он практически не скрывал, что он маньяк убийца. Ещё более удивительно, что никому до этого не было дела.  На Забаве он завис. Он стал стимулятором, спонсором и орудием мести. Она набрала номер:
- Милый, я тут для тебя место нашла бездонное. Сюда запросто канет вся популяция городских проституток.
- Да? Как мило.
В этой спокойной стране связи не крепки и списки пропавших огромны.
Ноги промокли, одежда стала сырой, но ей было тепло и уютно в чуждом, враждебном краю: - «Они тут счастливы, в красоте, в достатке. Свет такой прозрачный . Я всю жизнь пропадаю в районах, построенных на старых кладбищах, я горожанка, а под любым городом куда не копни – кладбище. Поэтому воздух как в копоти. Отсюда всё чёрное свозят подальше. Земля тут силу даёт, а не отнимает»

Она вдруг поняла, что теоретически давно знала о существовании этого района. Она нашла его по карте, ещё удивлялась, что весь район был помечен зелёным, и был практически отрезан от коммуникаций, отгорожен необитаемым пространством. Эдакая иллюзия нетронутости. А реально на машине отсюда полчаса езды до центра города.
Пять лет назад оглушённая горем, безрезультатно потыкавшись по разным инстанциям, Забава потеряла связь с реальностью. Та же беда постигла и дочь. Перед маленькой семьёй разверзся водоворот грёз. Дочь и мать не могли находиться рядом, смотреть друг другу  в глаза. Их бой за свои права был проигран. Бюрократы  не восприняли их всерьёз. Мать и дочь стали солдатами разбитой армии. Забава, содрогаясь ,слышала как дочь разговаривает сама с собой старушечьим голосом.
« Это ты во всём виновата» - нагло заявила ей начальница социальной службы. Дочь отправили в лагерь на реабилитацию, а мать отправилась в бар.
Она смутно помнила диалог с мужчиной, который был исключительно в её вкусе. 
- Уже уходишь?
- А что ещё  делать, если ты меня не любишь?
- Я тебя очень! Только люди кругом смотрят. Ты за углом подожди.
Она с трудом дошла до угла и прислонилась к стене. Он прибежал, запыхавшись и лихорадочно оглядываясь.
- Пошли скорее, пока никто не видит
- Куда? 
- Ко мне на яхту.
- Не, не яхту не пойду. 
По пути он попросил её купить ему сосиску в ларьке. Он не носил с собой наличных.
Он впустил её в свою уникальную, набитую ценностями квартиру . Повторяя про себя: - «Я то застрахован, а вдруг соседи не застрахованы? Гляжу на неё и словно проваливаюсь к чёрту» 
Бумажник спрятал. Потом долго найти не мог.
Она была исключительно в его вкусе. Он был в ужасе от этого пагубного притяжения. Заговорила кровь валлонских предков. Эдакая маленькая, чёрненькая, сисястая, ступни и ладошки как у ребёнка. 
Просто сумасшедшая. Он предложил ей оплаченный номер в уютной частной  гостинице не подоплёку он его квартиры. Он предложил ей сопровождать его в деловые поездки по всему миру. Она отказалась. У неё там какой то дефективный, больной выблядок и какая то постоянная работа, то ли уборщицы, то ли санитарки, то ли ещё какой  подтиралки. Сдала бы поскорее  своего ублюдка в интернат, как умные девочки делают,  ухватилась бы за этот уникальный шанс. 
Он даже оставил ей свой настоящий телефон, по которому он с готовностью отвечал, в надежде, что идиотка одумается. В гости звал – туда в « в злёный район». Она чуть не поехала. Посмотрела по карте. А то ведь  завезёт – сама не выберешься.
Так Забава и узнала где местные крутые гнездятся, уверенные в своей неприкосновенности.
Ответственный педагог Лена Свенсон имела вредную привычку – она выпивала, потому что жизнь у неё была трудная. Родилась неизвестно от кого. Мать наркоманка. Выросла в нищете. Сама Лена тоже мать одиночка. Родила троих. По принципу чем больше кандидатов на отцовство – тем лучше.  Кто то посылал подальше, а кто то платил. Худо – бедно, а немало денег на этом огребла. Нашлись и такие, кто детей в наследники записал. Правда, не то что бы жениться, а даже просто  жить с ней никто не хотел.  И друзей у неё не было. Зато были понимающие коллеги и простодушные родители, которые доверяли ей своих детей .
Ловко она тогда к этой русской мамаше подъехала. У той даже тени мыски не возникло – зачем.
А что – хорошо на этой дуре заработала. Впустили эту черножопую в страну, пусть расплачивается.
Время приближалось к пяти. Всё шло по плану. Зазвонил мобильник. Это ректор.
- Лена, публика собралась. Выводи девчонку.
Девочка вместе с воспитательницей вышла из продлёнки.
- Пойдём вместе, я только дверь закрою. Иди вперёд, я догоню.
Пройдя несколько метров, девочка увидела группу подростков, идущих к ней навстречу глумливо улыбаясь. Девочка бросилась назад, ища защиты у воспитательницы, но оттолкнула её. Подростки набросились на девочку.  Убедившись , что ребёнку не вырваться, ответственный педагог, вернулась в школу, поднялась на второй этаж и присоединилась к зрителям с трепетом наблюдавшим шоу.
Так в тот страшный вечер в маленькую семью пришло горе. Словно клейкая масса залила их жизненное пространство. Забава сразу поняла, что дёргаться бесполезно.  Трудно было осознать случившееся. По мере понимания своей беспомощности она стала метаться с нарастающим остервенением. Было множество организаций платных и бесплатных, предлагающих помощь пострадавшим от насилия.  Вся эта помощь сводилась к пустой болтовне, отнимала силы и последние деньги. В этом и была задача всех этих организаций. Так делалась хорошая статистика.
Они с дочерью пытались жить как прежде, но вскоре поняли, что это невозможно. 
Всё труднее было заснуть.

Жара стояла с утра невыносимая 
«Нет сил ждать зимы»
Забава встала в пять утра. Добралась к семи. 
Она шла среди сказочных домиков и старалась не думать, что станет с дочкой, когда её посадят. « Я убью их всех».
Далеко позади остался дом ректора. К нему вела бензиновая дорожка. Забава зашвырнула канистру подальше в открытое поле. Она установила увеличительное стекло над горской мелко разорванной бумаги. Вскоре в небо поднялась струйка чёрного дыма. Забава шла вдоль дороги к остановке и пела : - «Я зову дождь». Лазурное небо заволакивалось черной гарью.
http://www.youtube.com/watch?v=mmAc4uCPVpk
******

Маленькие Феи.

 Маленькие феи выглядели на первый взгляд как обыкновенные миловидные девочки, правда, их выразительные глаза были не по - детски серьёзными. В них было что- то одинаковое, будто хорошенького маленького Змея  Горыныча послали на три стороны. Маленькие феи были понарошку школьницами начальных классов. На самом деле им было так много лет, что они потеряли  счёт. На ладошках у фей была золотая пыльца, поэтому всё, к чему они ни прикасались, сияло волшебным светом. Машу на самом деле звали Джизмари, Тому Тамандрой, а Марину Марилиной.

Они были словно три одинаковые фишки, покрашенные в разные цвета – блондинка, брюнетка и рыжая. Когда они встречались , их чувства суммировались, и по договорённости распределялись их между собой по одному, отключая прочие. Маша обладала сухом, Тома зрением, Марина обонянием.

Они были очень осторожны. Свою волшебную утварь прятали так, что ни одна живая душа не могла найти.

Волшебные палочки, всевидящие зеркала, книги для заклинаний, магические камни лежали в сундуках невидимках на самых видных местах.

В тот тёплый августовский день они торопились. Во дворе облупленного хрущёвского дома  стояла  истерзанная и загаженная хулиганами беседка.

Там нужно было срочно навести порядок. Они собрали в целлофановый пакет мусор, подмели, протёрли скамейки.

Достав их холщёвого мешочка три увядших цветка, они воткнули их в землю у решётки беседки. Цветы ожили, потянулись вверх ростками и вскоре оплели всю беседку.

- Готово. Она идёт.

Они сели на качели в нескольких метрах от беседки и раскачивались как обыкновенные дети, которым нет дела до взрослых . 

В этот момент к   беседке  приближалась , блёклая девушка. Она  брела с потерянным видам. Ей хотелось присесть где-нибудь в тишине.  

Нина устала. Она удивилась увитой цветущим плющом, аккуратной беседке в безрадостном районе, где обитала безнадёжная, злобная нищета. Она вошла в беседку, села на скамейку и погрузилась в свои мысли.

 У неё будет ребёнок не известно от кого . Она живёт в общежитии. Она – рабочая без квалификации, принята по лимиту. Вернуться в деревню – значит опозорить, убить горем больную, старую мать.

Нина была рада растущей в ней маленькой жизни. Аборт решил бы проблему, но Нина отказалась от этой мысли и приняла решение – она будет любить и оберегать своего будущего ребёнка.

Так думала Нина, сидя в увитой цветущим плющом беседке,  не замечая, сгустившегося вокруг неё облака золотой пыльцы.

****

Ангел крокодилов

- Полина, а крокодилы умеют ходить на задних лапах? – спросила шестилетняя Нонна воспитательницу. Постное лицо воспитательницы вытянулось. Она опасливо покосилась на Нонну.

Нонна  хотела спросить, давно ли у них в Монте-Карло водятся крокодилы,   бывают ли у них крылья, но вовремя передумала.

Нонну в семье называли главнокомандующим.

Жизнь становится невыносимой, когда приходится сдавать позиции.

Вторую неделю в доме велись боевые действия. Вражескую сторону представлял восьмилетний сводный  брат Коля, приехавший в гости из Парижа.

Из- за Коли Нонна возненавидела воздушные шары. Всякий раз с появлением Коли дом наполнялся шарами.  Они мешались под ногами, скрипели, трещали и лопались с оглушительным треском, Нонне неоднократно  снилось, что она летит над бездной  на воздушном шаре в корзине без дна, наполненной воздушными шарами. Шары лопались один за другим. Нонна пыталась уцепиться за стенки корзины, неизменно срывалась и падала вниз.

В летнем Монте-Карло воцарилась не по- курортному несносная жара.  В середине дня на частном пляже у помпезной виллы не было ни души. В прохладном доме царил несносный Коля. Он подкрадывался незаметно и хлопал шаром под самым ухом.

«В войне обе стороны несут потери» - говорил папа.

У Коли отняли машину для надувания шаров. И ему пришлось надувать их самому.

 

Вдруг все неприятности отошли на задний план.

На пляже в середине  дня была тишина. В доме в это время было относительно спокойно. Но это было уже не важно.

Нонна выскользнула из дома, охваченного полуденной дремотой.

«Спят и ничего не знают, а я никому не скажу!»

С некоторых пор на пляже стал появляться крокодил, и не простой, а с крыльями. Крылья у него были как у стрекозы, слюдяные и блестящие. Крокодил ходил на задних лапах. Издали он был похож на высокого человека. Нонна, спрятавшись за кустом акации, наблюдала.

Ей нравилась походка крокодила. Он ходил, ссутулившись взад, вперёд. Лапы у него были развитые и длинные, почти как у человека.  Он размахивал передними лапами, словно что то декламировал или пел арию, находясь в какой то эйфории . Иногда он высоко подпрыгивал и зависал в воздухе на своих вибрирующих стрекозьих крыльях. Потом плавно опускался. Казалась, ему хотелось подняться гораздо выше. После каждой попытки взлететь он выглядел немного разочарованным.

Странно было, что будучи таким большим он почти не оставлял следов, только лёгкие полосы от волочащихся по песку крыльев.

- Что ты делаешь на нашем пляже! ? – Нонна, вышла из за куста.

Крокодил вздрогнул.

- Как ты пробрался к нам на пляж!?  Признавайся, а то я сейчас охрану позову!

- К вам на пляж! Жалко тебе, что я тут немного погуляю? Такая маленькая и такая жадная! – красные глаза крокодила сузились, зубастая пасть оскалилась. Но злоба быстро сменилась усталой грустью, как у старой обезьянки шарманщика. 

- Я пришёл сюда, что бы насладиться красотой открытого пространства, а не для того, что бы ругаться с детёнышем большого сияющего.

 - Почему ты называешь меня детёнышем большого сияющего?

- Это долго объяснять. Ты вряд ли поймёшь.

- Нет уж, давай объясняй, если забрался на наш пляж!

- Ваш пляж! Ваша земля! Ваша планета! Всё это когда то было нашим! Но пришёл большой сияющий. Громыхнул. Полыхнул. Мы в его глазах были не совершенны и не достойны. Мы боролись, пытались отстоять нашу планету. Но он был сильнее. Он наслал на нас холод и тьму. Большинство из нас погибло. Не многим удалось спаситесь в укрытиях под землёй. Мы не теряли надежды, что придут лучшие времена. Большой сияющий населил планету своими детьми, которых считал более совершенными. Но мы не сдавались. Мы подняли восстание. Тогда он запер нас внутри земли, оградив автономным непроницаемым полем, за которое сам поклялся не переступать. Нас охватило отчаяние.

Многие из нас озлобились на большого сияющего и решили доказать ему, что его дети далеко не так совершенны. Мы отняли у них память и зрение. Они не помнят и не видят ничего за пределами своей маленькой жизни. Поэтому, когда становятся прозрачными,  падают в непроницаемое поле, которое большой сияющий сам закрыл. И там мы наказываем болью его детей. Он кричит и плачет от этой боли, но ничего поделать не может. С каждым поколением его дети становятся всё злее. И почти все попадают к нам. Но мы сами страдаем. Не все мы причиняем боль прозрачным детям большого сияющего. Даже в несчастье живёт  дружба, преданность и любовь. Даже в несчастье разумное существо бывает мудрым. Всё что у нас осталось – это память о той счастливой жизни на этой потерянной планете. И в этом мы совершеннее детей большого сияющего. Есть среди вас исключения. Их меньшинство. Есть среди нас исключения их тоже меньшинство.

Нонна слушала, раскрыв рот.

- Ты поняла?

Нонна отрицательно покачала головой.

- Ладно, охрану звать не буду. Гуляй.

- Дитя, не ты решаешь

 Вдруг огненный шар пронёсся над пляжем. Потом ещё один. И ещё.

- Меня заметили!  Не двигайся!  - крикнул крокодил.

Он расправил слюдяные крылья и бросился наутёк, укорачиваясь от огненных шаров. Но вскоре был настигнут.  Слюдяные крылья затрещали, корчась и чернея в пламени.

- Осторожно! Тут ребёнок! – крикнул крокодил, превозмогая боль глядя в небесный простор на сияющего белокрылого небесного блюстителя порядка

- А ты ребёнком не прикрывайся! – ответили ему сверху

- Прекратите  немедленно! Это мой пляж! Это мой друг!

- Ну слушайте неразумное дитя! – вопил в небеса пожираемый пламенем крокодил.

 Небесный блюститель порядка  пролился дождём и потушил пламя.

- Неужели  ты хотела бы себе такого друга?- спросил небесный блюститель Нонну.

- Он мне понравился.

Нонна с удивлением обнаружила, что потухший крокодил, от которого, казалось, осталась одна чёрная головешка, быстро принял прежнюю форму.

- Тебе не больно?

- Очень больно. Но такова моя природа. Я восстанавливаюсь. Мне пора домой. – сказал он со вздохом.

- Оставь его здесь, пожалуйста! - обратилась Нонна к небесному блюстителю порядка

 - Я не останусь, даже если позволят– грустно сказал крокодил – там мои друзья. Им нужна моя поддержка.

- Мы ещё увидимся?

- Надеюсь, что нет.

,,,,,

Нонне приснилось, что она летит над бездной  на воздушном шаре в корзине без дна, наполненной воздушными шарами. Шары лопаются один за другим. Но когда лопнул последний шар под ним появилась улыбающаяся морда крокодила. Он подхватил Нонну  и они полетели в чудесный край полный цветущих садов и дивных райских птиц.

- Смотри, Вильгельм Тэль – сказал папа маме, глядя в окно

Нонна улыбаясь, балансировала  с бирюзовым шаром на голове. Коля прицелился из рогатки и метко выстрелил.

А потом Нонна с Колей бегали по пляжу,  запуская бумажного змея,  похожего на крокодила со стрекозьими  крыльями.

- Вот  фантазёры – комментировал папа.

*****

право решать

Москва. Конец семидесятых.

Мама спешно и хаотично собрала шестнадцатилетнюю Юлю в Ленинград к жениху Коле.

Юле не хотелось ехать. У лучшей подруги день рожденья. Будет вечеринка, танцы. И зачем ей ехать в Ленинград? Кто её звал? Коля, конечно, будет рад снова заняться сексом, но в паузах с ним скучно. Они решили пожениться три месяца назад. Это было давно. Родителей Коли Юля видела один раз. Они угрюмые и замкнутые.

Коля – Юлин первый мужчина. Мама говорит, что последний. Юле такой прогноз не нравится. Молодость только началась и такое чувство, что уже закончилась, словно на Юлю навесили тяжёлую цепь. Она беременна. Мама догадалась, долго кричала, поволокла Юлю в женскую консультацию, не обращая внимания на длинную очередь, ворвалась в кабинет к гинекологу. Юле было очень стыдно. Не потому, что она беременна, а потому, что была вынуждена рассказывать и показывать то, что она считала сокровенным, словно она не принадлежала себе, словно у неё нет права решать. Мама сказала, что у неё такого права нет. Что нужно сделать аборт иначе вся их жизнь будет исковеркана. А Юля думала, что мама будет рада. Юле страшно.

 

В муторной спешке сборов, они набили лишними вещами тяжелый чемодан, но забыли самое необходимое – пижаму, тапочки и зубную щётку. Они бежали всю дорогу, но опоздали на поезд. Юля с облегчением вздохнула. Но мама была упорна и потащила измотанную Юлю в аэропорт. Удалось купить билет на самолёт, улетающий первым рейсом следующим утром. Мама ушла, оставив Юлю дожидаться раннего рейса.

 

Шесть утра. Юля уже час сидит на чемодане в Ленинградском аэропорту и ждёт Колю. Она очень устала. Рядом какой то пожилой замухрышка, прилетевший с ней одним рейсом, звонит из автомата какой то даме.

- Не ожидала?! Это я к тебе из Москвы! – говорит он,

 счастливо улыбаясь. Потом улыбка гаснет.

- Так что, ехать обратно?

Он медленно кладёт трубку. Горестно ссутулившись, уходит.

Но вот появляется Коля. Юля рада. Хоть какая то определённость.

 

Ехали домой молча. Юля спала всю дорогу, положив голову Коле на плечо.

Приехав домой Коля сдал Юлю в лапы маме и свалил на полдня.

Мама, ведущая замкнутый образ жизни, давно никого не доставала и с голодным нетерпением набросилась на жертву. Юля была не в лучшей форме и после короткого допроса раскололась. Повторилась унизительная процедура препровождения в женскую консультацию.

Семья со связями. Договорились на счёт аборта на следующий день.

Позвонили к маме в Москву. Та дала добро.

****

Гордая Олька

Семидесятые.
Мухосранск.
Столкнулась поздним вечером в тёмном переулке банда пьяных хулиганов с тремя девчонками. 
Две убежали, а Ольке бежать за падло стало. Глянула гордо – рожа татарская :-«Да, я татарка! Сегодня ты меня трахнешь, а завтра тебя не будет!» Отступились. 
О татарской слободке в Мухосранске много тогда разговоров было. Жестокие там дети, суровые законы. 
Так Олька в  первый раз взяла на понт.
 Не оттуда она была. Директорская дочка, с мамой в горы ходила, по скалам лазала.  Плакала, но лазала.
Было Ольке чем гордиться: красивая, богатая, и все у неё на блюдечке – институт, потом работа не пыльная с хорошей зарплатой. 
Встретила она как то старую подружку, а та спрашивает: - «Почему это я  на заводе вкалываю, а ты в конторе сидишь?!»
Олька врать не стала из гордости –нечего не ответила.
Мужа себе Олька оторвала раскрасавца, делового, ушлого, как сама. Смотрелись идеальной парой. Муж её обожал  до слёз, до судорог
- Ты моя куколка, нежная такая, ножки стройные, ручки тонкие, как мой хуй
- Это у тебя хуина, как моя рука.
Но не такая она наивная была – Олька: -« Хрен бы он на мне бы женился, не будь я директорской дочкой»
Прошли времена застойные. Зарплаты смешными стали. Олькины родители на пенсию вышли. Ушлый муж в бизнес ушёл и домой оттуда не вернулся. Что он дома забыл?
Олька тоже было в малый бизнес сунулась :в Польшу, в Китай, в Турцию съездила,  попробовала сквознячок уличных барахолок, копеечный навар. Ощутила себя бараном в общем стаде . Чувство было невыносимым. Душу бы дьяволу продала, только бы от стада отбиться.
А дьявол – только кликни – вот он, без рогов, без копыт, в штатском, разложил перед Олькой телеги: - « Подписывай! А хочешь - просто чистые листы подписывай.  И будет тебе зелёная улица. Страшно пустой лист подписывать? Придумай сама любую историю, из пальца высоси и подпиши» Придумала, подписала не кровью – простыми чернилами. Много она потом всяких историй напридумывала, из пальца высосала, и не только из пальца .  Не знала Олька, что все эти истории потом материализовались и много людям бед принесли.  
Ослабела душа её, как завёлся в ней паразит – демон предательства, зато гордости поубавилось. Открылась перед Олькой зелёная улица. И пошла она по ней путаной в крутую гостиницу, а надоело, за границу отправилась  в Швецию политической беженкой.
Тут и муж из бизнеса вернулся. На ушлого ушлее нашлись - обобрали и подставили. Бери его теперь себе в зад сколько хочешь. Взяла его Олька с собой в заграницу. 
Попала она с мужем в лагерь для эмигрантов, где все были такие же «политические» и бывшие: бывшие мужья, жёны, бывшие любовники, любовницы, бывшие чемпионы, бывшие крутые, бывшие красавицы и красавцы. 
Когда чиновники по делам эмиграции попросили  бывшую гордую Ольку рассказать, как её пытали в застенках КГБ за её политические убеждения, она заплакала от стыда и ей поверили, дали вид на жительство.
Дали им с мужем  Шведскую вольную. И стали они мотаться  в Швеции не у дел. Помотались, помыкались. Потом, наконец, пристроились. Он швейцаром в задрыпанной гостинице, она санитаркой в психбольнице.
Разве будет бывшая директорская дочь со швейцаром жить?
Разве будет бывший крутой бизнесмен с санитаркой жить?
Олька подумала, есть варианты и получше. Как выйдешь на танцы или в бар –отбоя нет от кавалеров .  Шведские мужчины любят русских женщин замуж звать. Позовут, а сами в кусты. 
А русскому мужчине эмигранту куда деваться ?  Объявление в бюро знакомств в  Россию подать. Желающих в Швецию приехать отбоя нет – все молоденькие, хорошенькие. Минуту с ними по телефону поговоришь – в любви и верности клянутся. И ведь не врут. Сами в это верят, пока вид на жительство не получат – а там прощай дяденька, если дяденька до этого молоденькой  ребёнка заделать не успеет. Ушлый Олькин муж выписал себе молоденькую и, конечно, успел.
И Олька , пристроилась. Всем довольна, Ходит – хвастает. Опять гордая.
Была Олька, да  вышла . 
Вышла замуж за инвалида. Квёленкий - ручки – ножки соплёй перешибёшь, голова большая , на тонкой шейке, как шарик на ниточке,  глазки водянистые, мёртвые. В памтерсах  ходит.  Сочится у него вонючая дрянь изо всех дыр. Но дойный - то за заграницу свозит, то в ресторан пригласит, то подарок купит.  Не по собственной инициативе, под Олькиным давлением, конечно.  Страдает Олькин муж от вынужденной доброты ужасно.
У каждого своя система рациональности.  Трудно признаться себе, что грабанулся по - глупому, продался за дёшево, купился  на мишуру.
Жизнь прошла, как песок между пальцами.
Я скучаю по той Ольке, которую не вернуть.
*****

Жози два года. Она  словно маленькая старушка с полустёртой гравюры семнадцатого века. У неё  чёрные, без зрачков глаза, взгляд колкий и подозрительный. Её густые, бесжизненные  светло- русые волосы похожи на напудренный парик. Жози никогда не улыбается. Её родители живут порознь,   перезваниваются редко, ещё реже  встречаются, но постоянно мысленно ругаются. Мама Жози Мария ругается со всеми. Мария стюардесса – неудачница. Она постоянно меняет работу из- за своей неуживчивости. Папа Жози – преуспевающий пилот, которого все ценят и уважают. Он не ругается ни с кем, кроме мамы Марии. Он не перестаёт удивляться, как маме Марии удаётся ссориться со всеми из- за пустяков.

Жози любит маму. Мама горячая.

 Папа холодный.

У Жози только одна бабушка – папина мама. Когда она появляется, Жози начинает плакать. Плач усиливается, когда бабушка улыбается или пытается что то сказать.

Жози произносит только одно слово: «Нет» . Она произносит это слово по разному, в зависимости от ситуации. Больше Жози ничего не может сказать . Это вызывает у бабушки злорадную радость.

Воспитательница – старая дракониха Марго очень беспокоится о Жози. Девочка несчастна. Она не такая как все. Её мама подменыш – эльф. Но мама этого не знает. Она думает, что она человек. Родители мамы не сумели найти с ней контакт. Не теперь время пришло. Ситуация неотложная. Папа Жози недавно женился и решил отобрать Жози у мамы. Закон на его стороне. Папина жена – Ледяная Дева. Она ненавидит Жози.

Дракониха Марго часто уходит покурить. На самом деле она просто пыхтит  еле тлеющим пламенем  из с пасти.

Широкая юбка Марго волочится по земле, скрывая хвост. Марго грузная и неповоротливая, поэтому не может увлечь Жози игрой на детской площадке. Но Жози это не огорчает. Она очень привязана к Марго. Она и сама может себя занять. Главное, чтобы Марго на неё  смотрела и улыбалась иногда. Жози  давно догадалась, что Марго  дракониха.

 Сизый голубь сел на плечо Джизмари  - Маше, когда она с подругами феечками ела мороженное под зонтиком кафе. Голубь держал в клюве старый кленовый листок, изъеденный иероглифами червоточин. Это было послание от старой драконихи.

- У нас появилась ученица.

Когда Жози увидела трёх феечек, в её непроницаемых чёрных глазах вдруг открылись и засияли зрачки. Жози узнала своих.

Старая дракониха Марго расправила, наконец крылья. Плачущая мама крепко обняла Жози на прощанье.

- Вы ещё не раз встретитесь – мудро улыбаясь, говорит Марго маме, тебе в этом мире нет места. Благодаря Жози открылся новый портал. Она будет счастлива на грани двух миров.

Жози в первый раз улыбается и уверенно произносит своё второе слово: - «Да!»

******

Дверь в тюремной стене

 

Москва

Марьина Роща.

 

«Молчи, щенок, молчи» - ворчал сквозь сон сосед по камере.

Борис всю ночь и думал о пирожках матери и плакал. Эти пирожки были символом семейного уюта. Его мучил голод. Наутро дали суп под названием «рыбий хуй», сваренный из рыбьих костей. Борис запомнил первую ночь в камере на всю жизнь. Ему было тогда шестнадцать лет.

 

Борис вырос в полной семье. Отец военный. Мать бухгалтер, из семьи военных, дисциплинированная. Родители образцовые обыватели: крепкие, ладные, с хорошо промытыми мозгами. В доме царил порядок, достаток и диктатура отца. Малейшее неповиновение каралось побоями. Мать выполняла приказы беспрекословно.

Отец из Бендер. Дед любил говорить : - «Все вы москали». Его спрашивали: - «А ты то кто?». «А я Австрияк!»

Отец и дед свободно  говорили по немецки.

 «Лаял на уроке немецкого языка» - запись в дневнике Бориса.

Борис ненавидел уклад здоровой советской семьи.

Он пошёл альтернативным путём.

 Криминальную карьеру  начал с одиннадцати лет. Вернуться к жизни мирного обывателя не мог и не хотел.

Воровал, участвовал в ограблениях. Познав криминальную жизнь, понял, что там царит такой же контроль.

Но ему удавалось держаться в общей связке на длинном поводке, удавалось ненадолго ускользать из- под контроля. Ему хотелось учиться. Он ходил на интенсивные курсы: компьютерные, иностранных языков, йоги, восточных единоборств. Обучение часто обрывалось по причине отбытия в места заключения.

 

Борис любил читать. За хорошими книгами в скромной тюремной библиотеке была очередь. Когда не было чтива, он мысленно повторял то, что учил на курсах.

 

Как наступал вечер - начиналось:

- Миша, а Миша?. Да не Миша ты, а Маша.

 

Борис уходил в чтение, чтобы не слышать

 

Он вырос с Мишей в одном дворе. Борис не понимал опущенных. «Почему он не борется? Почему не защищается?»

Опущенные прятались под лестницей, где была полная темнота. Прочие зеки входили в темноту и хватали на ощупь первого попавшегося.

 

-Да чё ты, Борис? Сходи. Отсосут.

Он отнекивался.

 

Кого-то тюрьма уродовала, кого – то спасала от пьянства и наркотиков, для кого- то была единственным кровом.

Тяжелей всего было сбившимся с пути обывателям, тем, кто мечтал о свободе, как о земле обетованной, которая встретит с распростёртыми объятьями.

 

В общей сложности Борис отсидел десять лет.

Сгорал раз за разом. Особенно не горевал. Главное – пережить в камере первую ночь.

 

Потом пошла масть. Выдвинули. Начал с бизнеса алкашными квартирами. Дальше – лучше. Барином стал. Собаку породистую завёл, молочно-белого бультерьера. Нордом назвал.

 

По типично припухшим скулам сразу было видно, что Борис сидел.

 

Он был на приёмах у министров, у крупных воротил, слишком хорошо знал, что даром ничего не даётся, знал, что его выдвигают, что бы подставить.

Один из близких друзей Бориса Кирсан делился планами на будущее. Он планировал в последний раз ограбить банк, а потом скрыться с женой где ни будь в глубинке.

Какие планы? Какое будущее?

Удалиться в глубинку для Бориса был не вариант. Он бы умер от скуки.

В свои тридцать пять он жил год за два, взахлёб, с комфортом, выглядел  стереотипным предпринимателем, связанным  с политикой и криминальным миром: холёным, широким в кости, крепким, немного грузным. При своей грузности он двигался легко и пластично, был обаятелен, умел найти подход. В его выразительных голубовато серых глазах светилось не святой лампадой томное любопытство. Он носил очки в тонкой оправе. Деловые встречи и заключение сделок сопровождались бурными кутежами, но в повседневной жизни он был в режиме самодисциплины. Раз в месяц Борис брился на лысо. Ему шло. У него была красивая форма черепа. Через неделю после бритья затылок Бориса становился плюшевым как у верного друга бультерьера. Хозяин и собака были во многом похожи – оба лобастые и мускулистые.

Своей представительностью Борис подкупал сердца дам.

Он был мастером импровизации, и любил походя снимать на улице непрофессионалок, которым потом платил как профессионалкам.

 

Борис, бывший особо опасный преступник, выдвинутый авторитетами, занимавшийся спекуляциями крупной недвижимостью, был далеко не ангел, но с наступлением сумерек он становился ангелом. Крылья на спине не прорастали, нимб над головой не загорался. Приходило странное озарение . Мысли летели свободно, широким фронтом, охватывая огромные пространства.

 

Борис набирал скорость, и нёсся на своём серебристом БМВ по загородному шоссе в никуда по путеводному лучу случайной машины.

Он включал мягкий джаз и наводил резкость в разброде чувств.

Рябь эмоций угасала. На глади душевного покоя начинали мелькать, словно хребты неоновых рыбок, вспышки чужих жизней, которые становились его собственными, прожитыми, забытыми, но вдруг восставшими из небытия.

 

Доля секунды – и он урвал фрагмент длинной в полсотни лет. Пейзажи далёкой страны, лица незнакомых людей вдруг стали до боли родными. В этот момент хорват по имени Милан мчал на родину по открытому шоссе Баварии на видавшей виды машине. Много лет назад, когда политическая карьера в родной стране не удалась, он эмигрировал в холодную Скандинавию, потом перевёз туда семью. Жизнь не ладилась. Казалось бы - всё нормально. Но в доме словно жили невидимые враги. Тоска и беспокойство гнали сон, подтачивали здоровье. Не первый раз он так срывался - гнал как сумасшедший часами, потом спохватывался, подумав, что  дома, наверное, уже забеспокоились жена и сын, Милан поворачивал обратно. На этот раз повернул слишком резко. Машина потеряла управление. Началась паника.

- Спокойно! Тормози плавно, идиот! Съезжай на обочину. Поспи часок.

Возникший в сознании голос незнакомого человека давал чёткие указания, что надо делать, успокаивал, помогал собраться и справиться с критической ситуацией. На сжатой временем адреналиновой волне удивлению не хватило места. Это был даже не голос. Просто чужие мысли.

- Мужик, не знаю, кто ты, я твой должник.

 

Борису нравилась игра.

Незнакомые жизни оставляли в сознании яркий след. Спасённые люди - неизменно авантюристы, родственные натуры.

 

По дороге на Ярославль Борис ездил много раз.

Там, в Ярославской тюрьме у него открылся дар, и началась игра.

 

 Там три года назад он поднял восстание, потом провёл в изоляторе полгода.

 

Борис заступился за старого заключённого, сидевшего долгий срок, но так и не нажившего ни авторитета,  ни друзей. Борис пожалел жалкого, раздавленного человека, который был ему никем.

Старика ударил ответственный за порядок, ударил ни за что, просто для острастки других. Старик, привыкший принимать удары безропотно, упал, истекая кровью.

 

Администрация тюрьмы выбирала ответственных за порядок из  самых шкурных зэков. Те в свою очередь, выбирали в помощники себе подобных  .

«Мы с тобой потом поговорим» - : сказал ответственный. В глазах «хаты» Борис был обречён.

В душевой его ждали.

Борис был здоровый, как вол. В драках выручала психопатичная ярость и молниеносная реакция.

Он блеснул обломком бритвы, зажатым между пальцами. Мрази оскалились, но тронуть не решились. У Бориса был «стаж» по разным тюрьмам. Входящий в категорию особо опасных преступников,  он имел друзей среди криминальных авторитетов и умел за себя постоять.

За Борисом поднялись остальные. Надоел произвол «ответственных за порядок».

 

«Отдохнёшь в изоляторе» - сказал начальник охраны, после подавления восстания.

 

В изоляторе Борис почти всё время спал. Просыпался днём с чувством усталости и сытости. Перед ним стояла тарелка, баланды, к которой он почти не притрагивался. К необъяснимости своего состояния он относился созерцательно. Он заторможено шарил глазами по стенам камеры,  казалось, что на них  переливаются  и дрожат блики волн. Охрану тоже одолевала блаженная заторможенность. Никто не задавал вопросов, воспринимали как есть: - «Надо же -  ни ест, не пьёт а, живёт».

Борис отчётливо слышал шум волн, чуял запах моря, доносимый  дуновением ветра. Во рту иногда чувствовался привкус еды, явно не тюремной, еды, которой он никогда в жизни не пробирал. Иногда был привкус вина и чувство опьянения, лёгкое и при этом долгое. Многочисленные яркие события мелькали в проёме закрывающейся двери памяти. Он тщетно пытался ухватить хоть маленькую ниточку из этого огромного полотна. Так он стал тренировать память сквозь толщу одуряющего марева висевшего над ним. Вечером сон наваливался резко – сразу с места в карьер. За мгновение до этого в камеру словно врывался сквозняк. Приходило чувство, что он кого- то с нетерпением ждёт. Так, анализируя шаг за шагом, он понял, что в преддверии провала в сон всё же есть несколько ступеней, на которых усилием воли можно удержаться пару секунд.

В последнюю ночь в изоляторе ему это удалось. Он увидел свет, словно пробивавшийся сквозь мельчайшие поры в стене. Потом открылся проём, из которого пахнуло морем и осенью. Он увидел вечерние огни приморского городка. В проёме появилась молодая женщина и торопливо сказала: - «Пойдём».

Стройная, худенькая. Её каштановые локоны развевались на ветру, лицо было светлым и спокойным. Он успел всмотреться в эти правильные, неяркие черты.

Борис слышал звук проезжающего трамвая, музыку из ресторана, лай собак.

Приморский город и женщина были словно знакомы с детства или даже ещё раньше, как будто он прожил с ней в этом городе множество предыдущих жизней.

 

Полгода полусна в изоляторе закончились, и  Бориса перевели на обычный режим. Вернувшись, он узнал, что старик за которого он тогда заступился, умер вскоре после того как Бориса посадили в изолятор. «Эх! Пропала за зря жизнь слабака".

 

В тюрьме никто не спит безмятежно. Тревога, страх, ярость, отчаянье накатывают сильнее в тишине, в спёртом воздухе ночных камер.

Но в ночь, когда Борис вернулся, все как провалились.

Одновременно заснули. Одновременно проснулись.

В тот недолгий период перед выходом на свободу, Борис как и прочие в камере бессонницей не страдал. Обстановка была относительно спокойной.

 

Прошло три года. Тот мгновенный проблеск памяти полуяви – полусна в Ярославском изоляторе был самым счастливым событием за всю сознательную жизнь. Он всё пытался себе объяснить, что это было.

 

Продолжение следует.

****

бесполезно доказывать, что ты не жираф, если ты жираф

****

Игра памяти

Странная у меня память. Езжу одним и тем же автобусом каждый день – расписание не помню. А то, что было десятки лет назад  стоит перед глазами , как сейчас.

Митя на год старше.

 Ничто не держит в этой жизни кроме него.

Настоящее – это не настоящее  - без него.

 Но то, что он в принципе есть - это уже счастье.

Судьба послала нам немало коротких встреч и ещё пошлёт.

Надеюсь и верю.

 У Мити рациональная память – о прошлом с ним бесполезно.

Я для него  - размытый потоком времени силуэт случайной женщины в толпе.

Как – то спустился  в «Бункер» с телохранителями, с овчаркой на поводке, в трениках, в драной майке стиля «Ретро». В «Бункере» отдыхают крутые бизнесмены. Девки там одна крашенней другой. Кого бы пустили в таком виде как не Митю?

 Он застыл на входе, обвёл пространство недобрым взглядом. Зависла напряжённая тишина.

«Ты» - он ткнул пальцем в меня. Все облегчённо вздохнули. Мы молча двинулись на выход. Телохранители переглянулись: -

 « Чему радуется?»

Думали – как обычно – голова девушки исчезнет пол рулём минут на десять.

Телохранители стояли, открыв рты, глядя на эту канитель – мы битый час целовались в машине,  потом он повёз меня домой. Утром всё просил: - « Не уходи».

Сколько раз оставалась, моталась с ним туда сюда, терпела приступы психопатии, присутствие его чудовищных друзей, пьяное веселье, соскакивающее с катушек в дикие драки. Сбегала, чтобы отдышаться от этой адреналиновой дымовухи. Потом звонила, а в ответ родной голос с тяжёлой иронией: -« Ты кто такая?»

 Не могу без любви, имя которой накрутка, а отчество терапия.

Сначала крупно не повезло.

В четыре года – каким то образом я оказалась в комнате с чудовищем - тело медведя, морда слизняка. Чудовище  сказало, что посвятит меня в любовь, а посвятило в боль и ненависть. Я не могла понять, что произошло, но весь мир вдруг опротивел до тошноты.  Разочаровалась в маме. Она не чувствовала, как мне плохо, стала чаще ругать. Я замкнулась в скорби и не слушалась. Хотелось умереть.  Думала как это сделать. Выбирала отравиться или утопиться. Решила отравиться. Достала из аптечки упаковку каких то таблеток. Съела всю упаковку, Последствий никаких.

Через пару месяцев крупно повезло –  встретила Митю.

Родители строили дачу.  Ничего у них не получалось. Всё разваливалось . Неумёхи только смеялись над собой.

 Митина дача была неподалёку. Там я нашла прибежище от разрухи. Там был порядок, всё было по настоящему, всё имело значение. С тех пор, как мой взгляд встретился со  взглядом Мити жизнь обрела смысл.

Он был нереально полноценным. Я решила, что он инопланетянин.

Меня тогда ругали все кому не лень. В собственных глазах я была безобразной, лживой и грязной.  Думала, что заразилась  уродством от чудовища – медведя - слизняка.

Митя сказал, что полюбил меня с первого взгляда, потому, что я прекрасна. Я подумала: -«Разве можно так бессовестно врать?!» и плюнула ему в глаза. Он меня простил.

 Потом мы где- то бродили, набрали целый пакет грибов. Он пригласил меня к себе. На уютной кухне, под оранжевым абажуром с бахромой мы пили чай с абрикосовым вареньем и ели горячие булочки с шоколадным маслом. Его добрую маму не пугала моя неприхоженная, дикая прожорливость. У них во дворе росла яблоня Белый Налив, нежные плоды которой стали любимым сортом.

Через пару лет мы снова встретились на курорте в Яремиче, в Карпатах. Он как и я отдыхал там с родителями. Митя сразу подошёл и заговорил, словно мы не расставались. Мы где- то бродили, набрали ежевики.

В тот же вечер мы решили пожениться, когда вырастем.

Наши семьи подружились.

Совместное будущее складывалось быстро и славно. Моя мама и Митин папа одобряли. Только моему папе и Митиной маме эта идея нравилась всё меньше и меньше.

Пожилая женщина торговала яблоками сидя у дороги.

- Совсем как твои яблоки на даче – сказала я, надкусив нежную белизну плода.

- Откуда ты знаешь? – удивился Митя.

Не хотелось вносить ясность, что бы не разрушить очарование.

После возвращения из отпуска родители развелись.

Митин папа пришёл к нам домой и о чём- то долго беседовал с мамой на кухне. Он мне нравился гораздо больше чем мой собственный папа. Глядя на него я представляла себе каким будет Митя, когда вырастет. Митин папа ещё пару раз приходил, катал меня на мотоцикле. Было немного странно, что он не берёт Митю с собой. Я размечталась о том, что  мы с Митей станем жить одной дружной семьёй. Но Митин папа вдруг исчез.

Мама ходила с красными, заплаканными глазами.

Мне пришлось ночевать одной.  Мама сказала, что это только на одну ночь, что ей нужно уехать по важному делу, что я уже большая и справлюсь. Было страшно. Я зажгла свет во всей квартире. Казалось, как только усну придёт медведь – слизняк.

Я только пришла из школы.

Нежданный звонок в дверь.

Наша старая участковая врач.

Я удивилась.

-Мы не вызывали.

Обычно скучная, она  вдруг выглядела непривычно загадочной и двусмысленно улыбалась.

- Вас можно поздравить?

- С чем?

- У мамы родился ребёнок?

- Может вы к соседям? У них ребёнок.

- У них уже большой. Пол года. А где ваш?

Я пожала плечами.

- Нет у нас никакого ребёнка.

В тайне от мамы я принесла домой котёнка. Он был умный и тихий. Быстро научился ходить в лоток с песком. По ночам он спал со мной.  Мама приходила поздно. Я сама справлялась с хозяйством. Мама котёнка не замечала. Я выходила с ним на прогулку. Он был предан мне, и бегал следом как собачка. Он любил чтобы я гладила его, когда он ест. Но иногда я с удивлением наблюдала как, подойдя к кормушке, он вдруг отпрыгивал, словно уворачиваясь от невидимой руки, которая пытается его погладить. Иногда он замирал, уставившись с изумлением на что - то невидимое.

У неё нет имени. Был какой- то период – она мне снилась – наша с Митей общая не рождённая сестра – весёлая, уютная, густые русые волосы, заплетённые в косу, немного полная, любопытная  болтушка. Чтобы добраться до неё, нужно было идти через страшный мёртвый лес, но я шла, потому что она ждала и скучала.

Тогда я ещё не понимала, кто она. Просто знала, что она родная.

 

Мы встретились снова в пионерском лагере. Я ненавидела лагеря, ненавидела гуртоваться, маршировать, орать лозунги. Территория вечной войны: мальчишки враги, девчонки предатели, вожатые тираны.

 Когда увидела Митю, на вражеской земле лагеря воцарился мир и благодать.

Он, сразу признанный девчонками как самый симпатичный и сильный  парень в отряде, прямой наводкой направился ко мне.  Меня зауважали. Я разговаривала с ним как со старым другом, не сомневаясь, что Митя помнит. Был в его взгляде вопрос. Когда кто - то очень нравится, всегда такое чувство, что уже где то видел.

Так было и дальше во все последующие встречи.

*****

Маленькие феи. Дополнение полной версии



Трое маленьких фей сосредоточенно смотрели в волшебное зеркало 
-  Ничего не вижу, мрак и туман – прошептала Тамандра
- Чую запах серы и смрад - прошептала Марилина
- Нашла! Слышу яростный звериный крик! -  воскликнула Джизмари
- Что за зверь? – хором спросили Марилина и Тамандра
-  Плачет ребёнок. Нечеловеческий ребёнок.
- Где?
- Мы скоро узнаем.

Томка  ещё не умела толком двигаться. В свете,  проникающем сквозь плотный покров Томка  видела свои ручки, вытягивая их вперёд, рассматривала свои пальцы, поднося их к самым глазам. Она ни как не могла высвободиться из-под этого покрова, упираясь в него руками, головой, она всё больше злилась. Поэтому родилась со свирепым рёвом и стиснутыми в ярости кулачками.  Молоденькая мамаша испугалась крика, злобной гримасы, навалившихся трудностей быта. Она представляла материнство  в умильно – ханжеских  картинках. А тут кошмар какой то! Вот не было печали!

 Томка чувствовала себя неуверенно в новой ситуации. Опять поднималась ярость.
Томка отчаянно кричала,  мама приглушённо рычала. 
« В моё время такого не было. Теперь дети как бесом одержимые, орут так, что придушить хочется» – ворчала старая акушерка. 

Родители Томки были одной породы - низкорослые, коренастые,  круглоголовые, с детским румянцем на лицах и  совсем не детскими мохнатыми телами с нарочито выпирающими признаками пола. Они не обладали ни умом, ни силой. Удержаться в жизни на человеческих позициях им помогала  нечеловеческая пронырливость.  Их выдавал звериный запах, от которого они не могли избавиться, даже если бы были очень опрятными. Но они были ужасными грязнулями,  устраивали бардак, где бы ни появлялись. От этого им становилось только весело. Верхний мир отторгал их.  А в родной низший мир им возвращаться совсем не хотелось. Слишком дорого заплатили, чтобы выбраться наверх. Несмотря на живость и  весёлость они были злы,  безучастны к чужому злу, ужасно похотливы, часто, шумно ругались, но всё - таки надеялись, что любовь к ребёнку  примирит их с более светлым миром.

Томка таращилась невидящим взглядом или закрывала глаза, заходясь криком даже во сне, а родители опасливо косились друг на друга, приходя к одной и той же жестокой мысли. Но Томка была нужна для получения жилплощади.
Любовь к ребёнку не приходила. Томку надолго оставляли одну в кроватке с высокими перилами в холодной грязной комнате.

У маленьких фей не было постоянного адреса.
В поисках где похуже, где  они нужней всего, феи часто переезжали. 
К Томке фей привёл запах дыма из старого бревенчатого здания. Девочка стояла мокрая в уделанной кроватке, а вокруг всё пылало. 

Масляный радиатор мало грел и много вонял. На его раскаленную решётку упала пелёнка.
Это Томка сгребла грязную пелёнку и выбросила её из кроватки. 
Плачь отзывался эхом в пустой комнате. Ему вторили поколения детей – инкубов, не вызывающих жалости, а только  действующих на нервы.
С приходом фей всё устроилось – они решили взять Томку под опеку. Родители – люди не серьёзные. Инкубы - что с них взять. 

Хотя после учинённого Томкой пожара семью немедленно выгнали из съёмной квартиры, они быстро нашли другую на той же улице. Новая  квартира, как и прежняя, была убогая и холодная.
С  появлением фей старое бревенчатое здание  покинули полчища клопов и тараканов, а так же колония крыс.

Нелюбимый ребёнок, как жемчуг, который не носят. Он тускнеет, мертвеет и через какое то время совсем не выглядит как украшение. Нужно долго носить его не снимая, пока он не отогреется и белизна  обретёт множество цветных оттенков, заиграет нежными перламутровыми переливами. Любого ребенка можно отогреть, пока человек ещё ребенок. Возраст не является критерием взрослости, но основной компонент определения человека – ребёнка – это чистота его души.

Томка повеселела, появился аппетит, по вечерам быстро засыпала, перестала плакать даже во сне.  Безалаберные родители не удивлялись, когда после долгих отлучек, находили Томкину кроватку сухой  и чистой – гуляй рванина, сама зашьётся. Но главное – запах. Вместо вони грязных пелёнок в коморке воцарился запах лаванды и мяты. И ещё – Томке стало тепло и мягко. Как только родители уходили, к Томке в кровать прыгала большая кошка по прозвищу Медок. Кошка жила в параллельном мире, была другом и помощницей маленьких фей . Что может быть лучше живой игрушки, о которой нужно заботиться не понарошку, а по- настоящему? Медок могла прикинуться больной, беспомощной, но тут же выздоравливала, если приласкать, похвалить, поделиться кусочком еды . Обращаясь к ней, Томка училась говорить. 
Малышка быстро освоила три языка: магический, кошачий и человеческий.

Родители не понимали, каким образом дочь, с которой практически не разговаривали, вдруг заговорила отчётливо  и внятно.  Иногда в магическом языке они узнавали свой забытый язык инкубов. 

Наконец у родителей проснулся  интерес. Мама стала мало – помалу проявлять заботу, заниматься хозяйством.
Папа начал играть с Томкой. Любимой игрой стало подбрасывание к потолку. Томка визжала от восторга. А мама любовалась своей храброй  летающей дочкой. 
Наконец их можно было назвать семьёй.

Три маленькие феи смотрели в волшебное зеркало: 
- Они становятся людьми. 

Продолжение следует
 
******

Лёд тронулся.

 

Брежневские семидесятые. На советской эстраде сексуальнее Магомаева был разве что Кобзон.

От  популярной  музыки  пенсионеры молодели, совершали смелые поступки, а подростки, не находя отклика импульсам, впадали в апатию.

Были, правда, запрещённые источники: радиоволны «Голос Америки» и голос Севы Новгородского по  «БиВиСи», где сквозь треск глушителей прорывались сексуальные импульсы дикого запада.

Одиннадцатилетняя Сонька верила, что счастье и настоящая музыка придут рука об руку.

Мама смирилась с мыслью, что Сонька - дохлая курица, и сколько волка не корми, всё равно – не в коня корм.

Не было у Соньки фортепьяно, не было даже того, что было у большинства обывателей, но мама умела произвести впечатление, что у них  есть всё.

Напрасно давала Соньке в долг уроки фортепьяно бывшая эстрадная певица, будущая классная руководительница Ядвига Тарасовна Зыгрызюк.

Отыгралось, и шла потом Сонька к доске, как на эшафот. Её собирались оставить на второй год. С этой перспективой она смирилась, не будучи исключением. На задних партах класса обреталась целая колония двоечников.

Хуже всего дела обстояли с английским. Сонька не понимала, зачем ей английский, если страна всё равно закрыта. Восприятие предмета было просто заблокировано.

Накануне контрольной Сонька прикинулась умирающей от приступа аппендицита. Это была вторая попытка. Первая удалась. Отдохнула в больнице две недели. Избежала двойки. Переменила обстановку. Понравилось. Второй раз номер не прошёл.

Поначалу всё было прекрасно. Прокатилась на скорой помощи по ночному городу. Потом в свежей рубашке и чистом халатике забралась в накрахмаленную больничную постельку,  заснула сладким сном победительницы.

В середине ночи её растолкала каменномордая здоровая тётка в зелёном халате и повезла на тележке по коридору.

- А куда это мы? – чуя недоброе, спросила Сонька.

Ответа не последовало.

- А может не надо?

Её молча и неумолимо катили в широкую пасть настежь открытых дверей операционной.  Сонька стала орать, что пошутила, что ничего у неё не болит. Никто не слушал. Кинули на операционный стол и заткнули пасть маской с эфиром.

Очнулась без аппендицита и с твёрдым желанием учиться, и даже английскому.

 Из коридора доносилась  настоящая похожая на ветер музыка, открывающая передачу «В мире животных».  В голове закружился вихрь чувств и образов.

Открыв глаза, Сонька увидела, мальчика, лежащего на носилках. Он был весь белый и нежный, как цветок подснежника: -«Вот лежит ещё один симулянт»- подумала она.

Мальчик этот бегал потом  за ней по коридорам больницы как влюблённый вепрь.

Они смеялись друг над другом, над собой. Они смеялись от счастья.

Сонька смотрела на себя в мутное зеркало больничного туалета и не узнавала. Она стала красивой.

Самосознание росло не по дням, а по часам.

Сонька вышла из больницы с идеей кооператива двоечников.

Каждый был в чём- то силён и на двоечном языке мог  объяснить предмет товарищу по несчастью. В результате вся колония задних парт окончила полугодие без троек.

Лёд тронулся.

Мама впервые посмотрела на Соньку с надеждой. 

*****

Восточное предместье Стокгольма. Инцидент

 
Я всего лишь хотела быть пчёлкой
Но придётся смотреть на закат сквозь щёлку

Около полуночи Серёжа неожиданно проснулся. У двери комнаты шипела кошка, и шерсть её стояла дыбом. Кошка смотрела в коридор и пятилась, поджав уши. В коридоре горел свет. Серёжа не мог спать без света. Он тут же зажёг свет в комнате. Но мрак уже захлестнул душу. Из коридора донеслось тихое,  несвязное бормотание, переходящее в рычание и вой. Мать стояла, мерно раскачиваясь. как качается надувной шарик, гонимый ветром по воде. Её ноги едва касались пола. Её глаза были широко раскрыты, зрачки расширены. Она двигалась в направлении  входной двери, но кошка, шипя и скалясь, преградила ей путь.
Серёжа бросился в комнату, накрылся с головой одеялом,: -«Нет! Нет! Нет! Я больше не могу!». В голове закружились обрывки изорванной памяти.
Он услышал, как мать возвращается к себе. Он откинул одеяло и на цыпочках прошёл к ней в комнату. Она спала. Вдруг что –то с силой ударило в дверь. Серёжа заглянул в глазок – пустая лестничная площадка. Снова послышалось кошачье шипение. За окном уплывала белая тень.
«Опять скажет, что я придумал» - Серёжа взял на руки кошку, и зарылся лицом в тёплый мех: - «Ты мой единственный друг». Кошка мягко тронула лапой его щёку. Он вернулся к себе, дрожа, завернулся в одеяло. Преданный зверь лёг у порога.


Ещё восемь лет назад, по приезду в эту коммуну на окраине Стокгольма, Сандра почуяла неладное, но утешала себя: -«нужно время, всё устроится»
Место в детском саду получить не просто – долгая очередь, но есть в распоряжении властей частный сектор – так называемые дневные мамы. Там, где получше, забито. А дневные мамы из мест по- хуже требуют от властей, чтобы им присылали детей. Туда и отправляют  детей социальщиков. Условия в подобных заведениях далеки от минимальных стандартов: бесконтрольность, над детьми издеваются,  игнорируют. Дети начинают чаще болеть, становятся замкнутыми, нервными, отстают в развитии. На жалобы родителей власти не обращают внимания. 
Пособие даром не платят. Социальщиков посылают на практику – то есть на работу, куда добровольно не идут – тяжёлую, грязную, скучную, где работодатели хамят, эксплуатируют, заставляют работать сверхурочно. В основном – это уборка. При этом социальщики носят на себе позорное клеймо паразитов общества, живущих за казённый счёт. Инфляция не влияет на размер пособия, которое давно не соответствует стандарту минимального уровня жизни. Таков удел тех, кто не знает языка и не может сам устроится.
С жильём была та же картина. Новоприбывших на социал селят там, где прочие добровольно селиться не хотят. Владельцы неблагополучных домов прекрасно ладят с администрацией службы соцобеспечения и делят с ними барыши. 
Новый район был построен на месте кладбища. Прекрасный вид, новая планировка, интенсивная реклама сначала привлекли квартиросъёмщиков, но вскоре энтузиазм заселения резко спал. У жильцов начинались проблемы со здоровьем: упадок сил, бессонница, истерические припадки и прочее.
Туда и поселили Сандру с Серёжей.

- Неет!!!! Только не он!!!!!!!!!!! – таким криком ежедневно встречал годовалого Серёжу Петер - сын дневной мамы . Так в заведении встречали любого ребёнка. Поэтому дети там долго не задерживались. Но социальный работник сказал коротко и ясно: - « Не нравится - сиди дома со своим ребёнком. Пособие не получишь»
Когда Серёжа пытался говорить, Петер тут же начинал его дразнить. Сама дневная мама прибывала в состоянии открытой истерики. Её муж работал в Таиланде и домой возвращаться не хотел.

Сандра всё надеялась. Нашла работу в больнице, параллельно училась на медсестру. Ходили в Серёжей в бассейн. Он быстро научился плавать. Со временем пошёл в хоккейную секцию.  Сандра им очень гордилась. Последние деньги тратила на хоккейную экипировку.



О демонизмах южного предместья Стокгольма писали в местной газете, брали интервью у лидера секты. Крупный, костлявый мужчина с козлиной бородой, одетый в чёрное, объяснял, что это философия, стиль жизни – эгоистичный – то есть истинно человеческий и вполне приемлемый.
Жаба Берглюнд работала ответственным педагогом в школе, в отделении для детей аутистов. Жабу Берглюнд официально звали Леной. Но она любила своё демоническое прозвище и соответствовала ему: грузная, бесформенная зануда пред пенсионного возраста. Её рыхлые толстые щеки и тройной подбородок тряслись при каждом движении. Единственным позитивным удовольствием была для неё еда. Она ела без тормозов, если была возможность поесть за чужой счёт, так как была ужасной скрягой, поэтому набивала брюхо до предела в школьной столовой.
Её сторонились, но она шла людям навстречу, протягивая руки в желании задушить, потому, что сама задыхалась от скуки. Скука покрывала её толстым серым слоем, как полчище вшей, грызла день и ночь, не давая покоя, подвигая к действию.
Жаба Берглюнд долго и тщательно планировала свои шаги. Секта налагала  на неё обязанность - находить подходящие кандидатуры для ритуалов жертвоприношений, каковыми обычно становились дети аутисты.
Исполнение ритуала возлагалось на плечи младших братьев секты демонистов – троих ущербных подростков четырнадцати лет.  Дети до пятнадцати в Швеции неподсудны. Ритуал не сложный – всего лишь изнасиловать и убить ребёнка.
Один из таких ритуалов был запланирован на двадцатое февраля две тысячи седьмого года в пять часов вечера на школьном дворе. Жертва - мальчик аутист девяти лет.
Школьный двор был расположен между двумя зданиями школы и выходил с одной стороны на обширное футбольное поле, а с другой стороны упирался в ограду детского сада, где к пяти вечера было пусто.
В тот день занятия в школе заканчивались рано. В помещении школы оставались только посвящённые, работавшие в школе на разных должностях, в том числе и ректор.
Мать выбранного в жертву ребёнка, Сандра, бедная, одинокая иностранка, работала в тот день двойную смену в больнице.
Ответственный педагог выбранного ребёнка – посвящённая Жаба Берглюнд давно втёрлась к Сандре в доверие, знала расписание её работы, часто бывала в семье в гостях.
Расчёт был на то, что Сандра, замотанная неустроенностью, нервная, замкнутая, плохо говорит на шведском. Объяснить  властям, что произошло, ей будет трудно, заступиться за них не кому. Усталая женщина, придя с работы, свалится спать и не сразу хватится. Ребёнок покидал продлёнку последним. 
Аутизм у ребёнка был в слабой форме, он был вполне самостоятельным, жил в двадцати минутах ходьбы от школы, в ассистенте не нуждался, уходил в школу и возвращался домой сам.
 Мать, как иностранка, всё ещё верила в безопасность своей среды обитания, представить себе не могла, что в стабильной Швеции, в середине дня, в двух шагах от районного центра, те, в чьи обязанности входило заботиться о детях, организуют  ритуальное шоу - изнасилование и убийство её ребёнка.
- Серёжа, пойдёшь со мной. Я отведу тебя на остановку – Жаба взяла его за руку.
- Мы идём в другую сторону. Там во дворе большие мальчишки собираются. Я их боюсь.
Большие мальчишки не сидели, как обычно на скамейках во дворе. Они стояли в проходе и ждали. Серёжа бросился к Жабе, ища спасения, но та первая ударила его по голове.
«Неожиданная детская смерть» - это любимый диагноз демонистов. 
После надругательства Серёжу били так, чтобы не оставалась следов. Этому исполнители ритуала были специально обучены. Последний удар должен был стать смертельным.
Мир взорвался и погас. 
Обморок Серёжи был настолько глубоким, что участники ритуала, решили, что он мёртв. 
Когда Серёжа очнулся, было пусто и темно. Голова ужасно болела. Вся душа была истерзана ужасом пережитого. Он был в панике, не мог сосредоточится, лишился дара речи.
Он бежал домой в темноте, веря в то, что мать накажет мучителей, восстановит справедливость.
Сандра сразу всё поняла, когда он ворвался в квартиру. 
Она поняла, в каком самообмане жила всё это время, и в каком беспомощном положении находится. Ели держалась на ногах от усталости она пришла с сыном в полицию. Её как будто ждали. Похожая на Жабу Берглюнд, неприятного вида, толстая полицейская в годах, смотрела холодно и отчуждённо, оценивая,  способна ли Сандра постоять за себя. Шансы были не велики. Сказались восемь лет неустроенности и отчуждения эмигрантской жизни.
-Что вы собираетесь делать? – спросила Сандра после долгого, ни к чему не ведущего, разговора.
Полицейская вздрогнула от удивления: - «Ещё вопросы задаёт? Как будто что то понимает. Я от неё быстро отделаюсь»
- Разберёмся. Мальчик в шоке. Допрашивать бесполезно. Нужно подождать.
Весь вечер Сандра звонила Жабе Берглюнд. Жаба, которая обычно надоедала звонками, в тот вечер не брала трубку.
На следующий день Сандра пришла в школу. Жаба, обычно идущая на встречу с распростёртыми объятьями , сидела, повернувшись к Сандре спиной.
Сандра молча стояла перед ней. Сандра не могла предположить, всю чудовищность произошедшего. Она думала, что Жаба просто испугалась, став невольным свидетелем.
Сандра не могла ясно думать от горя. Она видела как стремительно и ужасно меняется сын. Но всё - таки она пыталась задавать себе вопрос – каким образом Жаба Берглюнд вошла в их жизнь? Почему она общалась с этим отвратительным существом и впускала его к себе в дом? Сандре было жаль это чудовище, которое считала таким же одиноким и отверженным.
Жизнь продолжалась только на экране компьютера.         
Уходя за поле экрана, Серёжа уходил от страшной действительности.
Выходя из дому, ему хотелось закрыть глаза  и заткнуть уши, что бы не слышать: -«Пидер!», чтобы не видеть глумливо смеющихся лиц  подростков преследующих его повсюду.
Понимая, что находятся под покровительством местных властей  , ублюдки осмелели.
Мальчик одногодка подошёл к Серёже на школьном дворе: - « Ты не один. Со мной они тоже это сделали» 
Сандра позвонила в полицию узнать, как продвигается следствие, а так же узнать, почему ей не прислали копию заявления.
- В регистрах заявления нет. Мы не знаем, кто его принимал, и выяснить не можем. Служебная ошибка. Приносим извинения. Лично никто ответственности за это не несёт. Пишите новое заявление.
 
- Как там наша девушка Сандра? – спросил, сидя в баре за кружкой пива ответственный коммунальный чиновник своего приятеля, крупного, костлявого мужчину с козлиной бородой, одетого в чёрное.
- Мы работаем над этим вопросом.
- Нам нужно поскорее. На мальчика спецзаказ. Высокопоставленный клиент хочет светловолосого, белокожего мальчика.  Жаба сделала фотографии на следующий день после ритуала. У мальчика слёзы на глазах – это очаровательно! Клиент умирает от нетерпения.
- А дальше?
- Её в лечебницу, а его в наш любимый интернат Хедвиг. На него там будет спрос.

У Серёжи больше не было ни сил, ни желания  ходить в бассейн и в секцию по хоккею.
Сандра вывесила и двери школы объявление: «Продаётся хоккейная амуниция».
*****

Жёлтый зверёк. 1

 

http://www.youtube.com/watch?v=owAkE4GLH4w

 

Я офицер конной армии Его Величества Короля Северной Империи Золотой Равнины. Меня зовут Рассвет Алый.

Идёт наше войско по равнине мерным шагом, смотрит вперёд,  песни поёт.

Так же мерным шагом идёт пока эта моя жизни. А параллельно с ней на разных скоростях протекают другие мои жизни. Некоторые из них текут, неспешна, а некоторые несутся стремительно, как  метеориты.

В разных жизнях у меня разные имена и роли. Я такой же, как и прочие граждане моей необъятной невидимой и могущественной страны. Мы сильнее, совершеннее и гуманнее прочих народов. Наша цель – миссионерство, борьба за справедливость, познание и завоевание новых миров.

Жизни каждого гражданина нашей страны принадлежат общему делу. У нас нет секретов друг от друга. Все наши жизни находятся под наблюдением сателлитов. Видеозапись истории каждого индивида становится частью  истории страны.

Каждый из нас управляет своими жизнями одновременно. Управление – сложный и тонкий процесс. Малейшая ошибка –  запутаются параллельные жизни, словно нити порванной паутины и  тогда наступает безумие, паралич, забвение.

Но в этой жизни, здесь и сейчас замолкает бравая солдатская песня, и эхо её тает в зловещей тишине прерываемой криком ворон. Повеяло холодом. На горизонте показались крыши ветхих хибар, а над ними висит  чёрное облако воронья. Проклятая деревня. Одна из многих.  В этих местах  людей поразила одержимость. Повсюду запустение. Здесь поселилось зло. С ним нам сейчас предстоит сразиться.

Одержимые верят в тёмный Рай. Антиматерия даёт им невероятную силу. Со стремительной кровожадной яростью бросаются они на всё живое.

Они не хоронят мёртвых, ни своих, ни чужих. Одержимые поклоняются мёртвым.

И вот они выходят нам на встречу, грязные, в лохмотьях, вооружённые чем попало, мужчины, женщины, даже старики и дети. У них одинаково искажённые ненавистью, лица.

Особенно ужасны поражённые одержимостью дети: неестественно мускулистые, с каким- то зеленоватым оттенком кожи.

Мы должны истребить их всех до одного, чтобы зараза не распространилась дальше.

Одержимые сильны. Но мы профессиональные воины  и умеем убивать.

 

- С славным возвращением из похода, Рассвет Алый. – торжественно приветствовал дежурный офицер дворцовой стражи, принимая корзину с бутылками и снедью

Кубки наполнились и осушились:

- За победу!

- Слава героям!

- Что нового при дворе?

- При дворе свеженькие служаночки и кухарочки.

-  Что ещё надо солдату!?

- Служаночки при дворе всегда должны быть свежими и сговорчивыми, пиво прохладным, а мясо горячим и сочным . Иначе это неуважение к нашему брату  – солдату, жизни своей не щадящему  во благо империи.

- Продолжает ли Епископ надоедать королю рассуждениями о моральном облике офицера?

- Этот боров красномордый никому больше нравоучений не читает. Епископ лоснится от счастья. Справил себе  новое, серебром шитое убранство.  Он уже полгода повсюду появляется в сопровождении отроковицы – послушницы. Девица ходит за ним следом, лёгкая, как тень, в тёмном  плаще с широким капюшоном. Только белокурые локоны да маленькие, пухленькие  ручки  из-под широких одежд видны.

В покоях за трапезой она сидит с открытым лицом. На вид ей лет двенадцать – тринадцать. Епископ любит баб ядрёных, пышных. А эта худенькая, насквозь светится. Ангелочек. Дитя чистой красоты. Только взгляд не детский.

Власть у неё над Епископом. Только власть эта ей без надобности. Не просит ничего ни для себя, ни для других. Одевается просто. Украшений не носит. Живёт себе при дворе, ни с кем не водится, ни о чём не печалится.  Бродит по саду, или в соборе на Органе играет. Музыка неслыханная, странная  – мороз по коже. Песенкой девицу зовут.

Бывает она с Епископом на допросах еретиков. Палачи прозвали  её Госпожа Смерть. Как придёт, так вскоре из пытаемого дух вон. Ни признания, ни публичной казни. С палача за это спрос.»

  Рассвет Алый слушал придворного офицера с нарастающим интересам.

«Говорят – она послушница из Белого Северного Монастыря. Как же! Девицу эту Епископу – старому греховоднику, с кладбищенского рынка разбойники в подарок привели. Сам их лично в покои провожал.  До этого она в катакомбах обреталась.. Горденькая - не подступишься.  А кто она есть такая - шлюха подзаборная, подстилка воровская. Откуда только холеность: ручки белые, локоны шёлковые, словно из господ?» - :продолжал

подвыпивший офицер.

Рассвет Алый вышел из дворца в сад. Полуденный зной разогнал гуляющих придворных. Одуряюще тяжело благоухал распаренный  жасмин. Над кустами роз вскидывали хрустальные гривы фонтаны.

Рассвет Алый старался ступать бесшумно.

Вскоре он увидел одетую в тёмное платье фигурку в беседке, оплетённой душистым горошком. Песенка сидела спиной к нему на высоком стуле, напряжённая, прямая, как вышколенный солдатик. Перед ней на столике лежала раскрытая шахматная доска с расставленными фигурами.

- Сыграем? – спросила она, не оборачиваясь.

- Я на службе

- Вот и служи. Развлекай меня.

- Я офицер, а не шут.

Она обернулась, лукавая, неестественно хорошенькая, маленькая блудница. Улыбаясь, она запрокидывала голову и брезгливо кривила губы.  Только глаза не улыбались: - «Ах ты солдафон! В шахматы с маленькими девочками играть не любишь. А любишь пышных баб лапать, жареное мясо жрать и вино пить!» - она говорила взахлёб, томным жеманным  полушёпотом.

Рассвет Алый вздрогнул. Глядя на ряд пуговиц её тёмного, наглухо застёгнутого платья из плотной ткани, он вдруг ясно представил себе едва  наметившиеся белые грудки в голубых прожилках, любопытные носики алых сосков.

 Он покрылся испариной - «День такой жаркий. Девчонка – просто  фонтан феромонов»

Там высоко в небе око сателлита следит за каждым его движением, датчики на теле передают малейшие изменения его физического состояния.

« Они не могут читать мои мысли. Но скоро и эта последняя оболочка индивидуальности будет разрушена»

Девичьи лазурные глаза сияли злорадством.

- Жарко да? А мне вот холодно. Кто бы согрел? Я давно ни с кем не играла. А ты, Рассвет Алый, умеешь по - настоящему. По глазам вижу. Присядь рядом . Не будь таким гордым. Я не кусаюсь, разве что очень нежно. Ждала тебя с утра. Видишь, и шахматы расставила.

- Откуда меня знаешь? Не видела ни разу.

- Видела. Во сне.

Рассвет снисходительно улыбнулся: - «Чего только девушка не придумает, чтобы познакомится»

- Не хочешь не верь. И ещё я о тебе наслышана. Такого!

Она расхохоталась нагло, похабно, визгливо, как настоящая уличная девка. Нахохотавшись вдоволь, отхлебнув из кубка, вдруг стала суровой и собранной.

«Я знаю про тебя всё» -  произнесла она твёрдо совсем другим голосом – упрямым и чистым.

 

Жёлтый зверёк 2

”Всего три дня мы провели вместе сидя в саду за игрой в шахматы.
Она говорила: -« Я не верю в добро и зло. Я не верю в чёрных и белых. Есть игра. Кто выиграл – тот и прав»

Я, как представитель развитой цивилизации, должен быть примером высшей морали. Мы моногамы и в браке никогда не нарушаем данную друг другу клятву. Я люблю свою жену. Она любит меня. Мы похожи, как брат и сестра.

Я, Рассвет Алый имею репутацию ненасытного искателя любовных приключений. 
Когда приходит письмо от придворной дамы его по этикету полагается сжечь сразу после прочтения. Я сжигаю не читая. Эти письма похожи на одинаково заполненные формуляры. Тот же сорт бумаги, формат, объём и стиль. Перечисление моих  вызывающих восхищение внешних данных в стандартных эпитетах: волосы – чёрный шёлк, кожа – серебро, глаза – бездонное море.
Перечисление моих вызывающих восхищение духовных  качеств: храбрый как лев, мудрый как змей, стремительный как ягуар, гордый как орёл.
В письмах Песенки нет слов –  это клочки обгоревшей палитры, сложенные вдвое. А внутри расплющенная бабочка, или обрывок красивой ткани, пропитанный её, Песенки, запахом, вырванный с корнем редкий цветок. 
*********
Мы вместе, на охоте, на балу. В толпе придворных мы наедине. Бесконтрольность наших мысленных диалогов сводит с ума. Это полная свобода на грани абсолютного рабства.
- Ты когда ни будь говорил с одержимыми?
- Нет
- Боишься заразиться?
- Нет. Я вижу их души – их прозрачные тела.  Зло пустило в них корни и проросло, как чёрная опухоль. В огненных центрах дезинфекции эту заразу приходится долго выжигать, пока она не ослабит захват щупалец и не выпустит прозрачное тело.
- А что в огненных центрах будут делать с моим прозрачным телом?
- С нашими прозрачными телами. В них, как бельчонок в дупле, поселился жёлтый зверёк страсти. 
*******
«Наконец то этот гордец узнает, каково быть игрушкой в чужих руках» - перешёптывались придворные дамы
- Она шпионка Епископа.
- Она ведьма
- Благородный офицер, Рассвет Алый променял любовь благородных дам на корыстную благосклонность низменной шлюхи. Поделом. 

Рассвет Алый сам создал  эту легенду – ритуал, на который дамы шли с трепетом: с завязанными глазами садились они в карету с задёрнутыми шторами, ехали петляющей дорогой к побережью, в укромную лагуну, где  у входа в грот горели факелы. Там, в озере с тёплым источником, в кромешной тьме, какой ни будь надёжный, не болтливый парнишка – рыбак, по случаю умащенный и надушенный знакомыми  дамам духами Рассвета Алого охотно принимал в объятья очередную принцессу. 
Но кто- то из смышлёных дам учуял подмену.  С тех пор мстительные интриганки досаждали, как могли.

«Епископ – этот вечно потный боров. Песенка счастлива. Как она может говорить о любви?»
Она рассуждает о пользе грязевых ванн разврата. Бессознательно она ведёт себя так, словно её тело не принадлежит ей. 
открыв архив её памяти, я встретился  со зверем похоти редкой породы
- С тобой всё по - другому
- Как?
- Я не могу объяснить

Епископ, бледный как смерть, бродил по саду с потерянным видом, бормоча себе под нос: «Она больше не хочет говорить со мной.»

Я захлопнул шахматную доску. Она удивилась. Игра не была окончена.

С цивилизацией «Подростков» мы давно ведём борьбу за сферы влияния. Они порочны и деструктивны. Сдерживая демографический взрыв на своих планетах, этот тип гуманоидов умеет тормозить физическое развитие тела на грани полового созревания.
 
Вложенная в сознание программа словно высветилась фосфорным светом. Я успел подумать, глядя её прямо в глаза: - «Убирайся! Исчезни немедленно!»
- Я не хочу покидать тебя! – в её глазах было отчаяние и паника.
- Я вынужден арестовать тебя и передать в руки представителей моей страны. – сказал я спокойным, официальным тоном.
****

Паёк

-  Звоню тебе, звоню. Всё не отвечаешь. Могу и  больше отстегнуть.

- Я не бедствую. Мне для самооценки.

Из всех приятелей, этот, по прозвищу Смерть, самый щедрый, потому, что самый бедный.

Было время – с одной ходки хватало на год. Много ли надо – могу жить на кашах и пророщенных семенах.

Хочется покоя и уюта. Люблю слушать музыку, убираться и гладить бельё.

В Москве в девяностых так получалось. Квартира ничего не стоила. Каждый день ходила на какие ни будь концерты. Умирала от счастья.

Опять Смерть  звонит! Никогда не отстанет.

Я осторожно пытаюсь с ним завязать.

 Он снайпер высокого разряда.

 Сказала, что депрессия, позвоню, когда пройдёт.

Он не дурак.

До конца жизни мне будет видеться, как свет в конце тоннеля, его дрожащий торс, с мыслью, что сейчас он кончит и отпустит,

и до конца жизни будет слышаться:

- А теперь открой рот по шире, а то ща все зубы выбью.

Не выбил бы. Он никогда не бил, боялся потерять. Но говорил очень убедительно.

Он убил во мне много страхов. Я состою из страхов.

Я просила его и в шутку и в серьёз купить себе костюм волка из искусственного меха и мохнатые тапочки с когтями. Мне хотелось, чтобы эти атрибуты как следует пропотели его чудовищным запахом, свалялись и пропылились пару лет на чердаке. А потом в этом костюме и промокших мохнатых тапках он гонялся бы за мной в ноябрьском лесу.

К нему всегда можно было обратиться. Он охотно соглашался подвести, перевезти вещи, подбросить знакомых.

У него грузовик с холодильной камерой

«девчонки пахнут» - говорил он с улыбкой.

Я часто мысленно разговариваю со Смертью.

 Самое страшное, что мне доводилось в жизни видеть – это его улыбку, когда  я однажды  оказалась лежащей перед ним на железном  столе, скованной наручниками по рукам и ногам. Улыбаясь, Смерть невинно моргал и умильно сюсюкал. Суетливо поправляя очки, он отирал со щёк  холодные слёзы. Несколько едких, как кислота слезинок всё же упало мне на грудь, и кожа вспухла ярко красным.

Так хорошо день прошёл - и вот – он поворачивает меня как перед разделкой, примеряясь, откуда начать. Его демон в полной эйфории, глумливо дразнит и кривляется. Смерть покровительственно похлопывает, разминает, дёргает за разные части тела, обращается со мной, как с трупом только что убитой жертвы, душа которой ещё  рядом.

«Только мёртвая ты полностью моя» - говорит он.

Я молчу, не шевелюсь. Его демон требует пищи, хотя давно перестал платить Смерти наслаждением.

Играть со мной в человеческую любовь куда интереснее.  Смерть  расстёгивает наручники.

Когда он кончает, зловоние испаряется, на него нисходит красота. Он становится светлым, улыбается, как выздоравливающий больной.

Другие говорили или думали в таких случаях : -« Всё. Вали от сюда».

 Он не хочет выпускать меня из рук, долго, нежно, целует и обнимает. Иногда  мы засыпаем в обнимку.

 

Был тёплый солнечный сентябрьский день. Мы отправились на экскурсию в незнакомую туристам, западную часть Стокгольма, где живет коренной средний класс. Немного скучный, обшарпанный, заскорузлый район, пропитанный духом пятидесятых – шестидесятых. Никаких высотных, типовых строений, никаких супермаркетов. Множество маленьких магазинчиков, столовок, антикварных лавок и ремонтных мастерских. Мир его детства.

« Я всегда был таким. Однажды, когда мне было семь лет, мамина подруга психолог устроила эксперимент – меня оставили одного в комнате с немыми детьми из приюта. Вон в том розовом здании на втором этаже» –: Смерть указал рукой: -  «Дети были моего возраста. Я дразнил их, бил, издевался. Они не защищались, не плакали. Потом они мне надоели, и я сбежал. Открыл окно и сполз вниз по водосточной трубе. А вон моя школа. Училка сидела за кафедрой. Там был такой узкий проход. Она была без трусов и раздвинула ноги. Только я и мог видеть. Пришёл к ней домой.

- И как?

- Никак. Никакая. Больше не приходил. Я ничего не чувствую. Только с тобой.

Ему жалко меня. Он плачет, когда со мной.

У меня однажды в детстве так было – какой то вирусный грипп, температура под сорок. Возникло чувство, словно у меня нет руки. Прикоснусь  другой рукой – есть, отпущу - нет.

Я не хочу больше видеть Смерть.

Да и прочих мрачных приятелей.

Никого.

За единственным исключением. Был один парень.

Снял меня однажды по пьянке в ночном клубе. В тот вечер в клубе лучше меня никого не было. Он был такой красивый, что я спросила: - « ты продаёшь секс или покупаешь?». Он засмеялся: - «Только покупаю»

Вдруг вспомнился с удивительной теплотой.  Подумала: - «Умер что ли?». Жив. Нашла по интернету.

Он не любил меня. Поэтому отдавал мне так много энергии, что, казалось, я могла летать. Во мне проснулось что- то человеческое. В пляске нелюдей такой рудимент очень мешал. У этого парня теперь своя жизнь полная забот.

Но он очень добрый и периодически пишет мне

Это всё чем я живу. Мой эмоциональный паёк.

*****

Четвёртый день. Накануне и после

http://www.youtube.com/watch?v=7yMIcKmsbzk

На четвёртый день первого Московского путча  девяносто первого,  я, наконец, вернулась в дом родной -  любимый «Бункер» «Интуриста». 
Я злилась на весь этот политический спектакль, саботировавший мой культурный запой. Целых три дня пришлось пить в одиночестве в тёмной норе. По улицам шли танки. В буфете позвякивал хрусталь. 
Мне больше нравилось пить в обществе храбрых бизнесменов иностранцев. Они как космонавты, ступив на планету Россия, не чувствовали почву под ногами. Нервные, вымотанные, они любили меня за то, что я – дикая тварь, говорю на их языке.
В тот август девяносто первого я впервые в жизни вкушала свободу, цена которой была жизнь моей матери. Её сбил пьяный бандит, заснувший за рулём. 
Пить начала ещё в самолёте из Стокгольма в Москву. Это помогло мне по приезду выбить дверь маминой квартиры одним ударом ноги, к разочарованию ушлой соседки, собиравшейся продать мне мамин ключ за тысячу долларов. 
На кухонном столе стояла недопитая чашка чая, а в ванне было замочено бельё. 
В тот же вечер начались звонки: - « Жить надоело? Да?». И так каждый вечер.
Звонил убийца матери и его товарищи.
Квартира – первый этаж. Я не боялась. В крови бродил адреналин.
Не хотелось ни есть, ни спать. Очень ясно чувствовалось невидимое присутствие матери. Допив кое- как бутылку водки к трём утра, я всё- таки засыпала.
«Не сдавайся, доча!»
Просыпалась, словно кто -то тряс за плечо.  Выпивала стакан водки, заедала куском чёрного хлеба и становилась под холодный душ. Горячей не было. 
Дело не заводили. Целыми днями моталась по разным государственным учреждениям, писала жалобы, прошения. Безрезультатно.
 За день до путча ответили все организации, по которым я мыкалась, дело завели, в милицию пригласили, сочувствие выразили. Видимо, вышло указание сверху - дела притормозить, а накануне путча завести. Показуха. Трюк для повышения рейтинга власти. 
Моё разочарование в жизни началось с разочарования в маме. Я перестала ей доверять ещё в бессознательном возрасте. Она безбожно обманывала, но чаще была обманута сама. Вот и судьба её обманула
Ещё в позднем детстве я поменялась с мамой ролями. Она была эгоистичным ребёнком.  По большому счёту она была моим первым ребёнком.
В восемь лет я решила, что так жить нельзя. Я стала сама убираться и готовить. Мама обижалась. Она считала, что умеет готовить. Хуже того – она считала, что умеет шить. Есть, то, что, она готовила и носить, то, что она шила было подвигом, на который я шла ради любви. Она меня тоже любила. Поэтому лишала всего – времени, пространства, средств -  не выпускала на улицу, прятала одежду, отнимала зарплату. Она пыталась меня удержать. Когда поняла, что не сможет, ушла сама.
Мы порвали отношения болезненно, как сиамские близнецы. Она ушла в купленную на мои средства кооперативную квартиру, забрав все ценные вещи, бросив меня на съедение соседям по коммуналке. Меня немножко погрызли, а потом стали как шёлковые, когда  пригрозила, что поменяюсь с алкоголиком
Мама вскоре вернулась, чтобы забрать меня с собой. Я не пошла. Она готова была отдать мне всё. Я не взяла. Я сказала: - «Оставь меня в покое»
Я погрузилась в альтернативную жизнь, которая  стала для мамы шоковой терапией. Она всю жизнь просидела в конторе, была очень одиноким человеком, вертушкой, болтушкой, толком ничего не умела. У неё была куча планов и никаких сил. Она выдыхалась мгновенно и засыпала в прыжке.
На пятом десятке она вдруг проснулась. Появилась цель – спасти меня. 
Она стала учить английский, ушла в религию, в политику, научилась неплохо рисовать. Ушла из конторы. Зарабатывала на жизнь портретами на Арбате.
Она шпионила за мной, врывалась в мою жизнь, вызывая всё большее отторжение, пока не поняла, что единственный способ меня вернуть – это просто ждать, когда я приду сама.
Иногда мне её не хватало. Я мчалась через весь город, не позвонив заранее, сидела часами под дверью. Она дала мне ключ. Там было уютно, но я больше не хотела и не могла пускать корни. 
Мой самый большой недостаток – не умею прощать.

Заполнив собой  «Бункер», залив в себя пару стаканов джин - тоника, я осознала силу своих феромонов, будучи единственной женщиной во всей этой пивной.
Потом с криком « Эси – Диси»  : - «are you ready for the good time!?» - я  сгребла за грудки благообразного шведа, оказавшегося бывшим бойцом иностранного легиона. 
Ангел из Лондона сидел у входа, широкоплечий, статный, в голубой джинсовой рубашке под цвет глаз. Он окинул взглядом мой мятежный образ: мятую цыганскую юбку, бешенные кудри, бешенную грудь, лихую размалёвку. На его правильном лице возникло патетическое выражение оскорблённого достоинства.  Ангел из Лондона плюнул на пол, резко встал и покинул помещение с гордо поднятой головой. 
(Он был каким - то крутым журналистом. Вскоре мы снова встретились там же. Он меня не узнал. Я была одной из многих женщин «Бункера» и выглядела цивильно. Целый месяц он заботился обо мне как никто и никогда в жизни. Готовил мне завтраки. Стирал моё бельё.
Потом отвёз туда, откуда взял – в «Бункер». Вернулся в Лондон. Написал обо мне рассказ)
 Но это всё было потом.
А на четвёртый день первого Московского путча  девяносто первого декорации политического спектакля ещё маньячили уличных зевак. Да! Встряхнули улей. Никогда не видела на улицах такое количество двухметровых трутней -биологических роботов. Они смотрели вокруг бесстрастно, эти живые, ходячие камеры.  И тут среди них я увидела Женьку. Сердце нашего класса – Женька! Что с тобой сделали!? 
На меня смотрели мёртвые глаза человека лишённого памяти. Он прекрасно выглядел в пятнистой спецназовской форме. Аккуратная стрижка. Лихо сдвинутый набок берет. Женька, такой гладкий, собранный. 
Невероятно! Он всегда был ужасный неряха, всклокоченный, разболтанный, в тесном пиджаке, в брюках по щиколотку. Он был талантливым поэтом, импровизировал на ходу. Он был нежным, ранимым, опекал и согревал нас. Он был другом, братом, лидером.
- Женька! Помнишь!
Я перечисляла общих друзей, вспоминала забавные истории пережитые вместе. Мои слова звучали, как эхо в пустоте. Эго лицо было неподвижно. Он молча взял меня за локоть и по- хозяйски повёл в подворотню. Я всё болтала, пытаясь разбудить в нём память. В последний момент мне удалось. Что - то мелькнуло в его глазах. Мы стояли у куста акации. Он разжал захват: - «Иди».
У него впереди было десять лет жизни. 
Потом нашла обрывок из старой телефонной книжки с его номером. 
- Женю можно?
- Он здесь не живёт – ответил женский голос – А вы кто?
- Какое тебе дело?
- Я его жена – её голос дрожал.
Они встретились в девяносто первом. Выйдя из состояния зомби, он не мог найти себе места в жизни. Он снова стал таким же неприхоженным, нежным и ранимым ,как и в школьные годы. Она не знала, что он был спецназовцем.
- Может ты путаешь?
- Его спутаешь!
- Вообще- то, да
Его не сразу сломали. Я и раньше встречала его в форме. С истерически смехом он рассказывал, как ему приходилось убивать. Однажды он вытряхнул мою сумку и устроил мне дисциплинарный досмотр прямо на улице. 
Наорал за непорядок.
 Его жена рассказала, что он умер от рака. 
А на четвёртый день первого Московского путча  девяносто первого всё это ещё предстояло
Я ждала приезда родственников. Собравшись, они посоветуют взять с убийцы матери денег и забыть о случившемся. Они состарились от страха. Я собиралась умереть молодой.
******

Проводник. Снег на горячих сопках.

На первом уровне Горячих Сопок земля дрожит и стряхивает лишних людишек.

 Тут война, у которой особые правила.

 На Сопках никто не умирает.

Отсюда уходят: на нижние уровни, в неизвестные порталы, в нейтральную зону.

Я простой солдат. Пришёл приказ - идти на переправу. Без вопросов. Идём.

Там ждёт проводник.

Говорят, проводник знает, кто одолеет переправу, кто нет. Может сам решает, может начальство.

Дошли до места. Сидим на берегу и ждём. Проводника нам не найдут. Другим отрядам нашли, а нам нет.

Командир в штаб звонит каждые полчаса, ругается.

Наконец, сами звонят. Выслали. И вежливо так поясняют, что проводником у нас будет баба, да ещё немая. Командир кричит: - «Начальника!» А тот уже у трубки. Пару слов сказал – на место поставил. Делать нечего.

- Всё! Отдыхаем

 

Отдохнули

 

В утреннем тумане  выходим к переправе. Сидит наш проводник на берегу, в воду камешки бросает. Паинька такая, в стоптанных тапочках, в сером фланелевом халатике поверх ночной рубашки. Что за дела?! Где форма, где оружие?!

Девчушка лет пятнадцати -  мордашка пухленькая, заспанная, локоны нечёсаные.  Дитя природы, улыбается нам тепло и доверчиво. Давно таких не видели. Все мы тут на Горячих Сопках в одном возрасте - около тридцати. А прочие или демоны, или те, кто по малодушию свою природу изменил. У этих вечная потребность в самовыражении.

Командир как увидел её, застыл с раскрытым ртом. Понятно для кого театр.

Представление заняло полминуты, на больше времени не было.

Мы двинулись в путь по верёвочному мосту над рекой. Идём гуськом. Мостик раскачивается, как маятник.

Она впереди. Ночная рубашка раздувается на ветру белым парусам, тапочки шлёпают. Обернулась, улыбается опять, как родная. За этой домашностью такая дикость. К ним прикасаться нельзя. Эти существа хуже демонов – они увлекают за собой в неизвестные порталы.

Отряд у нас сплочённый. Друг друга с полуслова понимаем. Пока всё спокойно, только командир задумчивый.

Ничего, дойдем, как ни будь, до следующего поста.

 

Стаса так с детства воспитали, мозги промывали, вкладывали в сознание  -  он лидер. Не зря старались. Помогло не только воспитание. У Стаса был дар. Он мгновенно сканировал любую критическую ситуацию.

Он был прирождённым лидером, командиром, Альфа самцом.

Бабы падали без уговоров. Обещаний не раздавал, и не любил, когда в него вглядываются смутно знакомые глаза. Баб было море. Всех не упомнишь. Не из - за этого на Сопки попал. Были поводы серьёзнее.

Проводник – что она таращится?

 

Верёвочный мостик уходил в густеющий туман.

 

Проводник замерла, резко обернулась, жестом приказала пригнуться. Послышался шелест крыльев. Запрокинув голову вверх, она выдохнула струю пламени, в которой затрепыхались, ставшие видимыми зеркальные драконы.  Несколько из них упало на мост. Пламя поползло по верёвкам. Отряд бросился бегом к выступающему из тумана противоположному берегу.

 

Хорошее начало.

 

Дошли до первого поста. Передышка час. Проводник выглядит старше, нормальная, как все. Может, показалось у переправы, что молодая? Вернулась с поста в форме. И командир вернулся, рассредоточенный, с какой- то капсулой на шее. Что он в серьёз воспринимает? Раз она на Сопках тварью стала, значит  и раньше тварью была. Ей каждый второй, небось, знакомым кажется.

 

Проводник раздала живые чипы. У каждого на ладони полупрозрачный извивающийся червяк. Эти паразиты управляются дистанционно. Заползает через нос, прикрепляется к мозгу, посылает сигналы напрямую.  Неприятная процедура, кровь носом идёт, но ничего не поделаешь. В здоровом теле здоровый глист.

 

Идём дальше.

 

Вот перед нами открылся вид  - Зеркальное Озеро среди Липких Лесов.

Зловонный голубоватый студень Липких Лесов – заросли хищных растений, истекающих  ядовитой слизью  - непроходимая территория. Единственно – на скутере через озеро – если эту ртутную субстанцию можно так назвать. Проводник обернулась. Теперь ей на вид лет шестьдесят. Стала раздеваться. В начале пути посмотрел бы, а сейчас нет желания. Надев защитные очки, она с помощью баллончика со спреем стала покрывать себя зеркальной краской, потом протянула баллончик командиру. Повторив за ней процедуру, мы, можно сказать, слились с этой отвратительной природой.

На берегу почти насквозь ржавый ангар. Однако в этой гиблой коробке аккуратно составлены покрытые зеркальной краской скутеры.

 

”Не подчиниться приказу ?  Сознание закодировано на невозможность такого поступка. Мои солдаты – мои товарищи. Я должен послать их вперёд. Зеркальная бляшка – вовсе не озеро. Это свернувшееся в клубок хищное животное. Проводник выбрала меня.»

Стрелы скутеров скользнули по зеркальной глади, которая всколыхнулась, взметнула щупальца и поглотила добычу.

Стас намеренно снизил уровень полёта над угомонившейся, сытой плотью чудовища. Скутер оставил за собой кровавую борозду. Но хищник не проснулся. Проводник ехала следом.

Стас обернулся. Проводник – уже совсем дряхлая старуха еле держалась на скутере. Едва они достигли берега, как она скользнула на землю расползающейся массой. Превозмогая отвращение, он погрузил руку в рассыпающиеся останки. Что- то кольнуло руку. Он с удивлением разглядывал присосавшийся словно пиявка, беловатый зародыш. Потом, осторожно оторвав от руки, поместил его в висевшую на шее капсулу с биологическим раствором.

Переправа позади. Дальше безопасная зона. Он шёл через лес, неся капсулу в руке, глядя, словно зачарованный, на растущий плод, еще маленький, но вполне сформировавшийся.

Вдруг зародыш открыл глаза.

«Мартышка, ты чья? Я и не знал, что такие маленькие могут улыбаться» 

******

Дверь в тюремной стене. Полная версия.

 

Москва.

 

Бутырская тюрьма.

Камера предварительного заключения.

Ночь.

 

«Молчи, щенок, молчи» - бормотал сквозь сон сосед по камере.

Борис думал о пирожках матери и плакал. Эти пирожки с яблочным вареньем были символом семейного уюта. Его мучил голод. Наутро дали суп под названием «рыбий хуй», сваренный из рыбьих костей. Борис запомнил первую ночь в камере на всю жизнь.

Ему было тогда шестнадцать лет.

******

 

Марьина Роща.

 

Борис вырос в полной семье. Отец полковник. Мать бухгалтер, из семьи военных. Родители образцовые обыватели: крепкие, ладные, с хорошо промытыми мозгами. В доме царил порядок и достаток. Нахватало только любви. Мать выполняла приказы отца беспрекословно.

Подвыпивший дальний родственник рассказал, что в первую брачную ночь отец избил мать для профилактики.

Отец был из Бендер. Дед говорил : - «Все вы москали». Его спрашивали: - «А  сам ты кто?». «А я Австрияк!»  

Отец и дед свободно говорили по-немецки.

 «Лаял на уроке немецкого языка» - запись в дневнике Бориса.

Борис ненавидел уклад здоровой советской семьи. Правила казались надуманными,  отношения фальшивыми, направления ложными.

Борис отрицал направления. В его жизни не было места любви.

 

Криминальная жизнь сулила свободу. Он ушёл из дома в одиннадцать лет. Отец искал его. Силой приводил домой. Запирал. Бил. Потом, поняв наконец, что это не метод, пытался найти общий язык. Было поздно. Борис снова сбегал. Возвращаться к жизни мирного обывателя не мог и не хотел.

Воровал, участвовал в ограблениях.

Криминальная жизнь обещанной свободы не дала.

Он старался держаться в общей связке на длинном поводке, ускользать из-под контроля. Хотел учиться.

Ходил на интенсивные курсы: компьютерные, иностранных языков, йоги, восточных единоборств. Обучение часто обрывалось по причине отбытия в места заключения.

 

Борис любил читать. За хорошими книгами в скромной тюремной библиотеке была очередь. Когда не было чтива, он мысленно повторял то, что учил на курсах.

 

Как наступал вечер - начиналось:

- Миша, а Миша?. Да не Миша ты, а Маша….

 

Борис уходил в чтение, чтобы не слышать

 

Он вырос с Мишей в одном дворе. Борис не понимал опущенных - трусов и слабаков.

Они прятались под лестницей, где была полная темнота. Прочие зеки входили в темноту и хватали на ощупь первого попавшегося.

 

-Да чё ты, Борис? Сходи. Отсосут.

Он отнекивался.

 

Кого-то тюрьма уродовала, кого – то спасала от пьянства и наркотиков, для кого- то была единственным кровом.

Тяжелей всего было сбившимся с пути обывателям, тем, кто верил, что потом будет как раньше.

 

В общей сложности Борис отсидел десять лет.

Сгорал раз за разом. Особенно не горевал. Главное – пережить в камере первую ночь.

 

Потом пошла масть. Выдвинули. Начал с бизнеса квартирами алкоголиков. Дальше – лучше. Барином зажил. Собаку породистую завёл, молочно-белого бультерьера. Нордом назвал.

 

По типично припухшим скулам было видно, что Борис сидел.

 

Он был на приёмах у министров, у крупных воротил, слишком хорошо знал, что даром ничего не даётся, знал, что его выдвигают, что бы подставить.

Один из близких друзей Бориса Назар делился планами на будущее: собирался в последний раз ограбить банк, а потом скрыться с женой где ни будь в глубинке.

Какие планы? Какое будущее?

Удалиться в глубинку для Бориса был не вариант. Он бы умер от скуки.

В свои тридцать пять он жил год за два, с комфортом, выглядел  стереотипным предпринимателем, связанным  с политикой и криминальным миром: холёным, широким в кости, крепким, немного грузным. При своей грузности он двигался легко и пластично. В его выразительных серо-голубых глазах светилось не святой лампадой томное любопытство. Он носил очки в тонкой оправе. Деловые встречи, заключение сделок сопровождались бурными кутежами, но в повседневной жизни он был в режиме самодисциплины. Раз в месяц Борис брился на-лысо. Ему шло. У него была красивая форма черепа. Через неделю после бритья затылок Бориса становился плюшевым как у верного друга бультерьера. Хозяин и собака были во многом похожи – оба лобастые и мускулистые.

Своей представительностью Борис подкупал сердца дам, любил походя снимать на улице непрофессионалок, которым платил как профессионалкам.

 

Борис, особо опасный преступник, выдвинутый авторитетами, занимавшийся спекуляциями крупной недвижимостью, был далеко не ангел, но с наступлением сумерек он становился ангелом. Крылья на спине не прорастали, нимб над головой не загорался.

 Приходило озарение. Мысли летели свободно, широким фронтом, охватывая огромные пространства.

 

Борис набирал скорость, и нёсся на своём серебристом БМВ по загородному шоссе в никуда по путеводному лучу случайной машины.

Он включал мягкий джаз и наводил резкость в разброде чувств.

Рябь эмоций угасала. На глади душевного покоя начинали мелькать, словно хребты неоновых рыбок, вспышки чужих жизней, которые становились его собственными, прожитыми, забытыми, но вдруг восставшими из небытия.

 Доля секунды – и он урвал фрагмент длинной в полсотни лет. Пейзажи далёкой страны, лица незнакомых людей вдруг стали до боли родными. В этот момент хорват по имени Милан мчал на родину по открытому шоссе Баварии на видавшей виды машине. Много лет назад, когда политическая карьера в родной стране не удалась, он с семьёй эмигрировал в холодную Скандинавию. Жизнь не ладилась. Казалось всё нормально. Но в доме словно жили  ненавидящие нивидимки. Тоска и беспокойство гнали сон, подтачивали здоровье. Не первый раз он так срывался - гнал как сумасшедший часами, потом спохватывался, подумав, что  дома наверное уже забеспокоились, Милан поворачивал обратно. На этот раз повернул слишком резко. Машина потеряла управление. Началась паника.

- Спокойно! Тормози плавно, идиот! Съезжай на обочину. Поспи часок.
Возникший в сознании голос незнакомого человека давал чёткие указания, что делать, успокаивал, помогал собраться. На сжатой временем адреналиновой волне удивлению не хватило места. 
- Мужик, не знаю, кто ты, я твой должник.

Борису нравилась игра.

Незнакомые жизни оставляли в сознании яркий след. Спасённые люди - неизменно авантюристы, родственные души, связь с которыми сохранялась навсегда. Они мысленно беседовали, советовались, делились информацией.

 

По дороге на Ярославль Борис ездил много раз.

Там, в Ярославской тюрьме у него открылся дар, и началась игра.

 

 Там три года назад он поднял восстание, потом провёл в изоляторе полгода.

 

Борис заступился за старого заключённого, сидевшего долгий срок, но так и не нажившего ни авторитета,  ни друзей. Борис пожалел раздавленного жизнью человека, который был ему никем. Тот не поблагодарил, не поднял глаз.

 

Старика ударил ответственный за порядок, ударил ни за что, просто для острастки других. Старик, привыкший принимать удары безропотно, упал, истекая кровью.

 

Администрация тюрьмы выбирала ответственных за порядок из самых шкурных зэков. Те, в свою очередь, выбирали в помощники себе подобных.

«Мы с тобой потом поговорим» - : сказал ответственный. В глазах «хаты» Борис был обречён.

В душевой его ждали.

Борис был здоровый, как вол. В драках выручала психопатичная ярость и молниеносная реакция.

Он блеснул обломком бритвы, зажатым между пальцами. В подобных конфликтах ставка была одна – жизнь. Мрази оскалились, но тронуть не решились. У Бориса был «стаж» по разным тюрьмам. Входивший в категорию особо опасных преступников,  он имел друзей среди криминальных авторитетов и умел за себя постоять.

За Борисом поднялись остальные. Надоел произвол «ответственных за порядок».

 

«Отдохнёшь в изоляторе» - сказал начальник охраны, после подавления восстания.

 

В душегубке изолятора его привязали к лежанке, оставив свободной лишь левую руку.

Словно заживо похороненный он задыхался, глотая слёзы малодушия.

Ему хотелось истошно кричать, пока не кончатся последние силы.

«Слабак» - это он сам подумал или кто-то сказал?

В камере сразу стало прохладно.

Паника прошла.

 

Борис почти всё время спал. Просыпался днём с чувством сытой усталости. Перед ним стояла тарелка баланды, к которой он почти не притрагивался. К необъяснимости состояния  относился созерцательно. Он заторможено шарил глазами по стенам камеры,  казалось, что на них  переливаются  и дрожат блики волн. Охрану тоже одолевала блаженная заторможенность. Никто не задавал вопросов, воспринимали как есть: - «Надо же -  ни ест, не пьёт а, живёт».

Борис отчётливо слышал шум волн, чуял запах моря, доносимый  дуновением ветра. Во рту иногда чувствовался привкус еды, явно не тюремной, еды, которой он никогда в жизни не пробирал. Иногда был привкус вина и чувство опьянения, лёгкое и при этом долгое. Многочисленные яркие события мелькали в проёме закрывающейся двери памяти. Он тщетно пытался ухватить хоть маленькую ниточку из этого огромного полотна. Так он стал тренировать память сквозь толщу одуряющего марева висевшего над ним. Вечером Борис проваливался в сон, как в обморок. За мгновение до этого в камеру словно врывался сквозняк. Приходило чувство, что он кого- то с нетерпением ждёт. В преддверии сна всё же было несколько ступеней, на которых усилием воли он пытался удержаться.

В последнюю ночь в изоляторе ему это удалось. Он увидел свет. Стена словно таяла. Открылся проём, из которого пахнуло морем и осенью. Он увидел вечерние огни приморского городка. В проёме появилась молодая женщина. Её каштановые волосы развевались на ветру. Борис вдруг почувствовал себя абсолютно свободным

 

Он слышал звук проезжающего трамвая, музыку из ресторана, чужую речь, которая была понятна.

Приморский город и женщина были словно знакомы с детства или даже ещё раньше, как будто он прожил там множество жизней.

 

Полгода полусна в изоляторе закончились, и  Бориса перевели на обычный режим. Вернувшись, он узнал, что старик, за которого он заступился, вскоре умер

. « Эх, пропала жизнь за зря".

 

В тюрьме никто не спит безмятежно. Тревога, страх, ярость, отчаянье накатывают сильнее в тишине, в спёртом воздухе ночных камер.

Но в ночь, когда Борис вернулся, все как выключились.

Одновременно заснули. Одновременно проснулись.

 

********************************************************************

С тех пор как Борис вышел из тюрьмы прошло три года.

 В проблеске памяти всё ещё сиял портал в стене Ярославского изолятора.

Он не пытался объяснить себе, что это было.

Жизнь катилась гладко.

 

Гарик друг приснился вдруг. Весёлый был бандит, бесшабашный. Все, что зарабатывал, просаживал в кабаках. Типичный обыватель от криминала. Жил одним днём, случайным заработком, довольствовался случайными связями.

Однажды к нему пришла женщина и заявила, что родила от него ребёнка. Возможно, она его с кем то спутала. Гарик спорить не стал. При очной ставке, предполагаемые отец и сын взглянули друг на друга скептически. Отец показался сыну мальчишкой, а сын отцу старичком. Гарик ушёл, пообещав прислать денег. Про обещание забыл. Память у него была плохая.

Единственно, что представляло для Гарика ценность –  его коллекция фильмов про Джеймса Бонда. Крутил постоянно, как фон.

Однажды  Гарик поднялся. Авторитеты выдвинули в бизнес по спекуляции крупной  недвижимостью. Представительным стал. Двух постоянных баб завёл. Хорошо зажил, но вскоре  умер от передозировки героина. Бабы ему в день смерти названивали, дозвониться не моги. За него друзья отвечали, что занят. Выяснять, как вышло, не стали. Авторитеты похороны справили, бабы попрощаться пришли.

Осталась после него коллекция фильмов про Джеймса Бонда.

 

Место Гарика занял Борис.

******

 

Середина лета. Загазованная Москва. Улица Горького. Час пик.

Солнце пекло, асфальт плавился, пробка гудела и не двигалась.

Борис покуривал, глядя с завистью из окна машины на свободно текущий поток пешеходов.

Он прибавил звук плеера. Репертуар был разнообразен: от блатных песен до поп и рок шлягеров. Забавляло, что он понимал тексты песен на иностранных языках. Однажды на улице к нему обратился растерянный турист с картой в руке. Борис понимал каждое слово, но не знал, что за язык.

Иногда в пробуксовках времени, память вдруг вспыхивала отдельными фразами, эпизодами.

Вот и сейчас вспомнил, как сказала женщина, уводившая Бориса из камеры в портал: « Новая жизнь – новое имя – Гринберг Баск»

- Почему Гринберг?

- Зелёная Гора. Карпаты. Один из твоих предков был знаменитым гайдуком.

- А Баск?

- Ты чем-то на похож баска - те тоже горцы, воины.

 

Ада – так её звали.

 

Затянувшись сигаретой, Борис выдохнул облачко дыма и увидел в нём Аду, идущую c отрешённым видом, при этом ни на кого не натыкаясь. Борису показалось, что улица опустела, наступила ночь.  Послышалось эхо  стука каблучков.

 

Её лицо стало жёстче, появилось циничное выражение напускной драмы, волосы тоже стали жёстче, манера резким кивком  откалывать их с лица, предавала ей бунтарский вид.

 

Он вспомнил, как за окном её квартиры сменялись сезоны. Замелькали смазанные кадры иного времени: лица, города, страны.

 

Поток машин, наконец, тронулся. Борис притормозил рядом.

-  Привет. – сказала Ада обыденным голосом, даже не глядя на него, садясь в машину, как само собой  – Поехали домой.

 

Езды было десять минут знакомой дорогой.

 

Он припарковался у подъезда.

 

«Наверняка, в Ярославском изоляторе со мной мудрили, воздействовали какой -то дрянью : газом, или излучением.»

 

Мысль, что кто-то управляет его сознанием, вызвала волну протеста.

 

- Не пойду к тебе.

- Тебе у меня нравилось. Если хочешь, можем в машине поговорить.

- Да, мне у тебя нравилось. Не обижайся. Поедем лучше ко мне?

 

 

Дорогой, за шутливым разговором не о чём Борис немного расслабился.

 

За дверью раздался радостный лай.

 

«Все вон!»  - крикнул Борис расположившимся на диване у телевизора молодчикам в кожаных куртках. Ребята поднялись. «Выгулять Норда! Не возвращаться пока не позвоню» - добавил Борис, вручив одному из парней поводок.

 

Ада вошла и огляделась: - «Я снова здесь…. на этом ковре, что на стене, тебе в запое привиделись огни светомузыки»

-  Тоже видела?

- Не посчастливилось. Иногда вставали с тобой среди ночи, садились в машину, ехали, куда глаза глядят, и ты рассказывал о себе истории.

- Почти как муж и жена.

- По-разному было.

- Как на счёт супружеского долга?

- Кому должна – я всем прощаю. Когда ты изменял, у меня начинались приступы удушья, в глазах темнело и ноги подкашивались. Ненавижу твою раздолбанную кровать.

- Что ещё ты у меня ненавидишь?

- Картину в спальне.

- Я и сам её не люблю. Всё - таки вещь: большая, маслом написана.

 

Чудовищную копию картины «Охотники на отдыхе» Борис получил за долги.

 

- Чего ты хочешь?

- Молча пить водку и тупо смотреть фильмы про Джеймса Бонда, как представлю, сколько лет тебе надо учиться, чтобы понять, то, что я должна объяснить вкратце. Думаешь, я много знаю? Я просто шла сегодня по улице. Ты тормознул, предложил подвезти. До сегодняшнего дня  я тебя никогда не видела. Только с сегодняшнего дня для меня прошло много лет. Было время поразмышлять над твоей жизнью, над будущим, которое теперь для меня далёкое прошлое. Я вернулась.

Пласт времени в разрезе – это интересное зрелище

.

Ты потомственный военный с уникальной генетической памятью! Предлагаю съездить на экскурсию.

- Куда?

- Приедешь -  вспомнишь,

-  Странно с памятью. Раздвоение, разрывы, провалы.

- Встретишь  интересных людей, поговоришь на эту тему.

Люди помнят своё будущее, особенно те, кому есть что вспомнить.

Просто само сознание этого факта часто невыносимо.

Экспериментальный проект. Не понравится – можешь в любой момент соскочить.

 

«Так я и поверил!»

 

- Кто ты такая?

- Твой ангел хранитель.

- Не похожа.

- Почему

- Вид порочный.

-  Я ангел с ярко выраженными признаками пола.

 Память выпадает, чувства остаются.

Я прожила с тобой остаток жизни до самой твоей смерти. Ты помнил даже то, что за чертой. Благодаря тебе я увидела большую чёрную долину. Чуть не угодила туда следом. Я тебя очень любила. Больше не люблю. Лишние эмоции только мешают. Ты не любил. Я была для тебя приспособлением для онанизма.

 

Если надумал, нечего с собой не бери. Даже зубную щётку.

- Почему?

- Её выбросить пора.

 

- Дай минуту .

                                                  

Уходя, он взял на всякий случай пистолет.

- Далеко поедем?

- Далеко. Своим не говори.

 

«Шереметьево» - сказала Ада тормознувшему на потрёпанных «Жигулях» пенсионеру.

Только сели, Ада тут же уткнулась Борису в плечо

- Устала. Можно  посплю?

 

На открытом шоссе машину задержал наряд.

« Так и знал!» - Борис сжал пистолет в кармане.

Ада приоткрыла глаза: - «Ещё не приехали» и, сладко улыбнувшись, снова уткнулась ему в плече.

Была обыкновенная проверка документов водителя.

 

Аэропорт «Шереметьево».

 Борис с интересом рассматривал чужой паспорт на имя Баска Гринберга со своей  фотографией: - «Зачем пистолет взял? Придётся выбросить» .

- Куда летим?

- За океан

- За какой?

- Увидишь - вспомнишь

******

Рокот мотора сверлил оцепенение знойных пампасов

 

Борис мчал на старом мотоцикле, груженном амуницией. Далеко за ним в клубах пыли тащилась колонна грузовиков.

 

Люди верили в него. Каждый из них в критический момент жизни обрёл дар и призвание. Потом были годы подготовки.

 

По обе стороны пыльной дороги мелькали столбы кактусов, редкие облупленные коробки домов. Кто-то выходил, приветственно махал.

 

- О, Баск едет.

- Вернулся. Отдыхал в Аду или в Раю.

 

-  Банда Родригеса наконец уберётся. Говорят – Баск святой. Если ему молиться он приходит на помощь.

- А ещё говорят, он людей расстреливает.

- Предателей и головорезов. А потом его душа спускается в ад и разделяет страдания грешника.

 

Покорёженный, изрешечённый пулями щит с надписью «Частная территория» валялся на земле, колючая проволока ограды была перерезана. Что на этот раз осталось от бараков казарм, можно было себе представить. Местные жители не соглашались охранять территорию лагеря ни за какие деньги.

Территория  поросшая высокой  сочной травой была словно остров иного времени среди выжженного солнцем ландшафта.

Когда строили подземный ангар,  местные жители слышали подземный взрыв и решили, что началась война.

 

Как только отряд покидал лагерь, появлялась банда наркобарона Родригеса и объявляла территорию своей. Они вывозили из лагеря всё: от устаревшей аппаратуры до пустых пивных банок. Продавали как реликвии.

 

Паломники пробирались тайком, группами и в одиночку, искали, что осталось. Они слышали гул из-под земли, но до ангара не добрались.

 

На бетонных стенах казарм, заляпанных всякой дрянью, послания Богу и дьяволу в текстах и картинках. У подножья стен засохшие букеты цветов.

В этот раз какой- то романтик притащил сюда старую железную кровать.

 

« На каждой базе такой бардак. Власть переходит из рук одной банды в руки другой»

 

Отяжелевшее солнце, наливалось красным, словно, насосавшийся кровью комар. Дым сигары отгонял мошек: - « Вот я и дома. Добро пожаловать всем, кто решил стать Богом.

Наше дело -  миссия, а не спорт.»

 

Жалюзи на окнах были спущены, но Родригес не снимал солнечных очков.

Он вальяжно развалился в кресле со стаканом виски в руке.

  Шеф полиции нервно курил, глядя на карту округа: -«Ещё одна деревня пропала. Они просто ушли неизвестно куда»

- Почему неизвестно? Известно. В сторону проклятого лагеря. А оттуда либо вознеслись на небеса, либо провалились в преисподнюю. Никаких следов.

 - Сенатору не понравится. Куда они ушли – это вопрос второй. Первый – почему. Спросят с меня. Баск с санкцией Бог знает чего, нагрянул, учинил тут, и исчез.

******

 

Скандинавская глубинка.

Утренняя сельская идиллия была нарушена иноязычным говором небольшой толпы.

- Алё! Полиция! У меня по участку какие- то странные люди в пончо бродят и едят мою малину – кричал в трубку потрясённый фермер.

*****

- Ещё одна экспериментальная группа прошла телепортацию. Как думаешь, не пропадут?

- Куда власти денутся. Примут. Типичные беженцы. Отношение к эмигрантам везде шкурное. Если будут держаться кланом – не пропадут.

-  Представляешь Милан, в будущем мини ангар у каждого в кладовке.

- Будет ещё проще - пластину из кармана достал, развернул, под ноги кинул, стал и исчез.

- Вдруг не туда попадёшь? Гарантии никакой. Не только место, но и время.

- Баск! Ты даёшь! Скажи ещё - измерение.

- И скажу. Я бы так жил. Полная свобода случая.

 

Собирая Молитвы
В холщёвый мешок
Собирая желанья
В брикетах
спрессованных всмятку
Задумчивый Бог
По помойке идет

И жуёт на ходу
Шоколадку

*******

Неожиданно тёплая осень

http://www.youtube.com/watch?v=uoX0cLWTaJo

2013. 
Сентябрь.
Стокгольм.
Днём осень, подкрашенная летом, ещё свежа.  А по утрам в седине измороси она старуха.
Когда возраст – полсотни, мне,  бывшей примадонне – любовнице то и дело предлагают комические роли.
Лучше уж роль компаньонки породистого старичка – адвоката, который честью поклялся не прикасаться. 
Иногда, выпив лишнего,  вспоминает, как был элитным солдатом ООН.
Перевожу разговор на другую тему.
- Я дал тебе роль – возражает старый гусар.
********

                                                Семидесятые
                                               Мы переехали в Москву, когда мне было двенадцать.
Туманной апрельской ночью сошли мы с перрона на площадь трёх вокзалов. 
Пока мама занималась багажом, ловила такси, я тревожно озиралась. Вокруг так много всего происходило.
Странные, беспокойные люди приветственно махали,  манили подойти поближе.
------- 
Начало восьмидесятых. 
Я вошла во взрослую жизнь, как в густой туман. 
Канули школьные товарищи, словно и не знали вовсе. 
Им что -то там светило в тумане. А мне ничего не светило.
Первые взрослые годы жила, как таракан в щели: - монотонная работа, комната в коммуналке,  телевизор. 
Оба родителя - одиночки. Ни с кем не уживаются. Ничего не умеют. Работают в конторах. Профессия -  ничего не делание. И меня пристроили.  Просидела три месяца за столом, как живая статуя, под носом у начальника, который зорко следил, чтобы никто нечего не делал.  Кто сидел подальше, читал, положив книгу в выдвижной ящик стола. Поэтому у сослуживцев ныли затылки. 
Чем такая жизнь, лучше на завод. 

На заводе контора показалась Раем. 
Молча штамповала, стоя в пыли и духоте. 
Капала жизнь на ленту конвейера и утекала в Лету.
Работницы - хмурые клячи, бубнят  себе что- то под нос, вздыхают, охают. Этот стон у них песней зовётся.
Трудятся в поте лица за копейки, зато висят на доске почёта.
 Повесили бы туда фотографии своих опухших ног.
После работы тело чугунное. Ступни горят. Садилась, и встать не могла.

С конвейера, штамповавшего меня в зомби, сошла в никуда. 

Стою на улице в центре города, рисую популярные виды, продаю туристам.  Вокруг толпа. Потоки людей, как волны. Не задерживаются. Это прекрасно! Общаюсь вскользь, перелистываю лица, ни как не могу насытиться. Быстро устаю. Приползаю в нору, закутываюсь в плед и дрожу. На душе тепло.
Порой зарабатываю в день, сколько на заводе за месяц. 
Появился постоянный парень. Был лучше предыдущих. Всё равно надоел. Расстроился, сказал, что выпиваю людей, что женщины с признаками вырождения неизбежно становятся шлюхами. 
Я маленького роста. Хотя, говорят, неплохо сложена. Всегда была хилой, на воздухе окрепла, почувствовала вкус жизни. Энергетический поток толпы лечит мне душу и тело

В толпе столько интересных лиц.  Ловлю гормоны на расстоянии. 
Художества – это крыша, повод завязать разговор. Скупаю, продаю, меняю всякую всячину. Клиенты – туристы иностранцы. Учу разные языки. Хожу на курсы.
  Люди – мой наркотик. 
Часто слышу: - « Ты красивая». 
Не верю. В центре города любая девушка – товар. 
Много свободного народа крутится. Зарабатывают, чем могут. 
Самые крутые - валютчики – собранные, смышлёные.
 Ежедневно рискуют уехать на десять лет, как за убийство.
Меняют на валюту рубли и женщин.
Возьмут денег с иностранца, на любую проходящую бабу покажут: - «Иди, бери»
Сколько раз объясняла туристам, бравшим по хозяйски за локоток, что я не по этим делам.
  
Соседи по коммуналке – мои ровесники. Работают на заводе.  Три семьи. Назойливые, грязные. У них маленькие дети, которые плачут по ночам.
Ещё подростком мечтала о ребёнке. 
Инциденты с милицией ежедневные. Главное – не паниковать, шутить, во время откупаться. 
Сколько раз обыскивали или запирали одну в конторе. Читала или спала.

Случаи встреч в толпе с людьми особенно прекрасными  или  чудовищными единичны. Встреча с чудовищем может стоить жизни. Встреча с прекрасным стоит этого риска. Других возможностей у меня нет.

Мама с папой не пили и не курили. Тем не менее, я выросла в полном хаосе.
Ничего не делание было для родителей не только работой, но и хобби. 

Одиночество внутри человека.  Особенно выражается в борьбе с внешними факторами. Родители часто выходили в люди, старались привлечь  внимание. Потенциальные партнёры сначала кидались к ним, потом кидали их.
Чтобы не терзаться напрасно, папа выработал технику - ухолил первым, урезая и без того короткие романы. 
Он профилировал по многодетным мамашам в процессе развода с мужьями алкоголиками. У папы была козырная карта – хоть крохотная, но отдельная квартира в хрущёвском доме на первом этаже.
Таким образом, папа стал настоящим Дон Жуаном. Соблазнял и обманывал, горя не знал, кругленький, лысый, он катился по жизни бодрячком, как колобок, пока не встретил лису – хищную бабёнку из Мухосранска. 
Нахрапом и хитростью она вселилась к папе со своими пьющими детьми. 
С тех пор папа погрузился в чтение.
Иногда он пытался говорить с новыми родственниками  о литературе. Те начинали над ним ржать.
Он продолжает жить один. У него свой угол на кухне. Больше никого не ищет.

У мамы было сложнее. На шее была я. Оставить меня было не с кем. Она таскала меня по танцплощадкам, ресторанам, музеям и театрам. Я помогала маме клеить кавалеров, улыбалась, строила глазки. В театрах к нам клеились меньше.  Я полюбила театр. 
 
******
Когда рисую в центре, всегда чувствую взгляд в спину. Поэтому спокойнее, когда за спиной стоит реальный человек
Актёр был похож на средневекового рыцаря. Была у него героическая, могучая стать, широкие плечи, крепкие, длинные ноги, вьющиеся русые волосы, едва переросшая из щетины, благородная золотистая бородка, не скрывавшая чётко очерченных губ. Он стоял где- то сбоку и долго наблюдал, как народ подходит, заговаривает. Я упорно не замечала привалившее счастье.

 Актёр приехал на гастроли. В Москве впервые. Премьера спектакля была назначена на следующий  день.
Он оторвался от своей труппы, сбежал  на поиски приключений.
Он приглядел себе подходящий трофей и рассмеялся заговорщицки - безумно. 
Я пренебрежительно фыркнула: - «Что смешного?» 
На самом деле его тихий смех взволновал меня.
У него  были большие глаза, синие, как крылья бабочки.
 «Вот она – встреча с прекрасным». 
Я собрала этюдник и пошла с ним. Он сам не знал, куда ему надо. 

На тот момент нам было чуть за двадцать. 
Актёр уже имел призвание и признание.
 Я видела своё будущее не далее чем на расстоянии вытянутой руки.
Стояло райское бабье лето.

Иногда одинокие или двунокие туристы просили показать город. 
У меня было несколько постоянных маршрутов, создававших иллюзию стабильной жизни. 

Мы отправились по достопримечательностям.

Начали экскурсию с посещения Донского Монастыря. 
Чёрные купола Донского, его тёмно -красные стены всегда казался мне зловещими. Он находился в соседстве с закрытой психиатрической лечебницей и КВД.  Соседи и родители постоянно прочили мне и то и другое.

Во дворе ближайшего с Донским монастырём дома собирались окрестные бабки и мамаши с младенцами. Уютным дворик был потому, что в нём рос вековой дуб. Однажды, глубокой ночью дуб упал, заполнив собой весь двор,  при этом, не сломав не одной скамейки.

На территории Донского Монастыря был склад надгробий и архитектурных фрагментов из разорённых церквей, кладбищ, усадьб.

Мы не задавали друг другу вопросов. Всё и так было ясно. 
Шли бок о бок. Интересно молчали.

Вот массивные ворота. За ними траурный коридор: ровные чёрные стволы высоких клёнов, а над ними листва такая жёлтая, что пасмурный день показался солнечным. В конце туннеля полустёртые ступеньки широкой лестницы в главный собор. 
У входа надгробная статуя - сидящая девушка необыкновенной красоты со взглядом  отчаявшейся старухи - самоубийцы. 

На территории монастыря разросшийся, запущенный яблоневый сад. Там на расстоянии нескольких метров друг от друга были составлены в арку ворота из разорённых усадьб,  словно порталы в эпохи прошлого.
У монастырских стен  уцелевшие  фрагменты барельефов храма Христа Спасителя. На них следы от пуль. 
В годы репрессий здесь расстреливали заключённых.
Накрапывал дождик. Сквозь сорняки запустения пробивалась чья -то верность яркими цветами астр.
Призраки окликали нас трогательными нежными  голосами. 
Наши смутные мысли сплетались воедино.

У меня талант раскручивать кавалеров на выпивку. Сама не знаю, как получается.
Мы напились вечером в баре гостиницы «Спорт».

- Слушай, а кого ты тут в Москве играешь? – спросила я под закрытие, догадываясь, что мы пропили все его наличные, и уйти будет сложно.
« Я играю Чеховского импотента.» – :  сказал он, надеясь услышать желаемую реплику.
Актёр не заглядывал в глаза, не строил значительных мин, не цеплялся.
Он погас, как свет рампы: - « Ты сейчас уйдёшь и оставишь меня одного». 
Он отвернулся. Ссутулился. Пьяный, усталый, он беспомощно улыбался, глядя в стену. 
Где былая мощь? 
Передо мной был жалкий, нежный ребёнок. Это была всего лишь роль. 
Мне не было жалко его.
Просто я давно  хотела себе такого маленького мальчика.

Тлела надежда – может он и в правду импотент, еле на ногах держится. Думала - придём ко мне – рухнем и заснём.
Как же!

Когда пришли, он был как стёклышко, и спать не собирался. 
Были до этого разные варианты взаимных визитов на часик – полтора. Ночевать не оставляла. Негде. Топчан на мой рост, стол, два стула.
Сама неохотно у ребят оставалась. Меня надолго не хватает. Побьюсь пол часика волной о скалы людского  равнодушия, потом кое- как скоротаю ночку. Утром видок – продолжения не просит.
Он не торопился. Чай. Время позднее. Постелила ему на полу.
Сама легла на топчан и глубоко заснула на пять минут.
Опять этот смех, тихий, заговорщицки - безумный.  
Актёр и без публики не может: - «Иди ко мне, поговорим»
- О чём?!
Лежим рядом одетые. Первые осторожные поцелуи. Потом разделись до пояса, лежим, прижавшись грудь в грудь, целуемся глубоко и страстно. Часто на этом этапе я сворачивала ход действий. Мне больше не надо.
 Но тогда, с Актёром, на меня накатило.  Открылось второе дыхание. И какое дыхание!
Мы не могли успокоиться до утра. В течение ночи я пыталась анализировать непривычное ощущение, вызываемые размером.
Потом я случайно задела этот аппарат рукой под одеялом и вздрогнула, потом осторожно приложила руку – в пол руки в длину,  в запястье в ширину. Посмотреть побоялось. Как этим снарядом меня не разорвало на двое? И не больно было. Я бы и от половины такого взвыла. 
За окном светало. Я взглянула в зеркало, не испугалась. 
Одно племя в джунглях Амазонки верит, что просыпаясь человек, теряет прежнее я. 
В своих бешенных снах я проживаю целые жизни за ночь. 
Считается, выспавшись, чувствуешь себя, заново рождённым. Я всегда просыпаюсь умирающей старухой: задыхаюсь, ломит суставы, спазмы по всему телу. Как хулиганы в подворотне, ждут меня в туннеле пробуждения демоны недугов. 
В то утро выход в реальность был чист и светел. 
Учёные открыли целительный гормон, который выделяется при взаимной влюблённости. Может  правда? 

На следующий день экскурсия продолжалась
В Новодевичьем  монастыре меня знает каждая собака.
 Дневная точка сбора уличных художников.
От нас кормятся местные сторожа и милиция.

Говорят, в двадцатые годы старый сторож обил свою коморку иконами в три слоя, когда комсомольцы жгли костры из икон на кладбище. Сторож выбирал, самые ценные иконы, говорил, что на утепление сторожки.

Пару лет как Новодевичьему  сделали операцию по омоложению - ударно отштукатурив для съёмок бездарного «Петра Первого». Мне больше нравился Новодевичий до реставрации, заросший высокой травой, с морщинами облупленной краски, трещинами и подтёками на стенах, сверкавший настоящей позолотой.
В то время на территории монастыря жила большая  колония кошек. Богомольные старушки их кормили. Короля кошек, огромного и пушистого, кормил сам архиерей. Кота так и звали – Архиерейским.

Когда в сталинские времена строители нового мира с энтузиазмом разрушали старый мир, жил на территории монастыря человек – легенда Петр Барановский. Он спас множество древних церквей. Ходили легенды о его методах воздействия на вождей и чиновников.
А ещё он подбирал бездомных кошек. 
Когда он умер, его большая кошачья семья осиротела. Прихожане взяли их под опеку. 

Мы с Актёром побродили по цивильно вытоптанной туристами территории, потом спустились к пруду.

Живописная, неотреставрированная задняя стена монастыря отражала блики воды. На лужайке  стог сена величиной с пуфик, на который я  упала с видом жертвы. Актёр  стал передо мной, с довольным видом  разглядывая свой трофей. 

Он рассказывал о себе, входя в образы героев, которых ему доводилось играть.
Я вдруг поняла, что попала в круглосуточно работающий  театр. Актёр был слегка сумасшедшим. Души его героев жили в нём. 
Наиболее полюбился мне его Дон Жуан.
Я представила как он, такой статный, высокий, в  белой распахнутой рубашке, подпоясанный широким поясом со шпагой на боку, расхаживает широкими шагами по сцене. Поднимается пыль от тяжёлых шагов, звенят шпоры ботфорт. Он бросает раздражённые реплики соблазнённой даме, которая простирает к нему руки, умоляя вернуться в объятья. 
А потом эти тяжёлые шаги удаляются, сея не меньший ужас и отчаяние в сердце дамы, чем приближающиеся шаги каменного командора. 

Я обнаружила в себе множество индивидов. Я была публикой, многоликой и безликой. 
Мне нравилось, что есть расстояние меду сценой и залом.
Расстоянием и прелюдией мужчины меня не баловали.

Обычно  цеплялась за уходящих случайных мужчин, как жертва за грабителя, в надежде разжалобить и вернуть своё добро.

Актёр оставил телефон и адрес. Я могла позвонить, и даже приехать, но всё же хватило ума этого не делать.
С другими, бывало – звонила, приезжала. Это было ужасно.

У Актёра такие тёплые руки. Мы шли по мосту от Новодевичьего к Парку Культуры.
Я смотрела вниз. Чёрная вода притягивала. Мимо с грохотом проносились поезда. Дул холодный ветер. Актёр обнял меня: -«Пошли домой?»
Домой!?
Какой же ты хороший! Хоть у тебя кит убийца между ног.
Ненавижу свою коморку. Сколько не драю, всё кажется, что бардак. 
Так уютно было в тот вечер. Он освоился, будто и вправду здесь жил.

Я тоже легко привязываюсь, и легко забываю. Купе, каюта, номер в гостинице за сутки становятся домом, а незнакомец родным и близким. 
Пускаю корни, ухожу и не задумываюсь, что эти корни живут без меня.



Что там за вспышки засёк радар?
С нами на вышке лунный удар

http://www.youtube.com/watch?v=iEqpdSKdpxs

 ******

Архангелы

http://www.youtube.com/watch?v=zBoCYIAb06k

Ужасно бесит, когда зовут Белоснежкой.
Дразнят кому не лень. 
Завожусь, огрызаюсь. 
Им того и надо. 
Им – это всем, кроме Звездопада.
Ему, как другу, прощается.

Звездопаду девять лет. 
Когда я рядом, он счастлив.
На снимках без меня он как пробел. 

Звездопад дерзкий, злой. Настоящий зверёныш.
Со мной он ручной. 
Моему телу шестнадцать лет. 
Я остановилась в умственном развитии в пять. Выражается в том, что я забывчивая, но злопамятная, не привыкаю, не чувствую жалости, стыда, не понимаю юмора.
Моё почти взрослое тело кажется чужим. Признаки взросления воспринимаю как развитие болезни.
Когда мать заметила, забеспокоилась. Думала  - трудно будет сбыть меня с рук. 
А представился случай – спихнула с лёгким сердцем.

Звездопад хорошо сложен. У него ярко зелёные, чуть раскосые глаза, пшеничные, шелковистые волосы, смуглая матовая кожа. 
В его присутствии девчонки глупеют.
 Он самодовольно улыбается. 
Коварный, как дракон. 
Не умеет прощать.
 Злобу растворяет любовь ко мне. Она обречена на вечное детство. 

Звездопад ненавидит своего Отца, за то, что тот превратил его в дракона. 
Отец набрасывался из-за пустяков или вообще без повода, от злости на толстозадую ревнивую супругу, от досады за неудавшуюся карьеру.

 Скрученный сильной мужской рукой, Звездопад бился и рычал.
 
В мозгу есть пункт, который активируется от сильного припадка ярости. 

И человек становится психопатом. 

Я слушала, как кричал Звездопад и молчала. Все в доме молчали. В голове зрел план.
Я тоже боюсь и ненавижу его Отца. 
 
Я подолгу сплю голая. 

Был жаркий летний полдень. Я спала.
 Вдруг дверь моей комнаты распахнулась. На пороге стоял Отец. 
Его, обычно тусклые  глаза были ярко синими и жадно горели. Этот взгляд глубоко проник в меня. Стало больно.
Ещё не дотронувшись, он овладел мною против моей воли. Он весь должал от страсти и медленно надвигался. Статный, плечистый, неотразимый, он казался огромным. Он  порочно улыбался, уверенный, властный. Я сжалась в комок, натянув на себя одеяло, скулила от ужаса, глядя на него, как на падающую бомбу. 
Влечение Отца ко мне было всего лишь его желанием унизить моего мужа, который был его младшим  братом. 

Я решила сбежать и увести Звездопада с собой. 

«Пойдём в лес?» 
И Звездопад, как щенок, кидается следом. 

С каждой прогулкой я увожу его всё дальше.
Мы собираем клюкву на болоте. 
На бархате мха клюквины как капельки крови.

Тут шли бои. В топи ржавеют каски.
 

С тех пор, как мы сбежали, мы перестали взрослеть. У нас нет будущего. Наше время зависло.
Иногда, кажется, что мы умерли. Мы стали невидимы. Появляемся только перед теми, с кем пора встретиться и разобраться. Это наша миссия. Мы не выбираем, а всего лишь выполняем приказ. Нам нравится наша работа.
******* 
Ступив на тропу войны, мы вошли в иное измерение.

Париж. Середина летнего дня.
 Квартал Менисольмонтан. Множество открытых кафе. Жаровни с дымящейся снедью влекут аппетитными запахами. Лавочники зазывают прохожих.
Бебикила увидел мальчика и девочку, идущих по замусоренной улице.  Девочка переругивалась с мальчиком на чужом языке. Тот плёлся сзади и ныл.
- Белоснежка подожди! Может у него не карликовая душа? Почему он нас не видит? 
- Видит и слышит. Замолчи. 

« Привет! Заблудилась?» -: смазливый, шоколадный качок Бебикила сегодня  вырядился в белое, которое собирался запачкать красным.
Он старался не шарить взглядом по телу девочки: - « Уууу какая лебедь! Как раз такую и надо для ритуала посвящения. Меня примут в банду, зауважают. Свою добычу возьму первым.»

- Его поглотило чёрное зло. 
- Три поколения культивированной ненависти к белым. В смешанных регионах африканская шпана выбирает для ритуала посвящения в банду белую девушку. В своих регионах  расового различия не делают. Мавры не в счёт. У африканцев покинувших девственные джунгли всего триста лет назад нет иммунитета к душевным  болезням древних цивилизаций.
- Загляни в будущее хотя бы через час. Он заслуживает мучительной  смерти.
- Ты любишь убивать
- А ты завлекать мужчин.
- В несостоявшемся прошлом я была шлюхой.
- А я убийцей.
Они улыбнулись друг другу.
 «Лопочут  что- то на своём, зайчики беспризорные» - :  Весёлый Бебикила уверенно вёл улов.

Он расщедрился на кино и мороженое.

Мальчик демонстративно отсел. Девочка дичилась, сняла руку с плеча, отстранилась при попытке поцелуя. Бебикила жестом показал: - «Нет проблем»
Мальчик  поглощал сюжет фильма и мороженое. 
Самое время незаметно уйти с девчонкой: - «Хочешь  классно повеселиться? Частный клуб. Добрые  друзья. Ручаюсь» 

Банда собиралась в старом бомбоубежище. 

- Звездопад, я не хочу, чтобы они умирали в мучениях. Пусть просто заснут.
- Хорошо. Я сделаю так, что заснут. Умирающие во сне кричат.
- Пусть кричат. Никто не услышит.
Дверь бомбоубежища запиралась снаружи.

Говорят - демон по имени Проституция жена демона по имени Убийство.
Есть теория, что время – это живое существо. 

****** 
Всё началось в Ленинграде.

Звездопад слышал, как бабушка сдавленным голосом говорила его Матери: - «Навязали на шею дурочку».

Дядя ходил, как Буратино, слегка подпрыгивая, говорил фальшиво – солидным баритоном. Ему было чуть за двадцать.  Он выглядел старше, гордился своими старомодными усами и бородкой. Дядю не любил никто, но Звездопад не любил его больше всех. Дядя был младшим братом Отца. 

По просьбе бабушки Дяде с невестой Белоснежкой было позволено ночевать в спальне для гостей. У Дяди лицо лоснилось от предвкушения. Он будет долбить её всю ночь. Вопрос о свадьбе был решён. Дяде совсем не хотелось садиться в тюрьму за совращение несовершеннолетней. Доказательство преступления - беременность невесты.
Белоснежка уходила за дверь спальни, как в печь крематория, шаря глазами,  в поисках соломинки зацепиться.

Звездопад  был настоящим человеком среди взрослых детей. Он не делал вид, что всё нормально.

На следующее  утро Дядя вышел из спальни с довольным видом и сладко потянулся. Он не сразу заметил Звездопада, сидящего  под дверью.
- Ты с ней спал – мрачно сказал Звездопад.
- Я уходил и вернулся.
- Врёшь. Ты с ней спал.

Белоснежка дичилась новых людей, ненавидела переезды, при которых обязательно что-нибудь теряла. 

Мама Белоснежки, балансируя на грани приличий, меняла квартиры, места работы, кавалеров.
Белоснежка купилась на фальшиво – солидный баритон Дяди.
******

Опять чужие места, чужие люди, чужой Дядя. 
Белоснежку тошнило. Дяде всё время хотелось секса, ему было наплевать, что она беременна. Она безучастно подчинялась.
Она любила живущего в ней ребёнка. 
Родственники мужа твердили, что она их подставила. 

Мга
Осенний туман. Угасание дачной жизни. Временно обогретый домик наводил на мысль, что бродяжничать не так уж страшно. 
Днями Белоснежка спала, укрывшись телогрейкой на заваленном хламом чердаке. Дядя всю ночь не давал спать. 

Этот счастливый поворот судьбы приходит на память вновь и вновь, когда я сказала: - «Пойдём в лес?» 
И Звездопад, как щенок, кинулся следом. 

я уводила его всё дальше.
Мы собирали клюкву на болоте. 


Мы двигались всё быстрее. Земля уходила из-под ног. Душа ребёнка, живущего во мне, поднимала  как ангел. Его глазами я видела путь. Следом прыгал с кочки на кочку Звездопад.

Земля снова становилась твёрдой. Из-под ног вспорхнула стая бабочек – жемчужниц:-  «А спать им не пора? Осень. »


Мы вышли на дорогу, ведущую к покинутому домику лесника. Рядом колодец, вокруг покосившийся забор, заросший сорняками огород.

- Мы попали в Рай! Здесь тепло, как летом.

За домом зеркальный пруд. Посередине остров. На нём могучий дуб.

- Звездопад, там, в огороде картошка. Я накопаю. Разведём костёр. Испечём. Набери воды из колодца. Сварим клюквенный морс. 

Я услышала, как он вскрикнул. 

Звездопад  смотрел в колодец бледный как смерть. 

- Что там?!
- Не смотри. 
- Что?
- Твоё будущее. Оно такое страшное. 
- Ты заболел. Ты бредишь. Нам нужно возвращаться домой.
- Никогда! Смотри сама!
Я заглянула в колодец и увидела чудовище. Я узнала в этом чудовище Звездопада в будущем.
- Мы не станем такими, правда?
- Мы не вернёмся никогда!

Земля ушла из-под ног. Какая- то сила подняла нас  в воздух как две щепки.
Время зависло в магнитном поле. 
Луна и солнце замелькали, завертелись в стремительной карусели туда и обратно вокруг часовой и минутной стрелки, которыми стали наши распластанные тела в густом желе концентрированного времени.

Мы не помнили, сколько продолжалась эта процедура. 


С тех пор, как Белоснежка и Звездопад пропали, Отец много раз приходил на болото, искал, звал. Однажды видел их в тумане по ту сторону топи. 

Звездопад иногда скучал. Они возвращались в сумерках. Стоя за оградой, смотрели в горящие окна, за которыми протекала обыденная жизнь их семьи. Когда все засыпали, они тихо входили в дом, поднимались на чердак, накрывшись телогрейкой,  грелись до утра. Потом снова уходили на болота. 


Научили тебя молится 
В церкви, в хедере, в медресе
Потому взорвался твой Мерседес
На дождливом шоссе
Стекают мечты теперь ничьи
С прозрачных компьютерных рук
Цифр ручьи
*****
 

 

Бал демонов 1.

Москва.

Конец восьмидесятых.

Ноябрь. Поздний вечер. Дождь Последний троллейбус.

Сидя у окна, Лора смотрела на расплывающиеся пятна фонарей, кутала лицо в воротник нового – ненового пальто. Купила у подруги. Напоследок. Та уехала в Париж.

Лоре почти четверть века

Новое – неновое пальто было мягким, тёплым,  ещё модным для Москвы. В нём сохранился близкий по духу парфюм подруги, её нервный запах. Подруге двадцать. Чудовищная авантюристка. В чудовищности её мощность.

 Лора всегда в накрутке. Работает на себя. Импровизатор. На данном этапе занимается частным туризмом с небольшими группами иностранцев.

 Чтобы без проблем путешествовать по Золотому Кольцу, Лора убедительно просит своих иностранцев пару дней не мыться, не бриться, одеваться в нестиранное, похуже и молчать. Стилизованные таким образом, они идеально сливаются с толпой.

Её иностранцы – из тех, кто работают в Москве. Чтобы не спиваться окончательно, в свободное время пытаются заниматься чем-нибудь полезным.

«Созерцая молча, воспринимаешь глубже.» -  это они покупают. Устали от постоянного внимания.

Не перестают удивляться забегаловкам - стекляшкам с пельменями, блинами, креветками и пивом по мизерным ценам.

 

Лора едет домой по родному Ленинскому проспекту.

В троллейбусе два Типчика, средненьких во всех отношениях.

 Что- то бурно обсуждают. Один, поймав взгляд Лоры, тут же деловито подсел знакомиться, стал клянчить телефон.

Она  занята мыслями о подруге, канувшей в Париж, без гроша, без языка.

Выходя, Лора дала Типчику телефон, сама не понимая, зачем.

Разозлилась на себя: -  «Будет потом надоедать!»

Дала, значит надо. Спонтанно ошибок не делала. А вот если долго думала - делала.

Взгляд у Типчика знакомый - мышиный, голос механический, фразы резиновые.

 

Лора думала - куда ушла  любовь?

Горячо любимый бывший Муж был обаятельным, нежным, чувственным.

Но в нем жил демон, который  периодически брал верх. И тогда взгляд Мужа становился  мышиным, голос нудным, лицо бледнело, резко падала температура тела. Он властно хватал её ледяными цепкими пальцами, вспыхивая безликой похотью. Воздух вокруг сгущался. Лора задыхалась, теряла волю. Механически, как робот, суетливо как кролик, он подолгу добил её  и ни как не мог кончить. Лора не узнавала его запах. Её тело ныло, пылало изнутри, впитывало чудовищный, чужой запах, который, как она потом как не мылась, не могла отмыть по нескольку дней.

У бывшего  Мужа было три лица:

Первое лицо - его собственное – чистое и прекрасное -  его он прятал под паранджой пофигизма.

Второе  лицо –  непробиваемый пофигизм.

Третье -  безобразный, сведённый судорогой, лик демона.

В минуты слабости, к Мужу было опасно поворачиваться спиной.

В конце концов, демон полностью овладел Мужем, вытеснив из него душу.

Душа эта витала рядом, звала на помощь.

Лора металась на грани безумия и самоубийства.

 

Она проиграла и ушла.

 

 Сквозь мышиный взгляд Типчика из троллейбуса, проступал знакомый лик демона, отнявшего у Лоры Мужа.

« Что ж посмотрим, что можно сделать. Тогда я проиграла. Попробую опять»

 

Типчик позвонил на следующий день.

До чего же голос у него противный.

С напыщенной торжественностью пригласил в гости к друзьям. Уверял, что будет  интересно и весело, что она может прийти, когда захочет, но желательно к семи.

 В восемь Лора договорилась встретиться с группой для инструкции к предстоящей экскурсии.

«Загляну в эти гости на пол часика и смоюсь».

Тёмная парадная кирпичного дома, захламлённая прихожая, неуютная столовая. Угрюмые, словно недовольные вторжением, хозяева. На столе подозрительного вида салаты. За столом человек десять пожилые или старые.  Только одно молодое лицо - девушка возраста Лоры. Скучно. Все чего- то ждут.

Девушка похожа на Лору, темноволосая, стройная, с тонкими чертами лица. Как только Лора вошла, девушка взглянула на неё раздражённо и болезненно.

Вскоре появляется, раскланиваясь, словно под бурные аплодисменты, смазливый брюнетик, настоящий душка, ухоженный, чистенький, мечта любой тёщи. На нём бархатный пиджак, брючки  со стрелочками, ботинки начищеные до блеска. Девушка встрепенулась, вперилась в него отчаянным взглядом. Тот намеренно её не замечает, кидается любезничать с размалёванными старыми тётками. Те елейно улыбаются. Все собравшиеся знают друг друга. Брюнетик хорошо отдрессирован,, намеренно не замечает и новое лицо – Лору.  Публика исподтишка наблюдает за её реакцией. Девушка, похожая на неё, в истерике.

Лоре всё ясно: - «Мне пора»

Публика заметалась. Её не хотят отпускать. Лора спокойно отвечает: - «У меня важная встреча». Собравшиеся смотрят друг на друга. Применить насилие не решаются.

Пытаются надавить на психику. Лора неумолима. Уже в коридоре какой-то старик пытается её гипнотизировать на выходе. Лора лишь усмехается.

Она вышла на улицу. Всё позади.

Демон таращился на Лору из окна:- «Ещё встретимся».

*****

Стивен

Девяносто второй

Стивен прибыл в столицу России.

Он мужчина сорока лет. Чуть ниже среднего роста.

Худощавый. Одет по - стариковски солидно.

Совершенно мальчишеские серо голубые глаза под темно -русой прямой чёлкой

 

Зима. Город покрыт серо – жёлтыми снегами.

Поселился в шикарной гостинице.

Он представитель компьютерной фирмы.

Стабильный.  Элегантный. Позитивный.

Но на лице растерянность.

Мечта сбылась. Где радость?

Когда- то он собирался сюда с миссией государственной важности. Собирался в качестве шпиона.

Долго готовился, но не удостоился. Послали кого- то другого.

Он подозревал, что его кандидатуру отклонили потому, что он всегда и везде был чужой.

С тех пор, как в пятнадцать сбежал из дома и прожил в лесу целое лето.

Сбежал, потому, что не выдержал издевательств отчима и предательства матери, равнодушно смотревшей на это.

Стивен долго терпел.

Заторможенная, скучная жизнь в родном городке текла, как кисель. Всеобщее равнодушие было благодатной почвой для насилия.

Стивен сбежал, после того, как на глазах у матери отчим схватил  его руку и сунул её в кастрюлю с кипящей водой.

Рука и душа Стивена были навсегда обезображены.

Его никто не искал. О нём никто не беспокоился.

Если местные жители натыкались на него, то в лучшем случае не замечали.

Сверстники дразнили. Особенно старалась одна девчонка.  Она и раньше не давала житья. Чем хуже шли дела, тем больше она входила в раж.

Он поймал её в лесу и долго с остервенением насиловал, наслаждаясь её страданием.

После этого инцидента появился серьёзный повод убраться оттуда подальше и поскорее.

 

Стивен подался в большой город, в спец агенты.

 Одна из проверок на стойкость – выдержать анальное изнасилование. Выдержал.

Потом жил дальше, как ни в чём не бывало.

Готовился к спецзаданию.

Надоело ждать.

Понял - военная карьера не удалась.

Переквалифицировался в прозаичного предпринимателя.

И вот он в Москве.

В отеле познакомился в баре с русской девицей и отправился по ночным клубам.

Днём серые офисы, деловые встречи. Вечером полутёмные бары, томные девы.

Стивен впервые сделал нечто недопустимое - рассказал свою историю одной из этих дев. Она внимательно и с интересом выслушала.

У большинства русских складывается превратное представление об иностранцах с запада, как о чудаковатых, эксцентричных и открытых людях. Таких чудаков на востоке большинство, потому, что дома они не поняты и неприемлемы.

Стивену не хотелось уезжать, хотя где бы он ни был, его никогда не покидало чувство, что вокруг лес, и рана на руке не заживает.

 

Всегда жалеем, что тепло ушло 
Как не поэтизировали осень 

*******

Бал демонов 2.

Стоило ему позвонить, и не молодая, скромная бухгалтер Тамара Петровна  мчалась к нему через весь город, везла  с собой жареную курицу, салат оливье, пирожки, мыла ему полы, смотрела с умилением, как он жрёт.

Она надеялась, что этот потасканный, невзрачный мужчина, однажды повинно склонит перед ней голову, пустит ей зайчика своей плешью, и скажет: - «Я устал, я одинок. Ты надёжный друг. Давай проведём остаток жизни вместе»

Как жить не молодой, скромной труженице без сказок? Она вложила в него время и труд. Коготок увяз – всей птичке пропасть.

Напоследок он по быстрому трахал её скомканным тычком и выпроваживал.  Она топала вниз по бетонной лестнице, роняя тяжёлые слёзы,  от которых в бетоне оставались выбоины.

У него таких было штуки три. Он составил чёткий график «дежурств».

Когда он заикнулся  Лоре, на счёт проявления заботы, та расхохоталась: - «И что едут?! Бесплатно?!»

Демон многоликий, как гидра, снова напоминал о себе.

Лора ловила на себе мышиный взгляд Головоногого, сразу узнавала и тут же забывала. Он умел искусно выпадать из памяти.

Головоногий  почтенного возраста пользовал не молодых, но обожал молоденьких.

Жил в доме напротив, был коротконогим и колченогим, как фавн, носил с собой удачную фотографию себя по пояс, выходящего из пены морской.

 Знакомые за глаза называли его Туловищем.

Лора прозвала его Головоногим.

Он наблюдал за Лорой из своего окна.

Лора с детства разговаривала с цыганками, стараясь уловить, какими методами те отвлекают внимание.

Она научилась проходить через толпу цыганок, ничего не теряя.

Правда, цыганки проклинали её за это.

 

Головоногий охотился на девушек везде и всюду.

 «Дом Художника»  был пастбищем барышень.

Они бродили по залам парами и в одиночку.

«Дом Художника» был любимым местом охоты Головоногого .

Оттуда он тащил добычу к знакомому художнику в шикарную мастерскую неподалёку. Там собирались женатые мужчины с возможностями выше средних.

По окончании романов с более успешными приятелями, барышни с барского плеча приходили к Головоногому поплакаться.

Старый блудник был скрягой.

Тем, кто, буксовал у кромки постели, выделялось для храбрости пол рюмки водки, два на два квадратных сантиметра бутерброд и один на один квадратный сантиметр плитка шоколада.

Иногда Головоногому звонили родители барышень и, запинаясь, спрашивали

- А где вы с ней встретились? На теннисе?

- И на пенисе.

 

Он давно зазывал Лору к себе.

Она выделила двадцать минут жизни, на то чтобы поржать.

Головоногий стратегически обдумывал каждый шаг.

 

Она пришла.

Его большая мохнатая собака, тут же легла у двери.

Он пел перед Лорой, плясал, рассказывал разные истории, в которых слышалось поскрипывание заезженной пластинки.

С прозаической миной Лора встала, урезав программу концерта.

- Ну что ж тебе ещё!?

Отчаянным жестом он  выдал паёк:

пол рюмки водки, два на два квадратных сантиметра бутерброд и один на один квадратный сантиметр плитку шоколада.

Лора на ходу кинула в рот крохи угощенья, закапала их пипеточной порцией водки и подошла на выход.

Головоногий встал рядом с собакой у двери. Он обнял Лору. Её омерзение  детонировало оглушительным взрывом хохота, хлынуло  из-под двери и затопило весь подъезд. Лаем вторила собака. На площадке послышались возгласы соседей.

 Пришлось открыть.

 Через пять лет, в период крушения финансовых пирамид, Лора,  проходя мимо, увидела Головоногого в толчее у входа в банк МММ.

 Узнав Лору, он попытался втиснуться в ряды кинутых поглубже.

Мышиный взгляд его был затравлен

****

Бал демонов 3

http://www.youtube.com/watch?v=lHjNmyzrVvM

Семён был чуть постарше Лоры.
Тоже водил группы иностранцев на экскурсии. 
Они примелькались, пересекаясь в ходе просмотра достопримечательностей. 
Семён не импровизировал, как Лора.
Не было нужды.
Группы и образование экскурсовода у него были настоящие. 
Такую работу только с хорошими связями получить можно.  
Семён парень видный, ухоженный, тело как у порно звезды, глаза честные, любящие. Глянешь, и замуж хочется.
 Только бледный немного. 
Лора иногда задумывалась о причине этой бледности.
Странно было Лоре, что такой завидный жених  на неё, мелкую, беспочвенную предпринимательницу,  заглядывается. 
Свидания назначал. Лора кокетливо отнекивалась. Лестно.
Но честные варианты не про неё.
Семён и то предлагал и это.
 Никак. 
В ресторан, в театр – это обязывает.
-  Пойдём на вечеринку  к давним приятелям по университету? Ни к чему  не обязывает.
Лора как представила:
 Люди, небось,  культурные, устроенные.
Встретят радушно.  Наверняка обаятельные, остроумные.
Будут иронизировать по поводу того, что Лора, в отличие от прочих гостей, не пожелает снять при входе верхнюю обувь.
Присутствующие дамы будут завидовать её шикарным сапогам. У них таких нет.  Зато у них есть квартиры, машины и дачи.
А Лоре в многонаселённой коммуналке, в места общественного пользования очередь приходится занимать. 
Нет смысла копить на недвижимость.  Лучше поскорее всё просадить, пока не посадили. Лора преступник, нелегальный  частный предприниматель – угроза экономике страны.
Она прятала деньги в сапогах: валюту под стельками, золото в каблуках. Всё своё носила с собой.

В семнадцать, её, тогда  труженицу фабричную, в день получки зазвали благородные студенты престижного Бауманского  института на вечеринку. Народу было много.  Все свои. Только она чужая. Получку в карман джинсов положила. Хозяйка дома, модная девица, предложила красивое платье примерить. Пока Лора примеряла, получка исчезла из кармана джинсов. Кинулась искать, выяснять. Оскорбились. Выставили.

- Давай хоть в парке погуляем? Ни к чему  не обязывает.
Стояла тёплая золотая осень. Сентябрь.
Поэтическая прогулка в Измайловском парке показалась заманчивой.
Почему бы нет?
- Ну давай.
- Нет. Не сейчас. Завтра.
Не спонтанному Семену было важно определённое время и место.
На следующий день они встретились. Семён пришёл с Другом.
Лора не успела удивиться.  Друг  её заворожил. 
Он был небольшого росточка, на первый взгляд, невзрачный, особенно на фоне красавца Семёна. 
Бледный, слегка замедленный Семён отступал на задний план перед магическим очарованием  Друга, вертлявого, жилистого, всего как на пружинах.
Друг чернобровый, скуластый. Бойкие чёрные глаза его горели из-под лихих тёмно-русых кудрей. Он обладал особым даром. Он был оружием Семёна. Он был дьяволом, неотразимым,  вульгарным  в каждом жесте, в каждом взгляде. Он обволакивал сексуальностью. Лора чувствовала себя мухой, упавшей в сладкий, густой  кисель. 
Дьявол, уверенный в своей силе, не спешил.
Он смеялся, шутил, вертел её в руках как конфетку – леденец, рассматривая, принюхиваясь.
У Лоры кружилась голова. В глазах рябила осень. Мушка каменела в янтаре.
- Классные сапожки. А ну ка встань на скамейку. О! Какие у тебя коленки!
Его мягкая горячая рука стала гладить коленки, поползла вверх. 
 Семён молчал, лишь  сентиментально  улыбался.
Он не вмешивался, пока пациентка не дойдёт до готовности.
« Дьявол не вид мелкий. На самом деле он огромный. Словно баскетболист, быстрый, пружинистый, ловкий, легко поигрывает  в руках, как мячом, кометой похоти с  пылу, с жару. Вот- вот закинет. Я – всего лишь сетка»
- Давайте займёмся сексом все втроём? Да! Сейчас и здесь!
Лора вдруг совершенно ясно себе представила и поняла, что для них  это было в порядке вещей.  Они так не раз делали с другими девушками на глазах у всех, прямо на улице. Они превращали девушек в сексуальных маньячек.  Потом распоряжались своими жертвами, как хотели, шантажировали, унижали, мучили. 
Мелькнуло видение целой вереницы несчастных, зомбированных, иступлённых страстью рабынь, жаждущих ещё и ешё, напрочь потерявших интерес к обыденным отношениям. 
- Нет. Я не хочу. 
Демон удивился: - «Ты мне нравишься»
Видимо друзья чаще имели дело с девушками своего круга, не настолько искушёнными в борьбе за выживание.
Лора спрыгнула  с подиума скамейки и пошла по аллее прочь. Вдогонку увязался снисходительный смех.
******

Капитан

Москва.

Восемьдесят восьмой.

Дине двадцать два.

Русская.

Внешним видом и манерой одеваться может запросто сойти за полячку, немку, ирландку.

 Говорит на английском и немецком. Не то чтобы очень бегло, но вполне понятно.

 Среднего роста, пышные пшеничные волосы, белая кожа в веснушках, серые глаза.

 Любимый цвет – серо – голубой. Замкнутая. Нейтральная.

Этим и нравится солидным мужчинам.

Дина встретила Капитана в баре «Интуриста» (А где ж ещё?)

Она прислонилась к нему, как к тёплой каменной стенке, чтобы отдышаться от вечного бегства.

 Он был первый реальный шанс за всю её несознательную жизнь.

Дина видела таких немолодых, мужественных шерифов в вестернах пятидесятых.

Бывший военный лётчик, ветеран двух войн - в Корее и во Вьетнаме. Окончил военную карьеру в чине капитана.

Переквалифицировался.

 В Москве работал шерифом строительной части Макдональдса.

Дина звала его: - «Мой Капитан»

В его глазах была пронзительная голубизна из радужного спектра.

Предельно собранный, Капитан умел засечь на обширной панораме движущуюся цель.

Так он засёк Дину.

Целый час наблюдал из окна своего номера, как она ловила такси в сырую метель, и решил, что жизнь к ней несправедлива.

Она бы давно на метро доехала.  Просто за двадцать минут езды на такси она отсыпалась  лучше, чем за ночь дома.

 Соседям по коммуналке, старым стукачам, снились кошмары, от которых те выли в безнадёжной тоске пред лицом грядущей расплаты. По их доносам репрессировали немало народа.  Призраки приходили целыми лагерями, заодно пили энергию Дины.

 

Капитан был старше на тридцать лет.

Когда он сделал ей нескромное предложение провести с ним ночь, она фыркнула: - « Ты что, папаша, совсем?!»

Но за существенную сумму он попросил её  сделать нечто невозможное - просто хорошо выпить и лечь спать без мысли, что она кому- то что-то должна. 

За такую существенную сумму она сделала всё, что было в её силах.

Проснулась с чувством, что всю ночь каталась на такси или десять лет отдыхала на лучших курортах мира.

Наутро она вышла из его номера совсем другим человеком. Не накрашенная, незадёрганная, она спокойно миновала охрану.

Капитан немало повеселился глядя, как молодчики в штатском, рыскали после её ухода в номере в шкафу, под кроватью, и даже в чемоданах.

- Нашли что ни - будь интересное?

- Но она была!

- Была, да сплыла.

Дина перестала суетиться, поняла: - «Всё, отстрелялась. Больше не придётся шустрить, трястись, напрягаться»

Полученная сумма существенно меняла жизнь.

Отпала необходимость зарываться страусом в ворох грёз, компенсировать тошнотворные компромиссы маленькими  разрушительными радостями.

Открылся горизонт. Но этот горизонт был на витрине. А Дина на улице, девочкой, торгующей горящими спичками надежд.

Навязчиво жужжало в подсознании: - «Не логично.  Не стою счастья.»

Она плохая девочка, которую постоянно надо наказывать за всё.

Она носила в себе чувство вины с бессознательного возраста, а может и родилась с ним.

Капитан знал, что романс с Диной – это полёт в никуда.

Под сердцем его лежала и всё чаще напоминала о себе ревнивая пуля, полученная ещё во Вьетнаме.

******

Бал демонов 4

В тёмном ноябрьском небе висела оранжевая мгла. Моросящий дождь размывал огни мегаполиса, размывал Лору, и она стекала мутными ручьями на тротуар.

 Такое было настроение.

Лора не любила зонтиков, постоянно теряла.

 Когда выходила из дома, только начинало накрапывать.

Потом возвращаться было поздно. Спешила на встречу с группой экскурсантов. Никто не пришёл.

Бывает.

Ни претензий, ни извинений, ни планов.

Напала хандра.

Каждая третья – четвёртая экскурсия срывается. Всё на свой страх и риск.

Не смотря на это, на жизнь вполне хватает.

Устала от неопределённости? Пожалуйста обратно на завод. Нищета и деградация ждут с распростёртыми объятьями.

Вдруг захотелось зайти в бар и выпить. Но знала – в общественных местах ей пить нельзя. Она не сколько пьянела, сколько соловела, впадала в оцепенение и вела себя, как лунатик. Однажды выпив у подруги, чуть не вляпалась.

Был мглистый вечер. Светло затуманенная Лора медленно шла мимо Новодевичьего, наслаждаясь видом. Она почти дошла до метро, когда рядом, совсем не на остановке тормознул троллейбус полный пассажиров.

- Садись, подвезу – сказал водитель – рыхлый, постный парень. Он указал на место в кабине рядом с собой. Она села и сразу забыла про него. Лоре хотелось полюбоваться вечерней Москвой. Она думала сойти через пару остановок. Но езда укачала её. Когда она поднялась, чтобы выйти, была без сил, цепкие руки водителя снова усадили её на место. В тесном присутствии этого неприятного парня она катастрофически слабела , снова и снова предпринимая попытки выйти. Поездка закончилась в троллейбусном парке на другом конце города. К тому времени Лора уже приобрела иммунитет, к энергетическому вампиризму  водителя и, страшно злая, покинула наконец проклятый троллейбус.

Она целеустремлённо быстрым шагом направлялась к метро, когда услышала за спиной тяжёлый топот.

-  Ты куда?! – он опять протянул цепкие руки, но Лора отвела их прочь

- А в чем дело?

- Я провожу тебя домой.

- Уже проводил. Хватит. Два часа назад как дома была бы. И ещё два часа теперь переться. А потом – через час метро закрывается. Не успеешь вернуться.

Но напористый жлоб шёл следом. Видно недавно в Москве. Мелкая нечисть мнила себя нечистью крупной. Лора не смотрела на него, не разговаривала с ним, ехала в своих мыслях. Водила, живший в общаге, наметил взять на проезд на его троллейбусе, цену в размере московской прописки. Он не отставал и дошёл до самой двери Лориной квартиры.

- Ну пока.

- Как «пока»!?

- Я тебе что обещала?

- Ну пожалуйста! Метро закрылось.

- А ты не знал?

- Я где угодно лягу. Ты только пусти.

- Без вариантов. Мама проснётся, и вообще я так не делаю.

Она жила одна, так делала, только не с такими, как он.

- Не надо шуметь. У меня соседи нервные. Могут милицию вызвать.

Он жадно смотрел на её дверь. Ему так хотелось проникнуть в её жизненное пространство, захватить его, а её уничтожить, смахнуть с пути, как досадную помеху в счастью. В деревне его  ждёт  самка, такая же рыхлая, постная, липкая, как он сам. Он обещал ней Москву. Им пора делать кладку.

Ему очень нравился этот город, район, дом.

- Ну давай же! Доставай ключик! Впусти меня!

Но чуждое существо по имени Лора твёрдо стояло на ногах, смотрело насмешливо и спокойно. Оно было сильнее. И нечего с ним поделать было нельзя.

 ******

Бал демонов 5

Что делать, если в дождь опускаются руки, которые не любят держать зонтов?

 Какие могут быть экскурсии в такую погоду?

Ноябрь бьёт в окна ощипанными крыльями.

Неугомонная тревога гонит из дома.

«Потолкаться что ли среди людей и нелюдей в каком ни будь престижном баре, где тусуются иностранцы? Нужно заводить знакомства. Может, перепадёт какая работка?» - думала Лора.

Зашла в Ирландский паб на Калининском, только отошла от стойки с валютным соком и чуть не выронила  стакан - в ней всё перевернулось:

«Анвар! Белобрысый крысёнок! Придушила бы!»

Анвару было двадцать два, на первый взгляд - выглядел семнадцатилетним. Грациозный как эльф. Он зацепил её контрастностью.  Стоило всмотреться, и сквозь подчёркнутый имидж юности проступала преждевременная старость: хрупкость, не сахарная, а солевая, тонкая, еле заметная сетка морщин на слишком чувствительной,  иссушенной аллергиями коже. Голубые глаза холодные, как льдинки.

Казалось – он и будет таким – вечно молодым, вечно старым.

Он был смышлёным. С ним интересно было поболтать.

При первой встрече он рассказывал, что торгует иномарками, собирается открыть продуктовый магазин в ГУМе, спросил, не хочет ли она у него работать. Но такая работа была ей не интересна.

Анвар пару раз безуспешно пытался её снять.

В конце концов, снял успешно.

 

Он плюнул ей в душу и засиял.

Издали, в нимбе золотистых локонов он был похож на одуванчик.

Он обнимал очередную и не видел Лору в упор.

 

Он сказал, что для него заниматься сексом со всякими дворняжками это как  сунуть член в замочную скважину.

Лора получила возможность убедиться, что свои габариты Анвар, в принципе,  мог бы засунуть в замочную скважину, если бы они функционировали.

Но увы.

- Ты такая сексуальная – сказал он ей под утро, сквозь хриплый кашель в прокуренных лёгких.

«Тебе моя сексуальность, как мёртвому припарки» - подумала Лора.

 

Лучшее средство для повышения импотенции – это презрение к женщине.

 

После ухода Анвара, она обнаружила свой туалет основательно  заблёванным.

 « И откуда в нём столько?! Ведь тощий, как Кощей!»

Он обещал позвонить на следующий день в восемь вечера.

Когда телефон зазвонил в обещанное время, она знала, что это кто угодно, только не Анвар.

Звонил Хороший Знакомый, справиться как она себя чувствует после облома. Лора была его первой романтической любовью. Он, как выяснилось, учился с Анваром в Суриковском художественном училище и хорошо его знал.

Этот Знакомый в своё время рассказывал, как богатенькие соученики развлекаются. Предлагалось, например, съесть живую крысу за мотоцикл.

Были и более изощрённые развлечения сексуального порядка.

За солидное вознаграждение предлагалось публично само удовлетвориться  орально.

Могли и кинуть.

 

Фантазии Анвару было не занимать, но художником он не стал.

 

Лора могла себе представить весьма содержательное общение с этим индивидом где-нибудь в далёком будущем или в прошлом, в том возрасте, когда секс был бы не актуален и не создавал бы комплексов.

Хотя, возможно, были у него и другие проблемы. Анвар рассказывал по воспоминаниям матери, что в раннем детстве он постоянно плакал, никто не мог понять – почему.

 

Где то через месяц Лора заглянула мимоходом в ГУМ. У самого входа появился новый продуктовый магазин. Она сразу поняла, что это магазин Анвара.

В помещении стаяла такая жара, что Лора подумала, не перепутал ли Анвар холодильные установки с установками для сауны. На прилавках расцветали бактериями мясо - молочные продукты. В этой печке душегубке медленно жарились кассирша и охранник в костюме. Любопытные и доверчивые гости столицы всё-таки заглядывали.

Лора постояла минуту и ринулась вон. На выходе чуть не наступила на свежую блевотину. «Господи! Неужели тут кто–то что-то купил?!»

******

Бал демонов 6

Середина восьмидесятых.

Если случались кидняки и олбомы – Лора  не унывала. Много не теряла, потому что много не имела.

Фарцовка, мелкие валютные махинации, частный бизнес экскурсовода шли с переменным успехом.

Но по сравнению с жизнью на жалкую заводскую зарплату она купалась в роскоши.

Экономическая независимость пьянила.

Когда наступал май, её тянуло гулять по ночной Москве.

Она отдавала себе отчёт, насколько опасны такие прогулки, поэтому одевалась неброско, волосы убирала в пучок, не пользовалась косметикой.

В те времена было ещё возможно  гулять по ярко освещённым, постоянно патрулируемым центральным улицам.

Когда выходила на прогулку, в голове включался мягкий тихий блюз. Она впадала в созерцательное состояние, и, казалось, плавно плыла, как летающая тарелка на низком ходу.

 

Иногда её преследовали искатели приключений.

Большинство из них говорили одно и то же. Некоторые, говорили, будто это что-то новое.

Объяснить пешеходу своё нежелание знакомиться было легче, чем водителю.

Если машина  ехала параллельно, она отрицательно качала головой и делала жест: - «Без вариантов, ищи дальше.»

Если машина полная джигитов, с визгом тормозов въезжала на тротуар, Лора стремительно выбегала на середину проезжей части

Гуляла под Богом.

 

Потом пришли другие времена, положили конец ночным прогулкам.

Но до этого она успела нагулять себе впечатлений.

 

В детстве Малюту звали Солнышко за прелестные рыжие локоны.

В молодости, при своей обаятельности, он был неотразим.

На момент встречи с Лорой, ему было тридцать пять. К тому времени он слегка раздался и пожух. Рыжая шерсть стала жёсткой, кожа сухой, шелушащейся, покрылась красными прожилками.

Среднего роста, крепкого телосложения, скуластое лицо с твёрдым подбородком, голубые глаза, воспалённые, умные, внимательно разглядывали Лору, как букашку под увеличительным стеклом.

Она прозвала его Малютой. Таким представляла себе Малюту Скуратова.

Малюта любил неприметных.

Он, очевидно, был богат, имел серьёзные связи, раз смог купить себе легендарную машину Берии.

На этой машине он и подъехал. Занавески с окон салона были сняты. Внутри концентрированный мрак.

Малюта не заманивал, не сулил.

На ночных дорогах Лора никогда не видела таких спокойных и уверенных типов.

Малюта имел дальний прицел.

Безупречный прагматизм.

Попросил телефон. Потом встретились.

Вызывал интерес, но желание не вызвал.

Рассказывал, что собирается один совершить кругосветное путешествие на яхте.

Для таких планов у него тоже были возможности и средства.

 У него была самая крупная порно студия в Москве.

Ему нужны были девочки с синдромом самобичевания, не отягощённые опекой родственников, те, кому в жизни особенно не хватало внимания.

Он предлагал триста рублей за день – хорошую месячную зарплату.

Лору не зацепило. Она по валютным делам и больше зарабатывала.

Её забавляло, как большой дяденька колется:-« Интересно!»

Бояться ему было нечего. Всё схвачено.

Он думал: - « Одета хорошо, не вызывающе. Холёная. Наверное, родители средней руки начальники. Такие девочки особенно падки.»

Лора пригласила Малюту к себе. Хоть и комната в коммуналке, но в хорошем доме. Наличие японского телевизора и видео убедили в правильном диагнозе пациентки. И он уже в полной уверенности в том, что она согласна, доверительно посвящал в подробности.

Мирно беседовали за чаем, как будто о пустяках.

Он рассказывал, что у него хороший кинооператор, снимает так, что не видно теней, что когда просто снимают секс, это не заводит - нужен хороший сюжет, новые идеи, как он оглядывает пару и определяет её готовность: - «Так. У неё сиськи встали. Всё, поехали!»

 

 Малюте особенно нравился её ясный взгляд и полное спокойствие.

- У тебя есть красивое бельё? Какой любимый цвет?

- Бежевый и красный.

- Разденься, покажись! Тебе же любишь!

Не встретив энтузиазма, он почувствовал нечто забытое - эмоциональный всплеск.

Почва уходило из - под ног.

Собственная нагота привела его в ярость.

******

товарищ в новом мире

 

 

http://www.youtube.com/watch?v=uULcu0Ws7T8

 

1963

Минск

Катеньке два года. У неё блестящие чёрные глазки, шелковистые каштановые кудри.

Она худенькая и подвижная как норка. Жадно впитывает в себя всё, что открывает ей мир.

 

Её родители – молодые специалисты.

Семья живёт в барачном районе.

Удобства – одна колонка на всю улицу.

По выходу из декрета мама привезла из деревни бабушку.

Этот безумный поступок она совершила под давлением папы.

По старшинству он требовал к себе почтения, как к отцу, а сам отеческой заботой не баловал.

Хоть муж и жена и работали на-ровне, муж требовал от жены обслуживания и покорности домохозяйки.

Тёщу избегал из страха, что та раскусит, что он за фрукт.

Напрасно беспокоился.

 Невзгоды двух мировых войн привели бабушку в плачевное состояние.

Она прибывала в полузабытьи и сама нуждалась в уходе.

По приезду бабушка безучастно слонялась по дому, не понимая где находится, и разговаривала сама с собой.

Катенька следовала за ней, имитируя движения и бормотание.

 

Вскоре бабушку отправили обратно.

 

В доме велись возбуждённые разговоры .

Катенька чувствовала, что надвигаются перемены.

 

В ту ночь она плохо спала. Разбудили очень рано. Капризничала.

Ничего не ела за завтраком.

В пути успокоилась. Незнакомый маршрут. Нужно всё запомнить и осмыслить.

 

Двухэтажное казённое здание.

Катенька знала два казённых заведения: поликлинику и магазин.

Это совсем другое.

Они шли по коридору, уставленному кадушками с фикусами. Одна стена была из стеклянных плиток.

Яркое солнце заливало помещение.

Мама, маленькая, неловкая, испуганная, слушала здоровую, как лошадь тётку. Та разглагольствовала скучным голосом, размахивая руками не глядя на собеседницу.

Что она могла сказать?

 Есть правила и стандарты в детских садах. Кто их писал? Кто их соблюдает?

 тридцать  детей в группе на одну воспитательницу  – справиться гуманными методами не реально.

Здоровая тётка Катеньке сразу не понравилась. А ещё её злило, что мама, которой тётка тоже не нравилась, продолжала разговор.

 ”Мама! Домой ! ”

Катенька не могла понять, что у мамы просто нет другого выхода, поэтому была глубоко потрясена, когда мама оставила её с этим чудовищем и ушла.

Катенька пронзительно закричала и заплакала.

Тётка-лошадь подождала, пока мама покинет помещение, потом наорала на Катеньку так, что та от страха остолбенела и, забившись в угол, лишь тихо всхлипывала.

Тётка-лошадь перестала обращать на неё внимание.

Катенька огляделась. В принципе ей нравилось это светлое просторное помещение.

 Она обнаружила множество игрушек – настоящие сокровища: куклы голыши, машинки, кубики, мячи. Хоть игрушки были потрёпанными и грязными, Катенька пришла в восторг и принялась играть.

Вскоре появилось несколько детей её возраста. Катенька обрадовалась.

 Но  дети с хмурым видом надвинулись на неё, деловито вырвали из рук кукол голышей, и затеяли игру, в которую Катеньку принимать не хотели.

Одну куклу голыша отложили в сторону. Катенька подошла, взяла. Её тут же больно ударили. Катенька заплакала.

Тётка-лошадь наблюдала эту сцену с нарочитым равнодушием.

 

Появились  другие дети полностью занятые собой. Они разглядывали, ощупывали, обнюхивали себя, засовывали себе пальцы в нос и в попу.

От вида этих само копаний Катеньку чуть не вырвало.

Появилось несколько безутешных рёв.

Шум нарастал.

Тётка-лошадь рявкнула. Группа затихла.

Новый мир был невыносим. Катенька судорожно сжалась на грани срыва.

Кто-то погладил её: - « Не бойся. Не шуми – всё хорошо» - сказал ей Обыкновенный мальчик, вдруг оказавшийся рядом – «они сначала забудут, потом привыкнут.»

Глаза и волосы мальчика были неопределённого цвета. Он был собранный, как солдатик и красивый, как куклёнок.

- Хочу к маме – жалобно и доверительно сказала Катенька

- Мама придёт вечером. Так будет каждый день.

 

В дверях возникла толстая баба с большой кастрюлей - очередное испытание – манная каша.

 

Обыкновенный мальчик сел  рядом.

Катенька с глубоким отвращением смотрела на тарелку полную каши.

- Ешь. Не будешь - накажут. – сказал он.

Готовая обрушиться Тётка-лошадь смотрела в упор.

Катенька покорно взяла ложку и, превозмогая себя, стала есть.

Потом Обыкновенный мальчик поведал ей много утешительного -  после обеда дают компот – это вкусно, на полдник кисель с вафлями это очень вкусно, что  младшая группа не на совсем: потом переведут в среднюю, а потом в старшую.

Он говорил, указывая на дверь. Словно каждый переход – это освобождение.

Так, бок о бок с Обыкновенным мальчиком Катенька пережила свой первый день в новом мире.

Обыкновенный мальчик стал её опорой и поддержкой, учил, как избегать гнева Тётки-лошади, заступался, когда нападали другие дети, учил, как постоять за себя.

 Вскоре Катенька приспособилась к новому миру.

 

Он сказал, что его переводят.

 

Потом она жила надеждой, что встретит его.

И когда её перевели в среднюю, а потом в старшую группу, искала, расспрашивала других детей. Но никто не встречал её Обыкновенного мальчика.

 

Ни к чему ты не приторочена

Так умри как тварь

На обочине

 ******

График захвата Основано на реальных фактах

Скандинавия.

Старый Олаф пил пиво и закусывал рагу из оленины с подливкой из лисичек. Стены шикарного ресторана были украшены еловыми ветками и увиты новогодними гирляндами.
Как всегда в канун Рождества фирма приглашала сотрудников на торжественный обед.
Олаф проработал на этой фирме пол жизни. Выйдя на пенсию, продолжал работать на полставки юридическим консультантом.
Его коллега и давний товарищ Мартин, поднимая бокал, дружески подмигивал.
От этих взглядов у Олафа сжималось сердце. Ему хотелось немедленно уйти. Но что скажут коллеги?
Несколько дней назад Мартин пригласил Олафа отобедать в кругу семьи. 
Шесть лет назад Мартин женился на очень милой африканке. Жену нашёл через брачное агентство. 
Дома царил порядок и уют. Жена приготовила прекрасный обед. Они засиделись, выпили лишнего. Мартин предложил Олафу остаться на ночь.
Когда он уже засыпал, дверь его комнаты приоткрылась. На пороге стояла четырёхлетняя дочь Мартина чёрненькая как мать в розовой ночной сорочке с белым зайчиком.
- Я пришла пожелать тебе спокойной ночи.
С этими словами села на край его кровати раздвинула ножки и стала онанировать. 
Олаф лишь открыл рот.
- А теперь твоя очередь
Девочка взяла его руку и потянула к себе.
Олафу стало ужасно грустно 
Он как можно мягче отстранил от себя ребёнка и, сославшись на крайнюю усталость, выставил за дверь.

О том чтобы заявить в полицию или обсуждать инцидент не было даже речи.


Васке тридцать. 
Живёт в Горно- Полевой – пригороде. Полчаса езды на электричке до Холма Большого Аиста. 
Типичная эмигрантка из восточной Европы: небольшого роста, густые тёмные волосы, черноглазая, фигуристая. Носит одежду,  которую привезла из своей страны. Для Скандинавии такая одежда неприемлема -  слишком яркая, откровенная, кокетливая. Новую Васка не покупает не только из экономии. Ей нравится её одежда и не нравится, как местные одеваются – тускло, мешковато, на манер мусульманок носят платья с шароварами. 
Васка - мать одиночка. Живёт на социале . Полный набор факторов за которые презирают и нагло пристают.

Васка успокаивает себя тем, что все проблемы от незнания языка. 
Она учит язык.
  
Понимание приходит быстрее, чем догадываются окружающие, с детской непосредственностью обсуждая её в её присутствии.

Соседи  – эмигранты - экстремисты исламисты тоже высказывают мнение.
У них на родине таких как Васка вообще убивают.


Ах, где бы достать нам
Богатого папу
Который нам купит
И дом
И собаку
?

Сыну  Васки пять лет. Отношение к матери напрямую отражается на отношении к ребёнку. С ними не церемонятся - «не нравится детский сад ( самый худший в районе) сиди с ребёнком дома. Пособия не получишь.»

«Ребёнок странный, бегает кричит. Наверное, у него аутизм» - высказывается новоиспечённая воспитательница не имеющая образования.

Васка не теряет надежду на нормальную жизнь в чужой ненавидящей  стране и этим подставляет себя по полной.

Она ступает осторожно, словно по дрейфующим льдинам, просчитывает каждый шаг, не зная, что за неё уже все ходы давно посчитаны.



02. 10
Зима
Промозглый ветер. Снежная  слякоть. Автобусная остановка. Единственный ночной автобус в Горно- Полевую с  Холма Большого Аиста

Единственное развлечение - раз в две недели по четвергам Васка выходит потанцевать.
Дорого же ей даётся это удовольствие. Дома в три, а в шесть вставать.

На остановке толпится народ.
Наконец  подходит автобус. В толчее она не обратила внимания на очкарика средних лет. Этот давно тут толчется. Ехать никуда не собирается. За пять минут до посадки появляется ещё один типчик и пялится на  Васку влюблёнными глазами.
Когда народ сгрудился у дверей  автобуса очкарик и «Влюблённый» незаметно кивают друг другу. 
«Влюблённый» решительно двигается к Васке.
- Вы такая красивая. Зачем в автобусе толкаться? Могу  подвести. 
- С чего это вдруг?
-  Одиноко. Хочется поговорить.
Не только потерянный взгляд Васки, не только её когда-то шикарное уже не модное пальто с пожелтевшей голубой лисой - свидетельства отчуждения.
Она целыми днями ни с кем не разговаривает.
 «Влюблённый» умело втягивает её в диалог, чтобы она упустила автобус. 

У  неё нет денег на такси и обратиться не к кому. Бумажные уже промокшие сапожки на высоченных каблуках. Смертельно  усталая. Четыре часа до утреннего поезда в промозглую ночь. 
Ей можно ставить условия.

- Просто поговорить. Почему не повезти красивую женщину? – повторяет  «Влюблённый»
«На автобусе петляющим маршрутом полтора часа. На  тачке двадцать минут.»

Пустое пригородное шассе. Ночь. Кто будет искать?

Душевного «Влюблённого» душит предвкушение шалостей беспредела.

Но двери автобуса закрываются и она уезжает. 

Охотник раздосадован. Сорвалось.
Проект откладывается.

Красивая женщина и её красивый ребёнок давно попали в поле внимания
организованной структуры имеющей тесную связь с социальной службой и полицией. 

Серьёзные люди серьёзно платят за экстремальные стимуляторы.

Доходы от продажи порнографии с элементами открытого садизма и детская порнография  по своей доходности стоят третьем месте после наркобизнеса и торговли оружием.

По статистике эта скандинавская страна занимает второе место в мире по количеству самоубийств. Чаще всего это матери одиночки и дети с диагнозом на попечении социальных служб.

Автобус – островок стабильности везёт Васку  домой.
Страшно в лесу людей
******
Васка с сыном любят гулять поздними вечерами в лесу. Там безопасно.
Свет редких фонарей выхватывает лишь нижние фрагменты картины ночного пейзажа: слоновые ноги дубов, шуршащие, убегающие лапки лисиц.
Во время таких прогулок к ним приходит чувство покоя и единства.

Наконец  суббота.
Васка мечтала выспаться.
Проснулась  от гама. Прямо под окном орёл поймал ворону. Воронья  - сорочья слободка собралась и орала.
Орёл слушал, да кушал. Жалко ворону. Думала Васка выйти, спасти, но поздно. Достали орла криком - гамом. Не смог он завтракать в такой обстановке. Взял свой завтрак в когти и полетел проч.  А вороны – сороки следом.



Васка работает санитаркой в пансионе для взрослых аутистов по направлению от коммуны пригорода Горно- Полевой.

Полный рабочий день тяжёлого труда в доме, где живёт безысходность и зловонное уродство.

Васка считается паразитом общества – поскольку получает социальное пособие. 

Пока не выучила язык, она не имеет права работать. Её работа называется проявлением заботы коммуны о времяпровождении – чтобы не скучала.

Пациенты плотно подсажены на психотропы. После принятия таблеток они – мебель. На оцепеневших лицах маска удивления. Но когда действие психотропов заканчивается, они начинают истошно кричать, звать на помощь, отбиваются, пытаются убежать. Но не могут  - привязаны ремнями к креслам – каталкам.

Васка смотрела их личные дела. Детские фотографии, на которых многие из пациентов  совсем не похожи на аутистов. Они счастливо улыбаются, катаясь на велосипедах или верхом, играют на музыкальных инструментах. Ясные живые  глаза, осмысленные  лица.


По дороге из детского сада Васка с сыном видят, как стайка косуль переходит шоссе. Поток машин притормозил. Все умильно улыбаются.

Васка снова собиралась в ночной рейд из Горно- Полевой на Холм Большого Аиста. 
Нужно что-то делать! 
Нужно найти богатого спонсора, который подпишет контракт на официальное сожительство. Это не брак. Но накладывает некоторые обязательства.
Идти на меньшее –   лишь портить репутацию. Потом работу не найти.
Выходила Васка в рейд психологически подготовленная – в толерантной накрутке, без лишней озабоченности.
Силы нужно беречь. Перед выходом 20 мин глубокого, как обморок сна.
Такой же сон – обморок в электричке.
Она должна выглядеть свежей и беззаботной. 
Васка – женщина сообразительная, готовая к обороне.

Последний поезд уходит с Холма Большого Аиста. 
в пригородную Горно-Полевую в 24. 05. 
Потом всего один автобус в Горно- Полевую в 02. 10.
Пропустить его нельзя.
Тачка в Горно- Полевую стоит треть пособия на месяц.

23. 00.
К этому времени из клубов уходят мелочные служащие и безобидные беззаботные, а увесистые акулы только начинают выплывать. Эти шалят по полной и застрахованы от любых последствий собственных шалостей. 
*****
Сладкая клюква
В сахарной пудре
Снежных смешинок
Белые кудри
Деревьев тени
Голубоваты
Метель накрутила 
Сахарной ваты
Вбегая в волны
Белого пуха
Играет в снежки
Африканочка 
Горят новогодние огоньки
В разноцветно звенящих
Скляночках 
*******

Такая женщина.

http://www.youtube.com/watch?v=Cn4U2PB2Qjs

Не надо путать сексуальность и сексуализированность.

 

С пяти лет у Нади  был маленький секрет.

За пару месяцев она прожила множество женских жизней.

У ребёнка способность привыкать и учиться в шестьдесят раз выше, чем у взрослого.

 Опыт сделал Надю несравненной.

Она так быстро выросла, что родители  перестали узнавать.

 Случайные  любовники говорили ей: -

 «Такую, как ты не встречал»

Надежде казалось, что она делает что-то хорошее.

Она старалась, как могла.

Её хвалили.

Надежде хотелось очеловечить образы ценителей, но не получалось.

Она знала, что нормальных отношений быть  не может.

Кто её такую возьмёт?

Она  была апатичной, тихой, неприметной.

Выбрав  объект и улучив момент наедине, она раскрывалась.

Стоило лишь начать – карусель заводилась и раскручивалась по полной программе.

Озорники от мала до велика, вызывали в ней дрожь.

Совершенно так же она боялась летящих в лицо мячей, даже совсем маленьких.

Вместо того чтобы увернуться замирала на месте.

Мужчины воспринимали её только как сексуального партнёра. Запросы на что то большее вызывали искреннее недоумение.

Близостью с ней гордились и стыдились.

 

Как то шла Надежда по улице и вдруг увидела одного из своих любовников. Они должны были встретиться через час в укромном месте.

Она механически шагнула навстречу.

Он оттолкнул её и покрутил пальцем у виска: - «Ты что дура?! Люди смотрят!»

 

Официальность вгоняет в напряг

Потерявший невинность снег

Всякой дрянью набряк

****

шалости

 Пригород Стокгольма.
Вере сорок лет.
Эмигрантка.
Бывшая мать одиночка.

Очумевший от жары июль блуждает в бетонных джунглях эмигрантского гетто. 
На стоянке у здания районной  больницы потрескивают раскалённые саркофаги машин.
 Левый отсек больницы отдан под дом престарелых. 
Тишина.
Напичканные транквилизаторами старики костенеют в койках, как потравленные тараканы. 
По утрам  во время обхода медсестры подносят зеркальце к их губам, выявляя трупы среди полутрупов.

На верхнем этаже здания - контора социальной службы. 
Туда камни недолетают. 
Раньше контора располагалась на втором этаже. 
Туда камни долетали. 
И не редко.

Вера цеплялась за нормальную жизнь, прикладывала к себе, как отсечённый, тронутый разложением орган.
Она продолжала работать. Коллеги сочувствовали, терпели её рассеянность, нервные срывы. 
Раздражение накапливалась, и однажды перешло границы.
Пришлось  уволиться.

Последние полгода Вера на больничном пособии.
Предложили  инвалидность и досрочную пенсию.
Отказалась. 
Её надежды  переместились  в иное измерение. 

Больной  Вера не выглядит. 
Ухоженная брюнетка. 
Умелый  макияж скрывает тени под глазами.
Со  вкусом одета.
Обновок не покупает. Потеряла вкус к шопингу. 
Ей не говорят толком, что за врач: психолог или психиатр. 
Она настаивает. Отвечают : - «куратор»
Верит. 
Не потому что «куратор» симпатяга и умница.
Худощавый, стройный. Ему очень идут очки. 
Когда она входит в кабинет он ставит наготове пакет с салфетками.
Вера любимица. Она ему интересна. Поэтому его скоро переведут в другое место.
Он смотрит в это ещё красивое лицо – на эту маску, которая рассыплется, стоит ему спросить:-«Как дела?»
Он ей чем- то напоминает молокососа – учителя с компьютерных курсов. 
Иногда, кажется, что это он и есть.


Когда  сын был ещё маленький, на заре планов на блестящую карьеру, пошла Вера на двухгодичный компьютерный курс.
Успешно отучилась год. 
Подала на продолжение.
Учитель  принял её заявку ещё в начале набора.
И  аннулировал. 
Через три месяца прислал письмо: - «Мест нет»
Вера в слезах помчалась через весь город разбираться. Не желавший сидеть в коляске сын громко плакал.
Учитель шаловливо улыбался. Озираясь по сторонам, он пнул её в угол и шепнул: - «таких, как ты не учить, а дрючить надо» 
Вера с ребёнком в коляске мыкалась по учреждениям, не зная куда жаловаться. Так ничего и не добилась.
Набор везде закончился. 
Ярость сменилось депрессией. 
Потом оклемалась. 
Всё  наладилось. 
Инцидент вспоминался как детские шалости : - «дело то житейское»
Вере хотелось учиться. 
На родине не было блата. 
А  тут учись хоть всю жизнь. 
Теоретически  возможно. 
Образование бесплатно.
Несмотря на некоторые трения, процесс пошёл. Получила диплом. Нашла работу. Продолжала учиться заочно. Мечтала стать детским психологом.
А  стала психом.  
Мечты   оборвались.
Десятилетний сын не вернулся из школы. 
Искала. Обратилось в полицию. Завели дело. 

В тот страшный день она стояла на кухне, готовила обед. 
Вдруг словно током дёрнуло. 
Где то внутри сознания услышала  истошный крик сына.
Позвонила  ему на мобильник. Не отвечает. 
Она улавливала импульсы сына. Маленьким был непоседливым. Часто терялся. Научилась.
Закрывала  глаза, , уходила в себя - пара секунд - и на связи.

Вера бросилась  бежать по той дороге, которой он обычно шёл домой. 
В  ушах всё звучал его крик. Он звал её на помощь.
Она прибежала на школьный двор. 
Там было необычно пусто.
Она больше не слышала сына. 
Импульс погас. 
Тишина  сводила с ума.

Вера периодически справляется в полиции. Отвечают, что расследование идёт. 
Вера чувствует, что сына нет в живых. 
Его душа не даёт покоя, жалуется, задаёт ужасные вопросы.
Вера спит урывками и только днём. По ночам не может.
Она ждёт наступления темноты с ужасом и со щемящей нежностью.
Неотступная душа  сына снимает с неё какую - то оболочку.
Она чувствует невидимый мир.
Ночами её тянет в лес. Она стала видеть в темноте.

Вера знает, кто убил.
Банда подростков несколько лет терроризирует район.
Они не раз нападали на тех кто младше и слабее, убивали бездомных кошек.
С подростками проводят собеседования. 
Аудитория давится от смеха.
Породистый пожилой ректор в ходе дискуссий сам не скрывает улыбку.
Он для них свой в доску.
Ребята  несовершеннолетние. Неподсудные. 
Их матери – стервозные  алкоголички, торчат в обшарпанной пивной до закрытия.
Пререкаться с ними – лишь доставлять удовольствие.
Местные  власти разводят руками.
Детские  шалости. 
Безнаказанность опьяняет.
Сначала об этом писали в местной газете. Потом прекратили.
Вера звонила в редакцию газеты, спрашивала – почему?
Редактор ответил, что для подростков это реклама, стимулирующая  к дальнейшим преступлениям. 
«Нет лучшей стимуляции к дальнейшим преступлениям, чем молчание и бездействие» - возражает Вера.
Кто с ней будет дискутировать?  Кто она такая?  

Газете заплатили за молчание те, кому не выгодна негативная реклама района: жилищные агентства, учебные заведения, торговые точки, центры развлечений.

Вере совсем не хочется попасть в психиатрическую больницу.
Она уже  там побывала вскоре после исчезновения сына. 
Пришла по направлению врача. 
Ей давали пригоршни таблеток, которые она прятала под язык и за щеку. Потом  выплёвывала. 
Перед обходом в палату набилась стайка галдящих цветных медсестричек. Они скопом уговорили её выпить «лёгкую успокоительную микстурку», после которой Вера три дня была в полусне и в беседе с глав отделения не могла говорить связно. 
На прогулки не выводили. В больнице есть внутренний двор, живописно заросший бурьяном. Вход туда наглухо закрыт. Персоналу неохота напрягаться. Пусть лучше больные телевизор смотрят. Кормят  на убой. Размороженные заменители только отнимают силу. Есть перед экраном можно хоть круглосуточно.
Её не хотели выпускать: - «Рано. Побудь месяцок – другой»
Когда стала возмущаться, пригрозили отправить в отделение для буйных. 
Позвонили из коммуны с убедительной просьбой как следует отдохнуть.
Если  она поднимет шум по поводу исчезновения сына, у некоторых ответственных чиновников коммуны могут быть неприятности.

Ей  повезло. Удалось подружиться  с санитаркой - эмигранткой из Петербурга. Та позвала нужного врача, который выпустил.
Вера стала осторожной.
Нужно  найти тело сына и наказать убийц.



Они безумно вращают зрачками
Каждый, кому не лень
Называет их дураками
Ярость стучит их в сердцах
Копытами диких коней
Вьются гнева чёрные гривы
Несчастные люди режут 
Священных коров
И солнечных зайчиков
Из случайно приснившихся снов
Не им адресованных снов счастливых

******

Чёрные крылья

http://www.youtube.com/watch?v=OvGYSthroFQ

За гранью времени я стала проводником.

Не хотела покидать этот мир.

Меня отпускали.

Но я осталась.

Долгов  много, и мне, и на мне.

Получать - отдавать надо.

 

Генетическая память – шкатулка с сюрпризом.

 

Москва

Восьмидесятые.

Мне двадцать, маме сорок. Мама изображает из нас сестёр.

Я молчу.

Пришли в гости к дальним родственникам с тортом «Мимоза» и хилою розой.

Те жили у Савёловского.

Зачем попёрлись? Знать их не знаем.

Мы не коренные.

Мама всё контакты искала.

Родственники:

Вдова начальника.

Видела маму давно  мельком.

Пригласила с надеждой посватать за сыновей  близнецов – убеждённых холостяков – Мишу и Гришу.  

Вдова достала альбом с фотографиями, рассказала историю про то, как к ним пришли из санэпидемстанции с проверкой на наличие мышей и крыс и спросили: - «миши - гриши есть?»

На меня близнецы смотрели с интересом.

Мама распускала чары -  не действовали.

Пригласили  за стол:

салат оливье, колбаска докторская нарезанная, яйца под майонезом.

Душевно, типично, прилично.

Казалось, жила здесь всю жизнь.

Развалилась в кресле. Что-то вежливо  мямлила, перелистывая репродукции Шагала. 

Уходя подумала: - «Давно так хорошо не отдыхала »

 

Через пару лет по несвязанным обстоятельствам, переехала в дом неподалёку, на Вятской.

 Там прошли лучшие годы.

Бродила  по этим улицам во сне и наяву. В мыслях брожу до сих пор.

 

На зоре коллективизации троюродный дядя оказался самым умным в местечке - распродал имущество и подался в Москву на завод.

 

Каталась по Вятской на трамвае счастья мимо заброшенного завода,  представляла, как за непроницаемыми от пыли окнами трудится у ржавого станка призрак дяди.

 

В восемь лет увидела в журнале «Иностранная литература» репродукцию Шагала и  вспомнила отрывок из предыдущей жизни.                   

 

Коллективное изгнание сплотило. Благоденствие разобщило.

 

Тема  раннего Шагала  - еврейские слободки, местечки  – нагромождение ветхих времянок, суета, размётанные пожитки, уносимые ветрами  времён люди.

 

 В Белоруссии, Украине и Литве до Второй Мировой было множество еврейских местечек.

Предки  оттуда.

Незнакомый  мне мир.

Выросла в большом городе.

Ни семьи как таковой, ни родственных связей, ни традиций.

 

Наряду с Шагалом любила  Чюрлениса.

Тоже  с детства и с первого взгляда.

 Узнаваемый параллельный мир зазеркалья.

 

Большинство народа ездило отдыхать на юг.

 Мы с мамой в Прибалтику.

Почти как за границу.

Непонятный язык.

Чистота, достаток.

Вкусная еда в столовых: заливной язык,  сервелат,  взбитые сливки и прочие деликатесы.

 За  копейки.

Неизменное чувство, что мы впёрлись на чужую кухню.

Не  коробило.

Комментариев не понимали.

*******

 

 Шагал с  Чюрленисом  не раз выставлялись вместе в Париже, в Москве и в других городах.

 

У одного в картинах галдёж мирка, вытряхнутого как перья из подушки.

У другого созерцательность величественного покоя взглядом альпиниста с вершины.

 

Но была  у Чюрлениса картина, которую я  ненавидела – «Жертвоприношение» - полуденная пустыня,  над ней дымящаяся пирамида- печь .

 

Города отвергают и предают, как люди.

Кто- то потом кается, кто- то кичится злодействами, кто- то замалчивает.

 

Туристическая поездка в Литву на поезде удалась.

Мне было семнадцать. Начало жизни казалось её концом.

Я серьёзно думала умереть.

Вдруг передумала.

Оттаяла.

Вспомнилось детство. Дефициты в магазинах. Уютные кафе.

Бродила по вечернему городу. Пила в баре  крепкий кофе с ликёром.

 

Каунас – это очарование!

Средневековая архитектура, органная музыка, музей Чюрлениса! Лучшие  работы, которых раньше не видела.

 Сказки морей, лесов, болот.

А какой  в Каунасе Драматический  театр!

Донжуана играл златокудрый красавец -  высокий, статный,  в распахнутой белой рубашке, в ботфортах.

Лестно, что приглянулась такому яркому и непростому.

Случилось стать капризом его горячей плоти.

Конечно, не было и речи о том, чтобы посягнуть на народное достояние республики Литвы. 

Но я размечталась.

 

Музей чертей находится недалеко от музея Чюрлениса.

Вспомнилось  походя.

В  детстве смотрела фильм о каунасском музее чертей.

Легенда о том, как в жаркий полдень старик столкнулся с бегущим по улице чёртом.  Стали  ему везде черти мерещиться.

И пошёл он строгать чертей как заведённый.

Настрогал на целый музей.

 

Генетическую память штормило. Волны  падали во мрак.

 

С  умилением  разглядывала фотку на фоне Каунасского крепостного рва.

Ах, любовь!  – Я и кавальеро Донжуан!

Его звали Янис.

На фотке автограф на память.

 

Я не знала, что у Каунасского крепостного рва в июне сорок первого местные патриоты расстреляли 4000 евреев.

Фашистские оккупанты в акции не участвовали.

Не  мешали литовской нации «самоочищаться».

 

Во Второй Мировой Каунас побил все рекорды геноцида – в стране было уничтожено девяносто пять процентов еврейского населения.

Каунасский еврейский погром принял форму народного гулянья.

В гараже «Летукиса» жертвам вставляли в горло водяные шланги, и вода под давлением разрывала людей на части

Убийствам аплодировали.

Один из палачей – добровольцев взобравшись на  гору трупов, играл на гармошке национальный гимн Литвы. Толпа  подпевала.

 «самоочищалась» нация потому, что Эстонцы и Латыши, попали в список арийцев, а Литовцы нет.

Литовцы  решили звание заслужить и таким образом добиться независимости.

Фашистов встречали с цветами как освободителей.

Погромы начались ещё до их прибытия.

 

В  октябре сорок первого произошло ещё одно крупное массовое убийство в Каунасе — в девятом форте было расстреляно 9200 евреев, в том числе 2007 мужчин, 2920 женщин и 4273 ребёнка.

Когда нацисты начали массовые расстрелы евреев на советской территории, они постепенно стали привлекать к ним местную полицию – белорусскую, русскую, украинскую. К маю 1942 года в формированиях шуцманшафт  в Белоруссии и Украине состояло более 300 000 человек, незаменимых при проведении нацистских расстрельных акций. В Литве и Латвии были созданы специальные военно-полицейские формирования, занимавшиеся расстрелами евреев: «Ypatingas Burys».

Из  этих 300 000 тысяч палачей как минимум каждый сотый  благополучно дожил до старости. Некоторые живы до сих пор.

После войны их сослали.

Через  какое то время те вернулись домой в целости и сохранности.

Всплыли некоторые данные о том, что они были подпольщиками, а евреев расстреливали для отвода глаз.

Может мимо стреляли или холостыми?

Моих родственников полицаи не стреляли - зарубили топорами. Три семьи - старых и малых.

Те отправились в эвакуацию своим ходом, но опоздали. Фронт дорогу перекрыл.

Их  нагнал отряд полицаев.

 

Дед  раньше других семью в эвакуацию отправил.  Сам до Берлина дошёл.

Бабушка одного из полицаев потом часто на улице встречал, проклинала.

А он ей: - «своё в ссылке отбыл, теперь чист.»

 

Одна из моих тёток осталась в городе. Кто – то  спрятал.

 Всю войну просидела в подвале.

 

У предков мамы была фамилия Мельцер,  у предков отца – Френкель.

 

Большинство  евреев - переселенцы  из Германии, проживавшие на территории Польши, Литвы  Украины и Белоруссии, говорили на идыше  - немецком жаргоне.

В  Гражданскую  на территории будущих западных республик действовало сразу несколько противоборствующих сил: петлюровцы, Добровольческая армия А. Деникина, Красная армия, крестьянские банды, анархисты во главе с Н. Махно.

 Все они в большей или меньшей степени участвовали в погромах. В ряде случаев погром, начатый одной из сражающихся сторон, продолжали войска другой.

Вторгшиеся германские  войска разогнали враждующие стороны и защитили  пострадавших от налётов евреев.

Те запомнили.

Это и сгубило.

 

Мама была моим первым ребёнком.

Чем бы дитя не тешилось….

 Любимой  игрушкой была моя зарплата.

Когда однажды я отказалась её отдавать, мама сказала, что я сумасшедшая и повела меня по психиатрам.

Каждый раз после обследования лечение предлагали маме.

Но она не сдавалась. Пройдя все официальные пути, мы обратились к альтернативной медицине.

Отклонений и там не обнаружили. Зато определили некоторые способности.

 

- закрой глаза.

 

Я стояла в одном конце комнаты, а шаманка в другом.

Бывшая балерина. Женщина  удивительной красоты. Вся в чёрном.

Я чувствовала как она кончиками пальцев касается моего лица.

Я была соляным столбом. Она пыталась меня оживить.

- в твоей предыдущей произошло что- то ужасное.

 

Она была потрясена.

 

Я очнулась под дубом за несколько минут до смерти.

Из меня хлестала кровь. Все  ноги были в крови. На меня смотрели жадные страшные глаза каких-то парней в кепках.

Перед смертью я испытала что- то вроде оргазма – ужасное предательство собственного тела.

 

Фотку  с автографом Яниса я сохранила.

Мы оба родились  в шестидесятых.

Он был на пять лет старше.

Трудно судить насколько я понравилась.

Но через тридцать лет он меня узнал.

 

Взгляд вне времени оптимален.

 

Его золотые волосы стали серебряными. Статный, плечистый, он стоял в майских сумерках в яблоневом саду как святой Пётр. Зелёные глаза светились мудростью и добротой.

В окнах дома горел свет.

Я вошла  в полумрак.

 

Щуплая фигурка, скользнула за калитку. Подростки иногда забирались в сад за яблоками. Но сейчас не сезон.

Янис спрятался  за деревом, чтобы слегка пугнуть.

Силуэт девочки на фоне заходящего солнца.

Она не испугалась. Она знала, что он там.

- Помоги мне. Я ранена.

Рукав её свитера намок от крови.

- Кто тебя так?

- Я пырнула ножом старого полицая, и у меня появился такой же порез.

А завтра я его убью.

********

Руки Гамбурга

http://www.youtube.com/watch?v=xTE5aCiqMkY

Пригород Стокгольма.
Софи тридцать лет.
Эмигрантка.
Бывшая москвичка.
Мать  одиночка.
Эталон красоты пятидесятых. 
Особенно нравится пожилым и представителям развивающихся стран.

Лето  пройдёт мимо, если не встретить достойно.

Жара.
 От  неё не укрыться в иссохшем, бесплодном лесу.

Коммунальный  пляж кишел. 
Мобильники стригли мозги лишаем летних шлягеров. 
Народ плескался у берега как улов рыбы в сетях.
Софи проводила дни,  стоя по щиколотку в воде, напряжённо глядя в пелену брызг на играющего в гуще тел четырёхлетнего сына. 
«Транзитник».
Не  должен был родиться.
Дитя ненависти.
«Преступная безответственность» - возмущались подруги,  убеждая избавиться.

Всё было против. 
Софи – единственный ангел- хранитель.
И совсем не ангел.

Дни летели ксерокопиями.
Лето включило ускоренный просмотр, замелькало, окатило холодным дождём и ушло.

Заладил серый моросящий  Жоржик. 
Звонил каждый день.  

Уговаривал  ехать в Гамбург. 
Собирался  в командировку.
Такая схема  уже десять лет. 
Она  сопровождает его в деловые  поездки.
Объездила всю Европу.
Жорж щедрый, галантный. Весь исписан каллиграфическими морщинами.
Занимается  торговлей. 
Софи не вдаётся в подробности.
В Париже у него компьютерная фирма. 
А в деловых  поездках он агент по продаже эксклюзивных деликатесов.
Софи и Жорж любят полакомиться. 
Он знает толк в удовольствиях, знает места. 
В программе: изысканные рестораны, популярные джазовые клубы, романтические прогулки, молчаливые созерцания видов на смотровых площадках.
Он пройдётся с ней по магазинам и купит немыслимо дорогие обновки.
А потом, засыпая в обнимку, будут смотреть порно.
Напоследок даст на мелкие расходы на всю жизнь. 
Ведь неизвестно  когда следующий раз.

Она обычно приезжает на место в пятницу.
Он в воскресенье. 
Авиабилеты в пятницу дешевле. 
Он закажет ей скромную,  милую гостиницу.
До воскресенья Софи принадлежит себе.
Жорж доверяет. 
Она человек серьёзный. 
Когда он приедет, она переберётся в апартаменты самого дорогого отеля в городе и впадёт в пучину трёх смертных грехов - обжорства, блуда и праздности.

Но главный  приз –  два дня до приезда Жоржа. 
Она  потратит их на познание. 
Будет ловить ауру древнего города, словно экзотическую бабочку. 
В памяти целая коллекция таких аур. Они – главное богатство, которое никто не отнимет.

Софи станет тенью. 
Смешается  с толпой. 
Отрешённо  последует флюидам, вплетётся в ткань тёплых и холодных излучений бездомных душ, придёт на то место, где город берёт начало.
Здесь аура раскроется, озарив душу сиянием.


Дождливым утром Софи с будничным лицом отправилась на праздник. 
В  руках чемоданчик. 
Непривычно отозвалось раннее эхо стуком каблуков в зелёной зоне пригорода, где народ всё больше ходит в кроссовках. 
В  окнах замаячили бессонные стражи - пенсионерки: - «Опять поцокала!»

Пустая остановка автобуса. 
Полупустое метро. 
Электричка.
Самолёт. 

Сын остался с платной сиделкой. Женщина  надёжная. Не первый раз. 
Софи будет звонить вечерами, врать сыну о причине отсутствия, плакать, обещать подарки.
«Транзитник»  будет грустно лепетать в ответ.  Лепет эхом отзовётся на пустой сцене театра души.

Арчи - отец ребёнка был страшным сном.
Больше не снится. 

Самолёт взмыл в хмурое шведское небо. 

Германия встретила широкой солнечной улыбкой.
Пыльный загазованный Гамбург придавил, как потное тело упитанного мужчины.
На десять градусов теплее. 
Сняла тёплую одежду и сапоги в туалете аэропорта. Надела лёгкое платье и босоножки.

По двум причинам Софи не смогла смешаться с Гамбургской толпой:
Первая – яркий загар.
Недаром провела всё лето на пляже. 
Местные бледные - бедные жертвы плохой экологии.
Вторая причина – платье.
Дёрнул  чёрт купить на распродаже. Скидка – семьдесят процентов. 
По типу нижнего платья начала девятнадцатого века, вышитое белым по белому, батистовое. Софи слегка подкрасила вышитые цветы текстильной краской, и платье больше не выглядело как бельё. Под полупрозрачным батистом ретро шёлковое бельё – панталончики с разрезами и короткая сорочка-корсаж. На ногах «римские» сандалии на шнуровках до колен. 
Пройтись в таком виде по районному центру Стокгольма означало бы социальную смерть.
Но в раскрепощённом Гамбурге  Софи не стеснялась. 
Шла себе лёгкой походкой, обгоняя затянутых в потную лукру одутловатых  угрюмых девиц. 
Гамбург – старый порт, а какой же порт без портовых девок? 
Разно племенные девочки – старухи, солёные и сладкие - целая армия пленных солдат любви.
Понуро ковыляли в раскорячку, долбя каблуками разогретый асфальт. 
Кургузые мини-юбки топорщились. 
Разболтанное мясцо свисало над резинками чулок. 

Вдоль парапета медленно ехал в обшарпанном шевроле матёрый «регулировщик». 

Нестройные  ряды прочёсывали покупатели.

«Они солдаты продажной любви. Я повыше буду. В чине капрала, наверно.» - Софи гордо вскинула голову.
Нерегулярное спонсорство шло на излишества: на покупку красивой одежды, дорогих игрушек, на поездки с сыном в увеселительные парки, бассейны с аттракционами.

Её никто не содержал. 
За исключением периода беременности и рождения сына. 
Она оттянула встречу с Жоржем почти на год. Тогда его финансовая поддержка была единственным источником дохода. Приехала в Париж, когда сыну было два месяца.
Пользуясь ситуацией, Арчи тянул из неё всё, что можно.
Хвастался всем подряд. Наконец- то  досталась роль, и какая! Ролью  чёрной дыры!
Два  года прошло, как роман закончился, и вдруг она явилась как лунатик.
Ему хотелось, чтобы она покончила с собой. Он бы перестал чувствовать себя ничтожеством.
Она его разочаровала.



Матёрый  «регулировщик» поравнявшись с ней, кивнул на вытертое сидение – «Прыгай, поговорим?»
Софи шла своим путём. 
Её платье трепетало на ветру как знамя альтернативной сексуальности.
Стоило задержаться у витрины, засмотреться на вид, к ней подходили с предложениями. На отказ не обижались, не настаивали, уходя, дарили комплиментами.
Город наблюдал за ней как огромная стрекоза.  Софи засмотрелась в калейдоскоп отражений. 

Она села в туристический обзорный автобус. В верхней открытой части почти никого.
Проезжая исторические достопримечательности Софи внимательно слушала гида, который распинался ради неё. 
Гид – положительный, сугубо семейного вида, робко поглядывал.
Когда все прочие пассажиры покинули автобус, он испуганно оглянулся, быстро сел рядом и положил руку ей на калено.
Она отвела руку и покачала головой.
Бедняга вспотел от страха. 
Если  она пожалуется, его уволят. 
Софи отмахнулась: - «забудь»
Экскурсия продолжалась.
Мимо  проплывали дворцы и ратуши. Софи обдувал летний ветерок. Казалось, её гладит множество тёплых ладошек.
”Городу я понравилась. Значит ничего ещё. Девок то! На  каждом углу! Нигде в других европейских городах не видела так явно и повсюду»

Высадилась в порту – в царстве ржавого железа. Огромные грязные грузовые трайлеры давили на психику, как комментарии изголодавшихся матросов. 
Её платье самопроизвольно расстегнулось на груди. Она не замечала пока лихой усатый матрос не воскликнул: - «полжизни за такие сиськи!»

На одной из людных центральных улиц услышала русскую речь.
Две молодые женщины куда- то, торопились, переговариваясь впопыхах. 
Две серенькие замухрышки. Поразил их ужасно униженный и забитый вид.
Судя по диалекту провинциалки с Украины. 
«Называется – вырвались на запад».
Вспомнилось как на пароходе Стокгольм – Рига к ней пристал гадостный юнец. Ходил по пятам и канючил:- «поехали в Германию. Там за секс тридцать марок платят. Только семнадцать из них отдавать надо». Сначала Софи смеялось, потом стало тошно и захотелось его придушить. 
Бедные девки – итак неказистые, тут ещё и душу вынули. 
А как намажутся, в корсеты затянутся, на каблуки вскарабкаются – вроде видные станут. 

По дороге в гостиницу опять увязался «матёрый» на шевроле. Проводил до самых дверей. 
Решил, что новенькая без «прописки» работает.

В холле молодой швейцар турок с подносом уставленным бокалами с шампанским обращался к гостям:
- Администрация  угощает!
- О! Как я люблю  шампанское! – воскликнула Софи.

Не успела войти в номер – звонок.
-Хочешь ещё шампанского?
- Мне достаточно!

«Успех! Успех! Я сам ему не рад!» - Софи упала на кровать и уснула.
Позднее сквозь сон звонок – томный разговор с горящим от нетерпения Жоржем.
Нахватало главного. Позвонила  сыну. Малодушный разговор сквозь слёзы.

Раннее утро большого города.
Умытые улицы.
Дети дня ещё не встрепенулись. 
Дети ночи только угомонились.
Торжественно сверкают в розовых солнечных бликах шпили центральной ратуши.
Она похожа на церковный орган.  
На площади ряды скамеек как в зрительном зале.
Софи выбрала лучшее место в центре и села.
Включила в памяти Моцарта. Закрыла глаза. Чуть не задремала.

Мужской силуэт против солнца. Не заметила, как подошёл.
«Хорошо сложен. Знакомая фигура. Призрак Арчи?! Неужели сдох?!»
Мужчина стал пробираться к ней между рядами, словно извиняясь перед невидимыми зрителями.
Лишь похож на человека, которого она никогда не простит. 
Арчи ходил окутанный облаком её ненависти.
Незнакомец   – светлый. Глаза дымчато-серые. 
Арчи мог бы быть таким, но зло поглотило его. 
Глаза Арчи меняли цвет. Только однажды у него были такие - дымчато-серые – когда он узнал, что она беременна их первым ребёнком. Дитя любви.
Он был счастлив.
Но потом его планы неожиданно изменились.
Софи потеряла ребёнка и на полгода лишилась дара речи.

Незнакомец неловко продирался к ней сквозь толпу призраков
«Не  местный. Провинциал » - Софи, как бывший житель мегаполиса, сразу заметила отсутствие заточенных отметающих движений. - «Тридцатилетний девственник приехал в большой город»
- Как же хорош! Как же похож! Может это ангел, покинувший проклятого Арчи?

О чём они говорили, Софи точно не помнила, потому что опьянела от его близости.
Не такой уж он был девственник как показался. 
Журналист, мотогонщик, путешественник.
Родом из Бремена. 

Короткий диалог на одном дыхании стоя в центре раскрытой ауры города, которая колыхалась вокруг как мак.

Софи могла привести его к себе в номер. Теоритически вполне. Пять утра. Никто бы не заметил. Только зачем?
Она так не делает. Из принципа.
Он понял. Неожиданно нежно чмокнул её в губы и пошёл прочь.

Она ещё не знала, что он будет писать ей всю жизнь, присылать интересные фото о своих путешествиях, забавные сувениры из разных стран.
Ему взбрело в голову, что она женщина всей его жизни. 
Она бы с удовольствием ею стала, но боялась, что не потянет на такую значительную роль. 

На следующий день приехал Жорж.
И было как обычно.

 ********

Звездочёт

 

http://www.youtube.com/watch?v=qdupU80HMss&feature=related

 

Москва.

Восьмидесятые.

 

Фиалке двадцать четыре.

Ментальность подростка.

Маленькие как у ребёнка ладошки и ступни.

Небольшого роста.

Детский голос.

Темноволосая.

Худенькая. При этом упругая тяжёлая грудь.

Всегда глубокий вырез и проступающие под одеждой кнопки сосков.

 

Открытый взгляд.

От  тщетных попыток сосредоточиться преждевременные морщинки на лбу.

 

Улица Марии Ульяновой.

Семь утра.

Фиалка  сидела в сквере на скамейке под цветущими липами и вдыхала целебный аромат.

В ушах жужжание пчёл. В голове навязчивые мысли.

На  коленях английский словарь, присыпанный жёлтой липкой пыльцой.

Зубрила новые слова.

Это успокаивало. Нужно сидеть красиво. А хотелось ходить взад – вперёд.

В сумке ещё два успокоителя - самоучитель французского и итальянский разговорник. Процесс обучения - это тоже движение.

 

Обычно Фиалка спит до десяти.

Встала в шесть.

Толчок адреналина поднял как зомби из гроба.

Должна  вычислить Звездочёта.

Сама прогнала.

Теперь мается.

 

Навела красоту.

И пошла ловить своё счастье.

 

Звездочёту двадцать пять.

Родители простые русские работяги, а вид у него холёный, породистый, как у аристократа, потомка тевтонского ордена, чистокровного арийца.

 

Белобрысый наци любил чёрный цвет.

Глаза холодные, ярко голубые.

Чистенький, аккуратный.

 Одеваться  умел.

Где только деньги брал?

 

Мелочный, скупой. Жил на зарплату плюс мелкие спекуляции. Для крупных был слишком труслив.

От вечной сексуальной озабоченности выглядел обкуренным и пьяным.

Не пил.

Не курил.

 

Женился, завёл ребёнка по убеждению. Семья  - его государство, его крепость.

Жену выбрал добротную, стабильную, из крепкой семьи.

С рождением ребёнка в нём впервые проснулось сильное светлое чувство – отцовство. Появился смысл.

В этом плане предприятие – семья - оправдалось.

Но были и потери. Остыл  к жене.

 

Маленькие  чёрненькие девочки (татарочки, евреечки) вызывали у него вспышки острой звериной похоти, особенно если девочки выглядели хилыми, придурковатыми и растрёпанными.

Хотелось их насиловать и бить.

 

 

В борьбе с импульсами агрессии секс с этим сортом девочек доставлял ему особое наслаждение.

 

Звездочёт и Фиалка встретились жарким летним днём.

Ехали в троллейбусе.

Он стоял на задней площадке и пялился на неё истекая холодной похотью.

Она смотрела в окно и думала о своём.

 

В конце концов её просверлил страдальческий, больной взгляд Звездочёта.

 

Вышли вместе.

Через полчаса вместе кончили у неё дома.

Он сразу ушёл.

Забыл кепку.

Она, чертыхаясь, швырнула её вслед с балкона.

 

Потом стал шастать по утрам.

Старался побыстрее.

Перестала пускать.

 

Ощутил потерю. Взаимная чувственность нанесла серьёзный урон его рациональности.

 

В соседнем доме была молочная кухня. Звездочёт ходил туда за детским питанием для своего малыша.

Какие- то виды питания малыш не ел. Зато их обожала Фиалка.

 

Она жила в коммуналке.

Соседям Звездочёт понравился: - «Есть что подслушивать.»

Впускали.

Вламывался к ней сонной. Подавал открытую баночку с чайной ложкой. Садился рядом. Вдыхал её запах. Пока она ела, начинал ласкать. Она ела медленно, растягивая удовольствие.

 

Это всё что он мог ей дать. Мелкий служащий, обременённый семьёй, задавленный обстоятельствами.

 

Горячая полусонная Фиалка принимала его в себя. Просыпалась на самой грани, спохватывалась, с визгом соскакивала, как игла с пластинки. 

Его кожа была очень белой в голубых прожилках. Словно в нём и вправду текла голубая кровь. На его теле было множество причудливых родинок.

 

Иногда он просто стоял перед ней голый, прекрасный и безобразный одновременно. Его взгляд был мутным от наслаждения. Она читала его мысли и подчинялась.

Иногда она просыпалась до того, как он успевал завести. Выставляла без разговоров.

 Иногда издевалась. Впускала ясноглазая, дразнила, смеялась, пресекала всякие попытки приблизиться. Он не мог уйти и не мог подступиться. Он становился мебелью. У  него было множество неотложных дел. Он сидел и ждал, когда наступит момент, и она потеряет бдительность.

Она не обращала на него внимания. Читала, гладила белье, смотрела телевизор.

Момент  обязательно наступал - защитная  атмосфера света вокруг её души бледнела, и она падала в вязкое поле его томления.

 

Страсть исподтишка.

 

Он хотел тайного ребёнка.

 

Звездочёт принёс ей кассеты с Дар Стрейц и Кейт Буш, принёс две томика – Блэйка и Хлебникова.

Не в подарок. Убедил, что вещи стоящие и продал по сходной цене.

Знал, что ей понравиться.

Кейт Буш напоминала Фиалку настроением.

Мотивы Дар Стрейц были хорошим фоном для встреч.

Поэзия Блэйка и Хлебникова стала ещё одной взаимностью.

 

Под впечатлением музыки и поэзии Фиалка раскрылась.

 

«Тигр, о тигр

Светло горящий

В глубине полночной чащи» - : читал он дрожащим шёпотом ей на ухо.

Она внимала ему всей глубиной страстной натуры.

 

Опять выгнала.

И маялось.

 

Улица Марии Ульяновой.

Семь утра.

Фиалка  сидела в сквере на скамейке под липами.

Измождённый алкаш присел рядом. Вкратце рассказал про всю свою никчемную жизнь

 - Слушай, продай мне удачу за пятёрку и иди.-  сказала Фиалка.

  Алкаш за этим и пришёл.

 

 

Звездочёт стоял на пороге. Сентиментальный  и кроткий.

«На десять – пятнадцать минут» - подумала Фиалка.

- Ехал в троллейбусе на работу. Ты в сквере сидела. Книжку читала. Вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

 

Когда он первый раз пришёл в себя, ещё не оторвавшись от нее,  поднял голову,  увидел тёмно–фиолетовые, почти чёрные фиалки в банке из-под маслин.

- давно я маслин не ел.

- это всё что ты можешь сказать по поводу случившегося?

- ты ничего не понимаешь.

Мысленно  согласилась: - «такой был фонтан!»

 

 

Она дала ему свой шёлковый синий халат, чтобы он сходил в ванную.

В этом халате он был похож на звездочёта.

*****

В коридоре на него напал страх, особенно когда увидел соседей. Подумал – выставят в женском халате на улицу.

Но соседи лишь подмигнули по-свойски: - «молодец – боец!»

 

Опять перестала пускать. Звонил. Не отвечала. Не терял надежду.

 

Позвонила сама.

Сказала, что уезжает из страны.

Хотела попрощаться. Спросила, может ли подвести на вокзал.

Явился  немедленно.

Её провожала подруга. Тоже чёрненькая миниатюрная. Влюбился в подругу. Та в него.

О Фиалке забыли.

Отвёз на вокзал. Потребовал плату. Причём двойную. Фиалка не удивилась.

 

Потом она возвращалась наездами.

Были какие- то сложности.

Позвонила.

Он работал в юридической конторе.

На все вопросы отвечал вопросом – «когда можно?»

Услышал в трубке плачь ребёнка: - «Случайно залетела и оставила?» - у него и тени мысли не было, что у неё всё по-людски.

Был  прав.

 

 

 

 

         

В избушке - ловушке

Скрипят половицы

Морочат  мне ролю

Девицы - жарптицы

 

Звездочёт

 

http://www.youtube.com/watch?v=qdupU80HMss&feature=related

 

Москва.

Восьмидесятые.

 

Фиалке двадцать четыре.

Ментальность подростка.

Маленькие как у ребёнка ладошки и ступни.

Небольшого роста.

Детский голос.

Темноволосая.

Худенькая. При этом упругая тяжёлая грудь.

Всегда глубокий вырез и проступающие под одеждой кнопки сосков.

 

Открытый взгляд.

От  тщетных попыток сосредоточиться преждевременные морщинки на лбу.

 

Улица Марии Ульяновой.

Семь утра.

Фиалка  сидела в сквере на скамейке под цветущими липами и вдыхала целебный аромат.

В ушах жужжание пчёл. В голове навязчивые мысли.

На  коленях английский словарь, присыпанный жёлтой липкой пыльцой.

Зубрила новые слова.

Это успокаивало. Нужно сидеть красиво. А хотелось ходить взад – вперёд.

В сумке ещё два успокоителя - самоучитель французского и итальянский разговорник. Процесс обучения - это тоже движение.

 

Обычно Фиалка спит до десяти.

Встала в шесть.

Толчок адреналина поднял как зомби из гроба.

Должна  вычислить Звездочёта.

Сама прогнала.

Теперь мается.

 

Навела красоту.

И пошла ловить своё счастье.

 

Звездочёту двадцать пять.

Родители простые русские работяги, а вид у него холёный, породистый, как у аристократа, потомка тевтонского ордена, чистокровного арийца.

 

Белобрысый наци любил чёрный цвет.

Глаза холодные, ярко голубые.

Чистенький, аккуратный.

 Одеваться  умел.

Где только деньги брал?

 

Мелочный, скупой. Жил на зарплату плюс мелкие спекуляции. Для крупных был слишком труслив.

От вечной сексуальной озабоченности выглядел обкуренным и пьяным.

Не пил.

Не курил.

 

Женился, завёл ребёнка по убеждению. Семья  - его государство, его крепость.

Жену выбрал добротную, стабильную, из крепкой семьи.

С рождением ребёнка в нём впервые проснулось сильное светлое чувство – отцовство. Появился смысл.

В этом плане предприятие – семья - оправдалось.

Но были и потери. Остыл  к жене.

 

Маленькие  чёрненькие девочки (татарочки, евреечки) вызывали у него вспышки острой звериной похоти, особенно если девочки выглядели хилыми, придурковатыми и растрёпанными.

Хотелось их насиловать и бить.

 

 

В борьбе с импульсами агрессии секс с этим сортом девочек доставлял ему особое наслаждение.

 

Звездочёт и Фиалка встретились жарким летним днём.

Ехали в троллейбусе.

Он стоял на задней площадке и пялился на неё истекая холодной похотью.

Она смотрела в окно и думала о своём.

 

В конце концов её просверлил страдальческий, больной взгляд Звездочёта.

 

Вышли вместе.

Через полчаса вместе кончили у неё дома.

Он сразу ушёл.

Забыл кепку.

Она, чертыхаясь, швырнула её вслед с балкона.

 

Потом стал шастать по утрам.

Старался побыстрее.

Перестала пускать.

 

Ощутил потерю. Взаимная чувственность нанесла серьёзный урон его рациональности.

 

В соседнем доме была молочная кухня. Звездочёт ходил туда за детским питанием для своего малыша.

Какие- то виды питания малыш не ел. Зато их обожала Фиалка.

 

Она жила в коммуналке.

Соседям Звездочёт понравился: - «Есть что подслушивать.»

Впускали.

Вламывался к ней сонной. Подавал открытую баночку с чайной ложкой. Садился рядом. Вдыхал её запах. Пока она ела, начинал ласкать. Она ела медленно, растягивая удовольствие.

 

Это всё что он мог ей дать. Мелкий служащий, обременённый семьёй, задавленный обстоятельствами.

 

Горячая полусонная Фиалка принимала его в себя. Просыпалась на самой грани, спохватывалась, с визгом соскакивала, как игла с пластинки. 

Его кожа была очень белой в голубых прожилках. Словно в нём и вправду текла голубая кровь. На его теле было множество причудливых родинок.

 

Иногда он просто стоял перед ней голый, прекрасный и безобразный одновременно. Его взгляд был мутным от наслаждения. Она читала его мысли и подчинялась.

Иногда она просыпалась до того, как он успевал завести. Выставляла без разговоров.

 Иногда издевалась. Впускала ясноглазая, дразнила, смеялась, пресекала всякие попытки приблизиться. Он не мог уйти и не мог подступиться. Он становился мебелью. У  него было множество неотложных дел. Он сидел и ждал, когда наступит момент, и она потеряет бдительность.

Она не обращала на него внимания. Читала, гладила белье, смотрела телевизор.

Момент  обязательно наступал - защитная  атмосфера света вокруг её души бледнела, и она падала в вязкое поле его томления.

 

Страсть исподтишка.

 

Он хотел тайного ребёнка.

 

Звездочёт принёс ей кассеты с Дар Стрейц и Кейт Буш, принёс две томика – Блэйка и Хлебникова.

Не в подарок. Убедил, что вещи стоящие и продал по сходной цене.

Знал, что ей понравиться.

Кейт Буш напоминала Фиалку настроением.

Мотивы Дар Стрейц были хорошим фоном для встреч.

Поэзия Блэйка и Хлебникова стала ещё одной взаимностью.

 

Под впечатлением музыки и поэзии Фиалка раскрылась.

 

«Тигр, о тигр

Светло горящий

В глубине полночной чащи» - : читал он дрожащим шёпотом ей на ухо.

Она внимала ему всей глубиной страстной натуры.

 

Опять выгнала.

И маялось.

 

Улица Марии Ульяновой.

Семь утра.

Фиалка  сидела в сквере на скамейке под липами.

Измождённый алкаш присел рядом. Вкратце рассказал про всю свою никчемную жизнь

 - Слушай, продай мне удачу за пятёрку и иди.-  сказала Фиалка.

  Алкаш за этим и пришёл.

 

 

Звездочёт стоял на пороге. Сентиментальный  и кроткий.

«На десять – пятнадцать минут» - подумала Фиалка.

- Ехал в троллейбусе на работу. Ты в сквере сидела. Книжку читала. Вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

 

Когда он первый раз пришёл в себя, ещё не оторвавшись от нее,  поднял голову,  увидел тёмно–фиолетовые, почти чёрные фиалки в банке из-под маслин.

- давно я маслин не ел.

- это всё что ты можешь сказать по поводу случившегося?

- ты ничего не понимаешь.

Мысленно  согласилась: - «такой был фонтан!»

 

 

Она дала ему свой шёлковый синий халат, чтобы он сходил в ванную.

В этом халате он был похож на звездочёта.

*****

В коридоре на него напал страх, особенно когда увидел соседей. Подумал – выставят в женском халате на улицу.

Но соседи лишь подмигнули по-свойски: - «молодец – боец!»

 

Опять перестала пускать. Звонил. Не отвечала. Не терял надежду.

 

Позвонила сама.

Сказала, что уезжает из страны.

Хотела попрощаться. Спросила, может ли подвести на вокзал.

Явился  немедленно.

Её провожала подруга. Тоже чёрненькая миниатюрная. Влюбился в подругу. Та в него.

О Фиалке забыли.

Отвёз на вокзал. Потребовал плату. Причём двойную. Фиалка не удивилась.

 

Потом она возвращалась наездами.

Были какие- то сложности.

Позвонила.

Он работал в юридической конторе.

На все вопросы отвечал вопросом – «когда можно?»

Услышал в трубке плачь ребёнка: - «Случайно залетела и оставила?» - у него и тени мысли не было, что у неё всё по-людски.

Был  прав.

 

 

В избушке - ловушке

Скрипят половицы

Морочат  мне ролю

Девицы - жарптицы

 

*******

Наташка

Минск

 

Начало шестидесятых

 

Нищие селились в пустых бараках поблизости и разбирали их на дрова.

 

Милиция гоняла.

 Но они успевали  разрушить и загадить жильё.

 

 

Из общежития нашу семью  выгнали, потому что я плакала по ночам.

Мы снимали комнату.

Наконец отцу от предприятия выделили барак.

Дело было зимой.

Барак  был промёрзшим и мёртвым.

Мы его согрели.

Залатали поломки.

Кое- как привели в порядок.

 

Он ожил и признал нас.

 

Снежные хлопья падали пёрышками.

 

Зима детства была как посыпанный сахарной пудрой зефир.

 

У бабушки лицо плачущего младенца.

Она  с отчаянием вглядывается в себя.

Ничего не видит.

 

Она далеко.

Ей там плохо.

 

Вдруг спохватилась, вернулась, оттаяла.

 

Белизна

 

 Тишина.

 

Мы – две девочки – трёх и семидесяти лет, сидели у окна, ждали чуда.

 

Вот  оно идёт

 

Мелькнул  за забором серый пуховый  платок.

Маленькая  девочка открыла калитку.

Заглянула.

Осторожно вошла во двор.

Осмотрелась.

Подошла к окну.

Сказочно  красивая.

Взгляд осмысленный, загадочный.

Мы  ей машем, зовём.

Уходит.

Исчезает.

 

Так всю неделю.

 

Наконец вошла на крыльцо.

 Мы  открыли.

Я молча взяла за руку и повела в мой  «шатёр» - под стол, накрытый свисающей до пола скатертью.

В «шатре» коврик, подушка и коробка с игрушками.

Сели.

Я протянула руку:

- Белка.

- Наташа.

 

Она была на два года старше.

Жила в настоящем доме.

 Во  дворе качели.

Яблоневый  сад.

Дружная семья. Везде порядок.

 

Была улица настоящих домов с хозяевами в поколениях, с традициями, ценностями.

 

Была улица бараков, где жили как беженцы, все со всеми ругались, во дворах были свалены кучи хлама.

 

 

Наташа с барачными детьми дружила, во двор к себе водила.

Правда, не всех подряд.

 

Другие дети из настоящих домов от барачных шарахались.

                            

 А Наташка  команду из барачных набрала, верховодила.

 

Барачные тоже разные. Были слабоумные маломерки.

Те, у кого отцы пьяницы.

Наташке таких не надо.

 

Выбирала  из непьющих семей, чтобы родители не рабочие, а служащие.

 

Социальное положение сказывалось на внешности и характере.

 

Шесть  мальчиков и девочек – барачная аристократия – чистенькие, спокойные.

 

Особенно любили у Наташки в сарае собираться, когда шёл дождь.

Сарай на высоких подпорках.

 

Дождь стучался каплями по крыше, журчал под досками пола.

 

Мы  его к нам не пускали.

 

 Мы сами по себе – не барачные, не из настоящих домов.

 

Наташкина бабушка стелила нам шерстяное одеяло, приносила горячие пирожки и молоко.

Сидели, разные истории придумывали.

 

Казалось  бы - живём в городе.

Но это понарошку.

 Вокруг  поля, пустыри.

 

Вскопали  барачные на пустыре сотки. Засадили картошку.

Ждали хорошего урожая.

Те, что из домов только посмеивались.

Вроде уродилась картошка. Пора выкапывать.

Пришли урожай собирать, а на месте соток пруд разлился.

Были в этих местах блуждающе пруды – появится, потом вдруг уходит под землю, в другом месте появится.

Поэтому на пустырях не селились и не сеяли.

Барачные пришлые –  не знали

Были целые  кварталы заброшенных бараков.  

Туда  ходить не разрешали.

Там всякая нечисть водилась.

Туда даже нищие не заходили.

 

Туда только слабоумные маломерки шастали  - у кого родители пьяницы.

Они на  детей то не похожи - родились  недоделанными взрослыми.

Говорить  толком не умели.

Мямлили неразборчиво, как пьяные.

 

Я однажды случайно видела их странные, противные игры во дворе у заброшенного барака.

Захотелось забыть.

Не  получилось.

Иногда вспоминалось по утрам.

Потом весь день было тошно.

 

Любопытно  стало -  почему в те бараки нельзя.

Хотела товарищей подбить вместе пойти.

Никто не захотел.

Пошла одна.

 

Заглядывала в окна. Жильё как жильё. Старая мебель. Выцветшие картинки на стенах.

Пригляделась – на стенах что- то -  как варёная лапша только розовая, то ли мох, то ли грибы, то ли опарыши кишат.

В углах густая тьма как чёрная паутина. Кто - то  страшный сидит там и зовёт.

 

Как вернулась, не помню.

Очнулась дома вся закоченевшая и мама рядом плачет.

 

До многоэтажек полчаса ходу.

Там магазины, парикмахерские, кафе.

Тётеньки  модные ходят.

Троллейбусы, автобусы ездят.

 

Граница настоящего города обозначена путями.

 

От   заброшенных вагонов нужно держаться  подальше.

О них  странные истории ходят.

 

Но когда мимо с  родителями идёшь - бояться  нечего.

Что может случиться, когда мама – папа рядом?

 

 

На пустыре начали копать котлован.

Блуждающие пруды вывели в бетонный резервуар.

 

Будут строить высотки.

Скоро все туда переедем

Барачные обрадовались.

А в настоящих домах загрустили.   

 

 Летом на улице домов Наташкин двор самый красивый - весь в цветах из райского сада – георгины, гладиолусы, пионы.

 Её бабушка выращивает.

Цветы ростом выше нас.

К ним прикасаться нельзя.

Мы бабушке обещали.

Рассматривать  можно  сколько  хочешь.    

Наташка сказала, что цветы волшебные.

Когда  бабушка не смотрит можно пальчиком дотронуться – и превратишься в фею.     

Наташка давно так сделала.

И мне разрешила, когда мы были одни.

Она сказала, что феи могут летать.

 Теперь  мы будем летать вместе.

 

Мы завязали на локтях множество разноцветных ленточек, вышли в ведренный день на пустырь, и раскинув руки бежали пока не оторвались от земли.

 **/***

Подарок

Москва

Восьмидесятые.

Мне двадцать пять.

Я – фарца недобитая.

Красавица.

Свободная  волчица – добытчица.

Друзья – волки.

 

Мои друзья – моё богатство

С ними  отдыхаю душой.

Сама не знаю, как удаётся.

Любя и уважая, они подставляют меня регулярно.

 

Случилась  незадача – заболела, раскашлялась, сижу в соплях, с температурой.

Позванивают друзья, спрашивают: - «как дела?»

Какие могут быть дела?

Волка ноги кормят. А я дома сижу!

 

Вдруг звонят, от смеха в трубку давятся: - «Мы тебе работку нашли»

Я насторожилась.

Незатейливо и просто сообщают, что дали мой адрес бездомному чеченцу, и он  едет.

Денег за явку взяли.

 Своих  данных не оставили.

- Ненавижу вас всех!

 

Хорошо – живу в коммуналке. Соседи за меня горой.

Звонок.

Я приготовилась культурно объяснить, что произошло недоразумение.

Открыла.

Объяснятся резко расхотелось.

Я сразу выздоровела.

Мимо меня прошёл Маугли задев шёлковой волной волос мою щеку.

Весь  с иголочки, куклёнок, пупсик, отвязный, крутой, клёвый.

Благоухая  красой и свежестью, Маугли двигался с закрытыми глазами чётко в направлении моей комнаты.

Похоже – человек не спал несколько суток.

В коридоре замерли соседи всегда обалдевающие от моих наворотов.

- Спать  где? – он, не открывая глаз, протянул заранее приготовленные купюры

Нащупал диван.

Я постелила.

Он раздевался медленно, как будто был в комнате один, педантично складывая свою красивую дорогую одежду.

Я стояла с отвисшей челюстью в мерцающем мареве гормонов и созерцала стриптиз.

Был сложен как Бог.

Дальше – стук падающего тела. Шорох  подгребаемого под себя одеяла. Тишина.

 

На всё ушло десять минут.

На языке повисла не сказанная фраза:- «Может чаю?»

 

 

Так нежен колыбельный шёпот твой

не выдохни всю страсть свою

Садовник

Освободи растенья от корней

И одуванчики взлетят

Навстречу звёздам

 

 

Всё утро ждала, когда же он проснётся.

 

В комнату неожиданно вломилась делегация горбачёвоподобных холёных мужчин.

Стали его будить.

- Я  в  ванну – сказал Маугли

Делегация грузно расселась, где придётся.

 «В  ванну – это у него на час»- посетовал один из горбачёвоподобных

Час просидели молча.

Когда он был готов, забрали.

 

 

- Чаю ?

- Давай!

 

- Тебя,  наверное, женщины любят?

- Неадекватность  влюблённых женщин – лишние проблемы.

******

Мистер Смит

Что  только обо мне не пишут!
Как  меня только не рисуют!

Я всегда в строгом чёрном.

Но не  такой уж я педант.
Люблю  хаос и художественный беспорядок.
Правда, где не появлюсь, творческая атмосфера испаряется.
 Воцаряется  структура и порядок.

Гладкая поверхность трескается, и делиться на геометрические формы. 
Гибкие линии природы замещаются ломаными линиями конструкций.

Люблю ярких, строптивых и смелых людей.
Люблю поспорить.
Но увы.
Температура кипения моего гнева низкая. 
Только войду в раж и – випсс – мой оппонент превратился в ещё одного меня. 
Такая досада! 
В страшных снах видится, что вокруг сплошные я, и не с кем словом перемолвиться.

Но от этого я гарантирован.
На свете зануд, как капель в море, как песчинок в пустыне. 
С ними говорить не хочется.

Но снова и снова формируется в безликой массе индивид.
сверкнёт   – мне сразу видно. 
Я  тут как тут.
Вот он бесценный!
Сколько  продержится?
Сколько я, изголодавшийся от скуки, продержусь без провокаций?
Главное успеть исчезнуть до начала кипения страстей.
Частично  получается.
Только  толика меня всё-таки остаётся.

Он становится мной только когда звереет.

*******

Непостоянство

Минск.

Семидесятые.

Бархат – одиннадцать лет.

Маленькая  брюнетка.

Карамельные глазки. Нежный румянец.

 Вертушка, врушка.

Двоечница, разгильдяйка.

Человеком себя не считала.

Родители, учителя давно махнули рукой.

 

Её мать – служащая на предприятии, интересная кокетка – разведёнка, неряха и неумёха. Родом из общежития.

 

Любимое занятие Бархат - наряжаться перед зеркалом в мамины туалеты.

Из-за этих туалетов дома толком есть нечего.

Иногда она примеряла мамино белье, туфли на высоких каблуках, красилась, вплетала в волосы искусственные цветы.

 

Перебирала и подолгу рассматривала  фотки, сделанные бывшим маминым кавалером дядей Сашей.

 

До него появления Бархат была Бабкой Ёжкой, бледной поганкой, угловатой хмурой уродиной.

 

Впервые увидела свою улыбку на одном из его снимков.

 

На последующих  фотках выглядела почти взрослой красавицей.

 

Флегматичная, вечно мёрзнущая и хворая,  рядом с дядей Сашей Бархат ожила, расцвела, налилась.

Стала подобна ангелочку с полотен ренессанса.

Глаза искрились, откуда то взялась гибкость и мягкость.

 

Поэтому, когда дядя Саша исчез, она так вертелась перед зеркалом, стараясь в него втереться, чтобы выманить оттуда созданный им свой прекрасный образ.

 

Накануне исчезновения дяди Саши мама заболела.

Была в бреду три дня. 

Бархат спокойно держала ситуацию под контролем.

Убирала, готовила, давала маме лекарства.

 

«Вот придёт дядя  Саша и убедится, что я человек стоящий.»

 

Когда он пришел, мама спала.

 

Бархат пригласила его к столу.

Подала обед из трёх блюд: бульон, курица с картошкой и компот.

Села напротив с улыбкой.

- Сегодня я здесь хозяйка.

Обычно весёлый и находчивый, он вдруг опешил.

 

 

Вскоре после  болезни матери отношения с дядей Сашей распались.

 

Бархат его очень не хватало.

 

Предыдущего  маминого кавалера – дядю Изю Бархат ненавидела с первого взгляда за болтающиеся «дохлые» руки,  за нашкодивший вид.

Модник  – весь в итальянском трикотаже.

 Чистюля  - оставлял после себя грязь в душе.

Жмот  – ни цветочка, ни шоколадки.

 

Мама всё  пыталась его разговорить.

 Отмалчивался.

 Шмыгал бочком в квартиру, из квартиры.

 

На фотографиях самодовольно сыто улыбался, рядом мама, потухшая и растерянная.

 

После развода с папой дядя Изя стал первым маминым возлюбленным.

 

Она была счастлива. Считала что устроилась. Обзванивала подружек. Хвасталась. Подруги сворачивали тему. Им всё было ясно.

Только одна знакомая – змея подколодная, слушала часами и всё запоминала.

 

Роман вскоре закончился.

 

Мама с провинциально наивным упорством не могла смириться с тем, что дядя Изя бросил.

 

Он был хирургом. Работал в клинике за городом.

Ходили разговоры, что там появилось светило.

 

Мама пришла к дяде Изе на работу. Привела с собой Бархат.

Сказала, что та заболела. У нее, правда, в тот день болело горло.

Мама просила дядю Изю срочно устроить встречу со светилом: - «Спаси моего ребёнка!»     

Она приложила много усилий, чтобы выглядеть красивой.

Бархат никогда не видела её такой страшной – осунувшаяся, бледная, с запавшими глазами.

Они  пришли некстати, чувствовали напряжение и враждебность.

 Дядя Изя как раз собирался оперировать.

Кругом шушукались.

Дядя Изя привёл их в свободный кабинет. Втянув голову в плечи, бубнил, уставившись в пол.

 Мама плакала.

 

По просьбе дяди Изи светило их принял.

Упитанный мужчина вульгарно развалился в кресле и брезгливо улыбался.

Осматривать Бархат не стал.

Сказал : - «поласкайте горло фурацилином».

На этом приём закончился.

 

Потом Бархат с мамой  долго ковыляли в лучших не разношенных туфлях по пыльной дороге под палящим солнцем.

 Бархат не задавала вопросов.

 Потрясённая мама смотрела на неё с благодарностью.

 

Веру в чудо не утратила.

 

В жизни появился  дядя Саша.

 

Мама считала его ниспосланной судьбой компенсацией за обман и унижения.

Дядя Саша был профессором.

Бархат считала его по всем статьям лучше Дяди Изи.

Но мама рассказывала подругам по телефону,  что он некрасивый и одевается не модно.

 

Дядя  Саша разговаривал с интересом.

У него был азартный живой взгляд.

Приносил подарки.

Таскал их с мамой на разные мероприятия.

Обеим дамам уделял внимание.

Фотографировал.

 

Мама была довольна и уверена, что на этот раз точно удалось «заарканить» знатного жениха.

Хвасталась. Подруги сворачивали тему.

Только одна знакомая - змея подколодная, слушала часами.

 

Дядя Саша исчез не так быстро как Дядя Изя .

 

Мама расстроилась. Звонила.

Секретарша дяди Саши терпеливо отвечала, что его нет на месте, и когда будет, не знает.

 

После него осталось множество редких книг – самиздат и пластинок с разнообразной музыкой.

Мама с дочерью долго питались этой интеллектуальной пищей.

 

Перед тем как исчезнуть он привёл Бархат в художественную школу.

 

До этого мама три года выкидывала деньги на ветер - заставляла Бархат

ходить в музыкальную школу по классу скрипки.

 Бархат страдала.

Страдали учителя.

Результатов никаких.

Единственно чему научилась – пилить нервы.

Дядя Саша положил конец этому абсурду.

 

В городе было много художественных школ, но эта была самая лучшая и бесплатная.

 Туда был большой конкурс.

Бархат поступила, потому что ей  хотелось, чтобы дядя  Саша ею гордился.

 

Здание школы было деревянное, с большим двором.

После войны Минск лежал в руинах. Мало старых домов уцелело, особенно деревянных.

Уютный  самобытный уголок школы был словно из другого времени.

 

Учителя там были необычные. Им нравилось быть учителями.

Дети были необычные. У них был особый интерес к рисованию.

Интерес полезный для здоровья – ни одного ущербного во всей школе. 

 

Бархат нашла своё место в жизни.

 

Вспыхнула надежда, что кроме любви и денег в жизни есть что- то ещё.

 

Школа  стала островом счастья в центре города.

 

Только звезда слегка слепила глаза.

 

Звезду  звали Бирюза – невозможно красивая  и гениальная.

Легко придумывала всевозможные композиции – оригинальные, цельные и гармоничные.

Чернобровая смуглянка.

Длинные  ресницы. Глаза цвета морской волны. В них кристаллики льда.

Богатая грива пшеничных волос заплетённых  в толстые косы до пояса.

Бирюза была младше Бархат на два года.

 «Ишь рассиялась. Загасить бы»

 

Бархат и Бирюза надменно ухмылялись друг другу.

 

Учитель по скульптуре не раз высказывал желание вылепить Бирюзу:- «Она как статуэтка»

- А меня вылепить не хотите? – спрашивала Бархат

- Тебя не хочу.

 

Лель был ещё одним сказочным персонажем художественной школы:

 Золотые волосы. Нежная белая кожа. Алые пухлые губы.  Красиво очерченные черты.

Когда рисовал, выражение лица его было вдумчивым, упрямым и страстным.

 Он был гений. Видел связь предметов в пространстве.

В эти знания его посвятил учитель, который был и остался его верным другом.

В свои двенадцать Лель рисовал как профессионал.

«Зачем ему вообще учиться? Он всё умеет. Он, наверное, просто помощник учителя»

 

С начала второго полугодия Бархат ревновала Леля к Бирюзе

 

Потом Бархат стала ревновать  Леля ко всем.

 Перессорилась .

Отрешённого, трепетного Леля довела до бешенства.

Бархат ему нравилась. Предлагал встречаться.

Не  поверила. Думала – издевается.

Нахамила ему,  учителям, всем.

 

В порыве раздражения Лель подошёл и провёл ладонью по её лицу.

Класс взорвался смехом.

Бархат ринулась к зеркалу.

Лель намазал ладонь сажей и одним взмахом превратил её в африканку.

 

Долго отмывалась. Истерически  рыдала.

 

Решила отравиться.

После  уроков купила в аптеке пачку таблеток неизвестного назначения.

Съела всю пачку.

Никакого эффекта.

 

 

В школе провокаторшу простили.

 

Напрасно.

 

Но даже  объятая ненавистью, художественная школа оставалась  островом счастья.

 

С Бирюзой Бархат решила подраться и расцарапать ей лицо .

 

Чтобы затеять ссору толкнула, проходя мимо с банкой грязной воды из-под красок. Забрызгала  ей кофту.

Бирюза нехотя прыснула щёлочью раздражения.

Это был их первый диалог за год совместного обучения – всего пара фраз – и мгновенная вспышка взаимного интереса.

 Обе  растворились, унесённые захватывающей беседой.

 

Две очарованные сомнамбулы очнулись где- то в ботаническом саду среди цветущей экзотики.

 

Симбиоз сделал неразлучными.

В глазах Бирюзы мир был лучше, чем в реальности.

 

Хрупкие как иней, бледные образы Бирюзы,  пропускаемые через усилители  восприятия Бархат, взрывались красочным салютом.

Глядя перед собой невидящими глазами парочка брела, не разбирая дороги.

В глазах вытесняя реальность, разворачивались широкоформатные сюжеты совместных фантазий.

 

Бархат жила в треснувшей, протекающей, облезлой коробке – хрущёбке, на пятом этаже в угловой квартире с видом на бескрайнее безликое кладбище.

Мимо окна каждый день проходили убогие похоронные процессии и протекали потоки прорванной канализации.

Бархат смотрела вниз из окна в лица  проносимых в открытых гробах покойников, которые жмурились от ужаса в преддверии прыжка в ад.

Бархат боялась кладбища. Казалось, что мёртвые захватывают пространство живых.

 

Бирюза тоже жила у кладбища в старинном красивом доме, в просторной светлой квартире с высокими потолками.

Кладбище тоже было старинное. Там давно не хоронили. На  могилах преклоняли колени и молились белые статуи ангелов.

Бирюза говорит, что эти ангелы во время войны спасли дом от бомбёжки.

Бархат перестала бояться кладбищ.

 

На летнем курорте мама познакомилась с профессором из Москвы.

Был очарован. Сделал предложение.

Начались приготовления к свадьбе и переезду.

Бархат была в отчаянии.

А как же спасительный остров счастья- художественная школа?!

Как же Бирюза?!

Лель?

 

Мама убеждала: - «                            Дурёха! У него шикарная квартира, связи, возможности!»

 

Бархат приехала на другой конец города к отцу.

Давно не виделись.

Спросила – можно ли остаться жить у него?

Выразил недоумение по поводу такой нелепой идеи.

 

За день до отъезда состоялось торжественное бракосочетание.

Дядя  Саша, дядя Изя и знакомая - змея подколодная пришли поздравить.

Бархат на торжество не пошла.

В тот день она прощалась с Бирюзой, со школой, с городом.

Вечером  угощала соседских девчонок конфетами и ситро .  Играли в дурака, пока мама с новоявленным отчимом не вернулись.

 

Пришли  в ужасном настроении.

Знакомая  - змея подколодная наговорила новому мужу гадостей о маме.

 

Утро на чемоданах. Звонок в дверь. Соседка. Накануне вечером из колоды Бархат выпала карта – туз пик.

Бархат хотела спросить маму, куда колоду положила. Та уже на выходе. Такси ждёт.

Оставила карту на подоконнике в пустой квартире.

 

Провожать не пришёл никто.

 

Поезд тронулся.

Бархат устроилась на полке поудобнее.

 

Опять переход из одного непостоянства в другое.

 

Через десять лет в пасмурный осенний денёк рисовала Бархат в Новодевичьем.

Подошла к ней старая мамина знакомая  - змея подколодная.

Приехала в командировку.

Седенькая, раздавшаяся.

Сетовала, что плохо выглядит, потому что одета буднично. Говорила, что если приоденется то ещё ничего.

Бархат подумала: - «Тебя как не одень – ты ведьма страшная»

 

Вечером пришла домой в коморку в коммуналке, где она ютилась вдвоём с мамой.

Рассказала о встрече.

Вспомнили прошлое.

Мама ещё прекрасно выглядит. Их с Бархат часто принимают за сестёр.

Веру в чудо не утратила.

******

Середина шестидесятых. 
Минск. 

Малуше шесть лет.
Темно-серые глаза кажутся чёрными. Взгляд быстрый, недоверчивый. 
Тонкие светло-каштановые кудряшки летом выгорают до белизны.
Веснушки не исчезают даже зимой.
Худенькая, бойкая, упрямая.

Малуша человек серьёзный. Когда родители уходят в кино она времени даром не теряет.
Прибирается: подметает, вытирает стол.
После садится рисовать.
Из небытия к ней на листок ломятся человечки – мужчины и женщины. Их нужно поженить и расселить.
Мама иногда натыкается на пачки листов изрисованные целыми  кварталами с интерьерами внутри.

У Малуши есть жених – мальчик одногодка. 
Зовут Роберт. 
Живёт двумя этажами выше.
 Ходят  парой. 

Их родители работают на одном предприятии. 

У Роберта дома красиво.
Семья поляков. Коренные минчане. 
Добротно одеты, породистые, красивые.
У матери Роберта Кристины чёрные волосы струятся, как у индианки, глаза, горящие злые, как у пантеры.  
Малушина мама пыталась завязать с ними дружбу. Не получилось.
Малушина мама купила такую же, как у них мебель, и так же расставила. 
Не то. 
Не хватает самобытности и порядка.
Дома у Роберта настроение создают семейные реликвии: ширма, лампа, пуфик, несколько картин. 
У Малуши реликвий нет.  Семья лимитчиков.

Малуше домой не хочется.
Ей у Роберта хорошо.
 Пока  Кристина не придёт.
Кристина при виде Малуши морщится. 


Малушины родители похожи как брат и сестра – оба послевоенные недокормыши – маленького роста, неказистые, нервные.
У обоих отцы пропали на войне без вести.
Оба старшие из детей в семье. 
Вернулись  из эвакуации – а дом их сгорел. 
Мать неграмотная, слабая, умом тронутая. 
Младшие братья – сёстры ноют, цепляются.
Работы нет.
Пропадает молодость.
Что делать?  - бежать от такой жизни. 
На крышах поездов добраться до города. Выучиться. Устроиться на предприятие. Жениться. Родить  ребенка, чтобы получить квартиру.

План удался.
Правда, не сразу. 
Пришлось помыкаться по общежитиям и съёмным комнатам.

Зато теперь молодые специалисты живут в двухкомнатной квартире со всеми удобствами. 
Сидят в конторе. Целыми  днями ничего не делают. 
Новая интеллигенция.
Шлют в деревню по двадцать рублей с зарплаты. 
Посмеиваются над теми, кто остался. 
Упоение победой постепенно сменилось апатией. 
Вечерами  папа погружался в чтение. 
Мама болтала по телефону.


Малуша собирается в цирк первый раз!

Роберт говорит: - «Подумаешь»
Был? Почему не рассказывал? Врёт! Не пойдёт за такого вруна!


Малушина семья при параде идёт в цирк.
Папа в костюме выглядит солидно. Ботинки начищены до блеска. 
Папе едва за тридцать. Уже брюшко и лысина. 
У мамы высокая причёска, густо напудренное лицо, губы ярко накрашены. 

Малуша нарядная. 
Косички с пышными бантами. Красные туфельки. Белые носочки.
Платье чуть великовато. С чужого плеча. От дочки маминой подруги со связями.

Цирк.
Гаснет  свет. 
Публика затихает.

По перепонкам ударила барабанная дробь. 
Под куполом заметались разноцветные лучи. 

Смертельные номера один за другим. 
Сердце падает от страха за героев  акробатов,
героев дрессировщиков. 

Но больше всего сердце болит за клоунов
Они, наверное, начинающие.
Всё валится из рук, когда вокруг смеются.   
Потому они такие злые.
Только один добрый.
 Про него все говорят - : «Очень талантливый» 
Малуше хотелось встать и крикнуть : - «Не смейтесь! Сами дураки!»
Клоуна зовут Юрий Никулин. 

У каждого есть свой смертельный номер, но не всем дано его исполнить.

***********

По дороге домой, Малуша пыталась понять, зачем цирковые артисты рискуют жизнью, выставляют себя на посмешище и мучают животных. 
Наверное, это религиозный обряд - испытание. 
Цирк это храм. 

Малуша давно перестала задавать вопросы родителям, чтобы не нарваться на раздражение.

Она  думала о Юрии Никулине.
Мечтала стать его другом и сделать совместный смертельный номер.  Они  бы вместе путешествовали и встретили в пути умную бездомную собаку, которая тоже стала бы другом и верным спутником.
Напоследок вспомнился верблюд, на котором она каталась в антракте.
*****
Путешествие .

Стук колёс убаюкивает.
От окна  дует.
На столе звякают стаканы с чаем.

Малуша с родителями ехала в Карпаты.
  Мама выбила путёвку от предприятия.
 Будут отдыхать в туристическом комплексе.

Поезд покачивался на поворотах.
Небо темнело. Купе погружалось в сон.

Во сне Малуша летала над горами и лесами.




Ранним утром семья прибыла на отдых. 
Карпатские горы были похожи на мохнатые горбы огромных верблюдов.
В лощинах  лежал туман. 

На фоне зелёных просторов главное здание санатория – сказочный красный терем. 
Рядом прозаические жилые корпуса. 
Малуше с родителями дали номер в одном из них.

Недавно открытый дом отдыха очень популярен. В прошлом - глухой, партизанский край.
Оживлённые толпы прибывших формировались в компании по возрастному и социальному принципам. 
Малушина мама – особа нахрапистая, прётся не в свои сани, не замечая иронии. 

Но как ни старалась -  оказалась в компании таких же новых интеллигентов из типовых коробок.
Три семьи. У всех по одному ребёнку.  Квартиру выбили, а больше зачем? 

Компания  отправилась за грибами.  
Совместный труд объединяет. 
Дети стараются завоевать внимание.
Их хвалят не глядя.

Вечером грибы с картошкой тушатся в котелке над костром. 
Запах будоражит аппетит.
Голодные дети ждут, когда же их, наконец, покормят.  
Мир  открывается в новом ракурсе.
Ожившие  родители жадно смотрят на чужих партнёров, расслабляются, выпивают. 
Праздник свободы!
Дети делают что хотят. 
Глубокая ночь.

Никто не  говорит: -«Спать»
Дети, так и не дождавшись еды, заснули, где придётся. 

В дальнейшем распорядок наладился: завтрак,  обед, ужин, спать в девять.
В промежутках дети не мешали родителям. 

Малуша проводила много времени на рынке.
 Местные  жители продавали инкрустированные поделки, а так же тканые и вышитые рушники.
Она смотрела и восхищаясь. 
Больше всего нравилась деревянная змея, узорчатая, инкрустированная голубыми камешками. Если взять за хвост – извивается, как живая.
Будь у неё такая, она бы всех ею пугала, всюду её с собой носила.
Родители обещали, перед отъездом купить что-нибудь.
Уже приблизительно знала, выбрав наименее красивый и дешёвый предмет –дудку, потому что за всё детство так и не купили настоящую куклу.

Самое интересное – экскурсии. 
Малуша с мамой и папой сплотились под накатом впечатлений. 
 Романтические  легенды о старинных замках манят и пугают. 
 Обитаемые замки приветливы. Функционируют как музеи, рестораны, административные здания.
Заброшенные замки – холодные, мрачные.  В их недрах царит мрак. Там  живут призраки. 

Страшный старик шёл по дороге.  Он был ледяным ветром. Белые седины медленно развевались. Высокий, прямой, он маршировал в строю призраков. Он был слепым. В руках у него была прострелянная  войлочная шляпа.
Малуша заплакала.
«Это же обыкновенный нищий» - утешали  мама с папой.
Малуша помнила скукоженных шатающихся алкоголиков у гастрономов, трясущихся морщинистых бабулек у рынков. Они были слабыми.
Этот старик был воином, побеждённым, но не покорённым,  величественным и мёртвым, как полуразрушенный замок. 

Леночке четыре года. Ходит за Малушей хвостом. 
Так же как Малушина мама ходит за  Леночкиной.
Семья  из Москвы. Врачи. Маме очень хочется завязать знакомство с москвичами. 
Леночка пухленькая,  беленькая, румяные щёчки, глазки как васильки.
 Малушу эта малявка иногда раздражает.
Но выбирать не приходиться. Остальные разъехались. 
Малуше с Леночкой каждый день дают по двадцать копеек на пакетик ежевики и стакан молока. 
Местные женщины приходят к дому отдыха продавать молоко и ягоды.
Малушу с Леночкой особо привечает одна женщина. Они покупают только у неё.
Хочется  постоянства и внимания.
-Вот бы мне такую дочку! – говорит женщина глядя на Леночку.
- А меня в дочки не хотите? – спрашивает Малуша
- Тебя не хочу. Ты чёрная.
- Какая ж я чёрная?! У меня волосы тёмно-русые. На солнце почти белыми становиться. Глаза серые. Вы посмотрите повнимательней! – деловито торгуется Малуша.
- Не! Ты чёрная. Цыганочка. Маленькую хочу. У ней глазки как василёчки.
- А где вы живёте?
- В доме.
- А удобства есть? Леночка в квартире со всеми удобствами живёт. Не пойдёт она к вам, а я пойду. 
Тут вмешивается Леночка
 - Можно  посмотреть, где вы живёте?
- Без меня никуда не пойдёшь. А двоих не возьмёте? 

Так они торгуются каждый день. 

Подходя к своему корпусу, девочки занимают наблюдательную позицию. Подолгу смотрят на родителей, лежащих в шезлонгах.
Родители мирно беседуют, что- то попивают, что- то почитывают. 

- Смотри, сколько нас не было, а они и не вспомнят – говорит Малуша Леночке.
- Всё равно они наши мама с папой. Они нас любят.
- Верь больше. Уйдём у тётеньке жить . Они и не хватятся. Или пойдём погуляем ещё?
Устроили эксперимент.  Погуляли подольше. Вернулись – та же картина - родители безмятежно лежат в шезлонгах.
 - Видишь. Не нужны мы им. Они вообще не наши родители.
- А кто?!
- Чужие
- А наши где? 
- Они их убили, нас украли, чтобы квартиру получить.

Девочки начинают горько плакать.
Это игра такая -  поплакать  понарошку.
На душе становится легче,  и они идут к своим.

*******

Совратительница.

 

Я была плохой девочкой.

 

 

Герой  этой истории в настоящее время – директор колонии для несовершеннолетних, бывший боксёр и бывший сотрудник правопорядка.

Плотно сбитый мужчина с тяжёлым подбородком.

 

Нашла по интернету его снимок в районной газете:

Пренебрежительная улыбка. Маленькие круглые очки колко поблёскивают.

Методы  воспитания  написаны у него на лбу.

В интервью журналистам заявил, что трудных подростков не бывает.

 

 

Нам обоим сейчас по пятьдесят.

 

Когда стали соседями было по пять.

 

Семья поляков.

 

 Зовут Матэуш

 

 

Это было в Минске на улице Опанского.

 

Наши родители работали на одном предприятии.

 

 

Первое знакомство состоялось в шестьдесят шестом. 

 

Тогда прошло меньше года после « несчастного случая» - моей встречи с педофилом.

 

Все свои действия он комментировал и разъяснял.

 

Не знаю, кто это был, сколько и чем он меня колол.

 

Сначала наступало острое возбуждение, потом депрессия.

Настолько сильная, что хотелось  умереть.

 

Всё понимала. Всё помнила  – особенно то отвратительное удовольствие, которое испытала под воздействием.

Предательница собственного тела, недостойная любви.

 

Таких ухоженных и нежных детей, как Матэуш мне раньше встречать не приходилось.

 

У него было правильное овальное лицо. Карие с жёлтыми лучиками глаза. Твёрдые алые губы. Медового цвета  шелковистые волосы.

 

 Он трогательно привязался и ходил за мной хвостом.

Я постоянно провоцировала ссоры, чтобы проверять его чувства ради того чтобы испытать радость примирения.

 

Он защищал меня и заботился обо мне.

 

Ссоры и примирения становились всё более бурными.

 

Это  продолжалось до второго класса.

 

Его били все – учителя, старшие мальчишки. Он ужасно кричал, терял сознание. В конце концов, ожесточился.

 

Детский мир –  война.

 

Однажды после затяжной ссоры мы помирились в последний раз.

 

Это было в группе продлённого дня.

 

Был пасмурный зимний день

Вышли погулять из здания продлёнки.

Услышали  отчаянное мяуканье.

Двое взрослых мальчишек мучили котёнка.

 

Матэуш их знал. Подошел, как будто хотел принять участие. Взял котёнка. Я  подскочила, выхватила котенка, и бросилась бежать к зданию продлёнки. Матэуш следом. Сделал вид, что догоняет.

Воспитательница котёнка пожалела. Оставила. 

 

 

Когда пришли домой он сказал: - « Мы поженимся».

 

Я была счастлива, но параллельно подумала «И всё? Больше никаких других вариантов? Хорошо, но скучно как- то»

 

Он разделся  догола.

Сказал , что я тоже должна раздеться.

 

 

На мне была школьная форма с пуговицами вдоль всей спины. Расстёгивала  медленно, прекрасно понимая, что снимать платье не обязательно.

 

Детям важны ритуалы.

 

Он стал жертвой формальностей.

 

Я дотянула до прихода родителей.

 

 Пока Матэуш метнулся с охапкой одежды в другую комнату, я их отвлекла.

Они ничего не заподозрили.

 

Мне нужно было осмыслить, пропустить ситуацию через постороннее восприятие.

 

На следующий день  рассказала лучшей подруге, что выхожу за Матэуша замуж.

 

На  душе сразу стало тяжело.

 

 Я совершила роковую ошибку.

 

Подруга тут же всем разболтала.

 

Был ужасный скандал с разбирательством в кабинете директора при участии классной руководительницы и родителей.

 

После этого Матэуш избивал меня на каждой перемене в течении трёх лет.

 

Знали и учителя, и родители.

Я жаловалась. Никто не обращал внимания.

Как будто, так и надо.

 

У Матэуша появилась жизненная потребность меня избивать.

Бил в солнечное сплетение.

 Так же как старшие мальчишки били его.

Делал это на глазах у всех.

В классе ритуал стал популярным шоу.

 

От меня сторонились как от чумной.

Я оказалась в полной изоляции.

 

Развод родителей и его последствия сделали меня слабой.

 

У всех остальных в классе была полная семья.  

 

Наконец, меня перевели в другой класс.

Он пытался было приходить и продолжать свой «ритуал» в новом классе, но эту традицию никто не поддержал.

 

 

Учились с Матэушем в одной школе до восьмого класса.

Потом я переехала в Москву.

 

 

В двадцать, сразу после первого развода, приехала в Минск в гости к отцу.

 

Шла по улице и думала: - «интересно, что стало с Матэушем?» и в этот момент увидела, что он стоит посреди улицы и смотрит на меня. Я вскликнула: - «Матэуш – худший враг детства!».

 

Посидели в кафе. Выпили. Рассказал о себе.

 

 Насилие доставляло ему удовольствие.

 

Занимался боксом. Работал в милиции.

 

Полный психопат и садист. Мог избить просто за то, что на него не так посмотрели. Бравировал этим.

 

И ещё он сказал, что я ему как то звонила.

Смутно  вспомнила. Это было в день моей свадьбы. Пьяная была. Потом он ночью мне приснился.

 

 

Побродили с ним по городу. Вспомнили прошлое.

Рассказала, как в детстве после ссоры иногда звонила и молчала.

 

Проводил.

 

У самой двери попытался изнасиловать. Но отец услышал. Открыл дверь. Спугнул.

 

 

Через пару лет решила спрыгнуть с конвейера жизни мирного обывателя и пуститься во все тяжкие.

 

Перед этим приехала в Минск.

 

Пришла в знакомый дом. Позвонила в дверь.

 

Он вышел

Спустились на площадку этажом ниже.

Постояли  у окна.

Я получила его молчаливое благословение на неправомерные действия.

Подумала, что мы могли бы стать новыми Бони и Клайдом.

 

На площадке появилась вся его семья, глядя на меня недобрым взглядом.

 

- Вы что не узнали ?!– пытался успокоить их Матэуш

- Да уж узнали.

 

Я пошла прочь. Он всё стоял, смотрел в лестничный пролёт. Позвала бы – кинулся следом.

 

 

Четверть века назад снова приехала в Минск по делам с одним другом.

 

Был дождливый, сентябрьский вечер.

Взяли в аэропорту частника. Поездили по гостинцам. Мест нет.

Водитель предложил комнату сдать. Пришли усталые. Сразу спать легли.

Проснулась утром. А окна комнаты выходят на мой старый дом. Прямо напротив квартиры Матэуша.

И сам он на балконе полуобнажённый стоит с сигаретой, бицепсами поигрывает.

 

 

Всё вернулось на круги свои.

 

Я так же как он стала педагогом. Работаю в детском саду. Работу свою очень люблю.

 

Несколько лет назад в моей  группе появился двухлетний мальчик поляк - точная копия и тёска Матэуша. Его даже одевали как в шестидесятых.

 

Малыш был чувствительным и нетерпимым. Ему понадобилось целых полгода, чтобы привыкнуть.

Обычно детям пару дней хватает.

 

Маленькому Матэушу трудно пришлось, да и нам с ним.

Он истошно,  непрерывно кричал, ничего не ел, ни с кем не играл.

 

 Зато когда он, наконец, раскрылся – это была сама нежность. Особенно когда просыпался после тихого часа. Тянул  ко мне ручки. Брала его. Положит мне голову на плечо, щекой потрётся. Улыбается. Ходила с ним и таяла, параллельно других детей будила, накрывала к полднику.

У маленького Матэуша жизненная потребность обнять, приласкаться.

 

Любящие дети ничего не весят.

*****

Под прессом

Москва.
1981 год.

Метро «Киевская».
 Гостиница   «Днепр».  
Цементная коробка  кондитерского цеха – печка в печке. 
Цех маленький, уютный . 
Летняя  жара висела  мучным облаком и сияла над головами трёх работниц.
Шуре под  сорок.
 Лиде под тридцать.
 Розе под двадцать.
Привести  бы их в порядок, да приодеть – красавицы. 

Шура – крепкая, как твёрдое яблочко. Из семьи деревенского колдуна.  Гладкая, смуглая. Глаза чуть раскосые, рыжие. Губы полные, тёмно –красные.  Характер бешенный. Настоящая чертовка. Разведёнка. Ушла от алкаша, когда тот поднял руку при ребёнке.
Лида похожа на лису Алису. Веселуха. Озорница. Интриганка.  Дебелая  блонда крашеная в рыжий. Алкаша из дома выгнали. Лида подобрала. Счастью не было предела.
У Розы глаза большие, чёрно-синие.  Густые тёмно-каштановые волосы. Худенькая,  стройная. Зашуганный романтик. Когда коллеги пробивали на откровенные разговоры, отвечала, что девственница. 
В отделе кадров знали, что разведёнка. 
Буйный муж избивал:
- За что!?
- А было бы за что!
Сбежала.

Женщины в потных спецовках на голое тело, соловели от жары и пива. 

Шура могла позволить себе присесть и поспать. Лида должна была следить, чтобы Роза работала за троих.
У Розы в бригаде был статус – «молодая». 
 Ветеранили беспощадно. 
Роза не унывала. Ей нравилось запускать руки в нежное тесто и формировать вкусно пахнущую  выпечку. Роза проворная. Работала быстро, чётко, как автомат.
Рабочий день был не нормирован. 
Управились и свободны. 
Шура с Лидой домой не торопились. 
Им охота было с бабами из других цехов потрепаться. 
В толчею метро да в коммунальный бардак всегда успеется.
Розе поскорее уйти охота. Коллег забавляло, как она молча бесится.
 Намеренно  тянули время. 

Наконец  небрежно махали : - «Ладно уж»

Шура проговорилась, что числиться уборщицей душевой на полставки.
Роза потребовала ключ. 
Душевая всегда закрыта. 
Никто не знает, что она есть .
В  глубине подвала безымянная дверь.
Вода только холодная. 
Роза мылась по-быстрому, чтобы никто не засёк.

После холодного душа, как заново рождённая.

Почти час в набитом троллейбусе на работу – с работы.

Роза мастер спорта по завоеванию свободного места в троллейбусе.
После рабочего дня ноги горят. 
Она всегда таскала с собой книги.

Заняв место, можно спокойно поспать или почитать. 
Дома возможности нет.
Роза делила комнату с мамой истеричкой.
 В  коммуналке Роза тоже «молодая» . 
В ванную  практически не попасть. Нужно долго караулить. 
 Если удаётся прорваться,  через пять минут начинают барабанить. 
Тринадцать соседей. Старики – инвалиды с недержанием, буйные мамаши с уделанными младенцами.

Метро «Университет»
Улица Марии Ульяновой.
Доплелась  Роза  домой. Только села . Мать завелась. Зашлась в крике.  Розу ноги не держат: - «надо поспать минут двадцать, и бежать отсюда, пока мать последние силы  не высосала. Больной человек. Что поделаешь.»
Роза ложилась, накрыв голову подушкой.
Поспала чуть. Вскочила. Кинулась прочь. Мать на пути вставала, ногтями впивалась. Роза оттолкнула.  Вырвалась . 
Мать вдогонку кричит: -«Не возвращайся!»

Среда душит.

После  жаркого дня шла Роза в Воронцовкий сад подышать,  поплавать в сумеречном тумане среди одичавших яблонь, набрать ароматной метеолы.

Домой  приходила затемно.  Мать спала.
К полуночи запах метеолы  набирал силу. На листе поблёскивал светлячок.

Но бывало, что мать не спала.
Глодал  энергетический голод.
Она вставляла ключ во входную дверь, чтобы Роза не могла открыть.
По часу мариновала на площадке. 
Роза пыталась прикорнуть сидя на батарее или прямо на бетонном полу.
Мать  вылетала растрёпанная в несвежей, ветхой ночнушке.  
И начинался ”концерт”.  
После одиннадцати в коммуналке  нельзя принимать душ и ванну.  
Когда Роза пару раз пыталась, дотошные соседи пригрозили заявлением в милицию и выселением.
Мать могла кричать часами. Никого не беспокоило.
Иногда Роза не выдерживала и бросалась на мучительницу с диким рыком.
Пальцы сжимались на хлипкой шее.
«Жми сильней. Зачем мне такая жизнь?» - шептала мать.
И тогда у Розы в душе гасли огни светлячков.
 Дом,  наконец, погружался  в сон.

Сашка спросил, почему у неё всегда круги под глазами и не понял что смешного в вопросе.
Приходя к нему, Роза сразу ложиться спать.
Он сидел на кухне читал, пил чай.
Иногда Роза просыпалась, налив себе чая, сидела на балконе.
У Сашки дома  тишина, простор внутри и снаружи. 
Из окон вид на три церкви.
Спиться у него сладко как у ангела на облачке.
Он приходил. Ложился рядом.
Любовник  никудышный.
Грязнуля, ниряха, но его тело так вкусно пахло и дома у него всегда было свежо.

Он геолог. Пропадал месяцами.

- Сашка! Можно я у тебя поживу?
- Я могу тебя приютить, но не более.

Однажды осталась у него одна. Сразу стало страшно и неуютно.
Словно на неё набросился рой враждебных духов охранявших Сашкино жильё.
Сорвалась среди ночи.
Поехала  к себе – в ад кромешный.

Иногда после работы ехала Роза не домой, а в сквер у Новодевичего.
Ложилась в траву у пруда и смотрела в небо.
Потом шла в храм.  Слушала пение. Дышала ладаном. Смотрела на огни свечей.
Была там икона Николая Угодника. Его лицо было не таким как лица прочих святых – отрешённым или строгим.  
Во взгляде Николая Угодника был простой вопрос : -«Как дела?».

От Новодевичего шла не торопясь в сумерках до станции метро «Спортивная». 
До «Университета» две остановки.
В  полупустой вагон вошли двое мужчин.
И стали активно искать контакт. Оба красивые, интересные, хорошо одетые.
Неприхоженая Роза в мятом платье вряд ли могла заинтересовать  их серьёзно Съём был игрой, искусством ради искусства. 
Звали с собой в ресторан. Глаза слепило сияние хищной кармы этих явных криминальных элементов.
 Но такой свободой повеяло! 
 «Думать  забудь! Скалятся как тигры. Отымеют  вдвоём в кустах и выбросят"
На станции «Ленинские горы» тигры вышли.
Дома удача. Мать ушла в кино на последний сеанс. Можно спать спокойно.

После работы как всегда брала штурмом место в троллейбусе.
Не всегда удавалось.
В этот раз не удалось.
Уже смирилась, встав поудобнее, как вдруг заметила свободное место в самой середине. Продралась к нему.  
Место пустовало, потому что никто не хотел сидеть с негром. 
Для Розы эти гости страны были инопланетянами, не вызывавшими  ни любопытства, ни неприязни.  
С мыслью: - «А мне наплевать» села и тут же почувствовала, словно каждый пассажир троллейбуса превратился в острый зуб в пасти хищника.
В детстве слышала  сказку что негры – это обезьяны, которые едят людей.
Но потом слышала и другие версии.
Глянула на парня.  Человек. Только  чёрный. Такие её не привлекают. Но чисто созерцательно – даже красивый. Только  взгляд потрясённый, затравленный.

Выходя , улыбнулась, написала на билетике телефон.
Троллейбус загудел как осиный улей.

Несчастный негр вскоре позвонил. Говорил только на французском.
Мама Розы когда- то мечтала о красивой жизни, учила французский и дочь научила. Правда, без практики знания притупились.
Но кое -что поняла Роза.
Студент. Недавно приехал. Москва понравилась. Всё бы хорошо, но только сел в такси и немного отъехал от аэропорта – из машины выкинули. Уехали  с вещами. 
Ни дня без того, чтобы не побили.
Как она могла помочь? Разделить с ним побои? Или привести в коммуналку?
Вот это был бы концерт!  Ненавидящие жизнь соседи мигом сформировались бы в филиал Кук Клукс Клана.

- Будет звонить иностранец – меня нет дома
-  Что за иностранец? – живо заинтересовалась мама.
- Француз. Не в моём вкусе.
« Зато в моём» - подумала мама. И у неё начался телефонный роман.
******

Змей

2014 07

Швеция.

Предместье Стокгольма.

Жара.

Народ сгрудился на пляже.

 

Люди галдят, плещутся, лежат, расплющенные жарой.

 

В воде столпотворение

 

И вдруг в этой гуще на облизанный волнами гранитный валун выползает змея с рыбкой в пасти.

Не обращая внимания на вопли и крики купальщиков, приступает к обеду.

Суши кушает суши.

 

Моя кошка – охотница, добытчица.

Улов  домой несёт:  бабочек, мышей, птиц.

 Особенно  гордится поимкой змей.

Хвалю, а то обидится.

 

Я раньше змей боялась. Увижу – словно током дёргает.

Потом привыкла.

Даже нахожу их элегантными.

Поддеваю на имеющийся для этих случаев длинный сук, выношу из дома.

 

 Змея грациозно изгибается, покачивается.

 

Оказавшись в траве чёрный ручеёк заструится и иссякнет.

 

Недавно  поймала кошка маленького змеёныша.

Хорошенький такой.

Вылитый мой первый кавалер. Гибкий был подлец, вертлявый.

 

Появился кавалер, когда мне было четырнадцать.

Лобик приплюснутый. Волосы зализанные.

Глазки блестящие.

 

Минск.

1975

Нравился мне мальчик – ровесник - Вовочка Янковский.  

Учились вместе в художественной школе.

Наглый был акселерат.  Высокий, складный.  Широкоплечий.

 Двигался пластично не в пример прочим мальчикам - буратинам. Явно спортом занимался.  

Всегда весёлый, озорной. Смеясь, откидывал русую чёлку с глаз как жеребец гриву.

 Лапать лез без разговоров. Я тоже была акселераткой. Гордилась почти взрослыми формами.

Но хотелось интереса к себе как к личности.

Решила узнать телефон и завязать анонимный контакт.

Дело было в мае.

Душа цвела надеждой.

Я раскрыла каталог.

 Янковских в Минске было как собак не резанных.

Стала обзванивать.

Первый найденный четырнадцатилетний Вова Янковский, как я подозревала, был не тот – после долгих разговоров на свидание  прискакал какой –то подбитый воронёнок.

Я - «загадочная незнакомка» своих примет не дала. Прошла мимо.

Второй четырнадцатилетний Вова Янковский тоже был не тот.

 Я  продолжала поиски.

Игра затягивала.

Нравилось разговаривать с незнакомыми людьми.

Размечталась: - «может кого и получше найду»

 Но был риск, что узнает мама.

За попытки устроить личную жизнь я могла нажить неприятностей.

Мама промывала мне мозги мрачными перспективами.

И делала это так часто, что я сфокусировалась на вопросе.

Запрет разжигал любопытство.

Мама  твердила, что стоить только  остаться с мужчиной наедине как он немедленно  набросится, изнасилует, и я неминуемо забеременею. 

А дальше – всеобщее презрение, безвыходность, самоубийство.

«Мужчина – это змей искуситель, бесчестный и безжалостный»

 

Однажды  она меня засекла.

Пройдя мимо очередного  «не того» мальчика, я поспешила  домой, чтобы сменить имидж соблазнительницы , но мама вернулась с работы пораньше. Она тут же всё поняла и разоралась словно меня уже изнасиловали .

Я в панике убежала.

 

На то, что  она со временем успокоится, надежды не было.

 

С тяжёлым сердцем брела я куда глаза глядят.

И вдруг ко мне  кто –то шасть!

 Метнулся как змея к добыче, заюлил вокруг, осыпал комплиментами с реверансами

Я ясно представила себе Вовочку Янковского именно таким лет через пять.

 - Дима. Студент.

Жил в доме напротив. Пять лет как соседи и ни разу не встречались.

Разговор легко завязался: общие интересы – литература, музыка.

Я забыла о времени и страхе.

 

Мы гуляли по кладбищу всю ночь.

 

Вернулась домой под утро. Меня встретил девятый вал гнева.

 Но я была спокойна, потому что поверила в любовь.

 

Через пару дней  раздался звонок в дверь.

Элегантный и солидный Дима в костюме  многообещающе улыбался.

Он вошёл как  жених.

 Нeхватало  только торта, цветов и коробочки с обручальными кольцами.

По-хозяйски огляделся. Пожурил за беспорядок.

Властно привлёк к себе и стал молча лапать.

-  Скоро мама придёт.

- Пусть погуляет. Не понимает что ли?  Молодые заняты.

Я выразила недоумение

« Пусть они побудут вместе» - пояснил Дима,  имея ввиду наши половые органы.

 

Я отчаянно отбивалась от распалившегося кавалера, когда вошла мама.

Её реакция была подобна взрыву.

Дима пытался шутить и аргументировать.

 

Мама, каким то образом выяснила, где он живет, но не знала, что у него есть брат близнец. Поэтому ворвавшись в чужое житье, она кинулась на невинного.

Вскоре вся улица думала, что у меня был секс с обоими братьями и я в положении.

Чрез                              подставное лицо  Дима выманил меня из дома.

Завёл в подъезд чужого дома

- Ты меня подставила

- Я же предупреждала, что она скоро придёт

-  Не об этом. Говорят что ты еврейка.

Он недобро щурился как матрос – браток разоблачивший контрреволюционерку.

 

Я не типичная. С детства привыкла отнекиваться, во избежание террора.

- Значит не еврейка. Ну смотри. – он недоверчиво покачал головой.

 

 Ещё он  сказал, что намерен меня поцеловать.

На вопрос - зачем ему это надо, сказал, что это будет местью моей маме.

Меня до этого никто не целовал.

Процедура прошла быстро. Полный ненависти холодный поцелуй закрытыми губами ударили в голову волной гормонов. Цементный пол подъезда поплыл.

Дима проводил меня, поддерживая как пьяную.

 

Мама тем временем увлечённо разговаривала по телефону с подругой.

Моего отсутствия не заметила.

А я просто сошла с ума.

 

Сидя на кухонном подоконнике, часами смотрела на его окно в доме напротив.

Странностей моего поведения мама к счастью не замечала.

Учёба полетела к чертям.

В голове громоздились варианты развязки ситуации с Димой.

 

Змей искуситель всегда приползет, если его позвать.

 

Шла в магазин за хлебушком.

Обернулась на негромкий оклик.

Вид у Димы был постный, скучающий.

Всё стало как в замедленном кадре.

Накрапывал дождь. Предложил зайти в подъезд. ( а куда ещё?)

Поднялись на третий этаж.

Там он рывком прижал меня в стене у мусоропровода и запустил руки под кофточку.  Меня накрыло волной гормонов. Я отключилась.

Но быстро включилась, когда он стягивал с меня джинсы: -« Что!? Потерять невинность у мусоропровода?! Никогда!»

Я разоралась, вырвалась, отбилась.

Он говорил что- то о Ромео и Джульетте.

Я напомнила,  что сначала они поженились.

 

Потом, остыв, он сказал, что я сдала экзамен на порядочность и получила тройку.

******

ЗМЕЙ 2

 

 

Москва

Первая половина 80 х

 

Девушка  вдыхает ветер перемен.

 

Зовут Томкой.

20 лет.

Небольшого роста, быстроглазая, смазливая.

Пышная копна каштановых волос до пояса.

Этот стожок шерсти пасётся на зелёном пятачке  у гостиницы «Россия».

 

Пятиножка  - Томка у этюдника.

 Как бы поглощена творчеством.

Кличка  « Бедный Художник».

Прочие художники, что пасутся на пяточке в большинстве пожилые мужчины.

Клички : Мефистофель, Профессор, Вышибала, Шпион, Многодетка, Солдат.

Есть ещё женщина средних лет по кличке Овца.

 

Томка рисует храм Василия Блаженного  словно впервые.

Однажды её фото на фоне храма попало в газету под рубрикой «московская весна».

Она чувствует  себя деревом на перепутье.

 Волны людей накатывают и откатывают.

 

В процессе рисования  храма она превратилась в биологического робота штампующего акварелью популярные виды столицы.

 

Вдруг вокруг  развернулись боевые действия.

Погоня, борьба, крики, лязг наручников.

Состоялась поимка преступников сотрудниками милиции.

 

«Жизнь только начинается, а для некоторых сразу и кончается»

Наряд  сотрудников правопорядка в штатском задержал  трёх молоденьких валютчиков.

 Томка содрогнулась от мысли, что люди так просто уехали на десять лет.

«Тоже мне  валютчики. Слышали звон…... Несколько дней  в открытую приставали к иностранцам  прямо под окнами «конторы». Кто ж так работает?! Ещё бы зашли в валютный магазин «Берёзка» и попросили там политическое убежище»

Работники  правопорядка гостиницы «Россия» сами первые валютчики. Конкурентов  не любят.

 

Конечно,  нет ничего доходнее валюты.

В СССР  валютные махинации хуже убийства - покушение  на благосостояние страны.

 

«Да, я Бедный Художник. Сколько  настоящие валютчики в день зарабатывают мне и за год не заработать. Только десять лет тюрьмы никаких денег не стоят. По этой статье даже несовершеннолетним поблажки не делают»

 

Настоящие валютчики - мальчишки, играющие в войну.

У них на руках тысячи.

Скупают доллары один к двум. Продают один к трём и выше.

Вырастают из «гамщиков» - с семи - восьми лет клянчат  жвачку  у  туристов: - «дяденька, дай чуингам»

Начинают  валютный бизнес с двенадцати – тринадцати.

Мало кому переваливает за двадцать до того как уезжают на северо-восток или на дикий запад.

Практически  все  валютчики мечтают  прорваться сквозь железный занавес.

Наводят  красоту.

Вдруг кто клюнет, увезёт?!

 

Обычно валютчики - мальчики из «хороших» семей. 

Выглядят  самодостаточно.

 Переняв имидж  «фирмы»,  отличаются только по нервному запаху.

 

Однажды  где то на глухом полустанке в пригороде задержали пьяные милиционеры  пьяного валютчика. Он показался подозрительным. Препроводили в отделение. По дороге в сельпо купили ещё выпить.

Обыскали. Нашли валюту.

-  Что это у тебя за деньги такие  – доллАры?

- Страна такая есть – Доллария.

Потом посидели вместе. Выпили.  

Отпустили.                

 

Большую часть времени мальчики- валютчики крутятся в центре.

Подходят  к Томке в середине дня когда туристы обедают.

 

Без долгих разговоров валятся  мальчики в тень Пятиножки и засыпают.

Лежат  рядком по три четыре штуки.

 «Тихий час в детском саду. Потом встанут измятые, пыльные. Как модной одежды не жалко? Красивые. Особенно когда спят. Беспризорники класса люкс. Широта жестов перемежается с мелочностью».

Был период, когда мальчики - валютчики приглашали Томку в рестораны какие поближе.

Приходит время расплачиваться, просят Томку выйти и подождать на улице.

По той поспешности, c которой покидают заведение, понятно, что не платят.

- Я то зачем?!

- С девушкой солидней.

- А поймают?

- Не ловят. Сами воры. В одни и те же рестораны ходим.

 

Есть среди люкс - беспризорников и девчонки.

Скорее  как исключение.

Как и в любой среде беспризорников, девчонки стараются походить на мальчишек.

 Валюта валютой, а фарцовкой и проституцией тоже промышляют. Причём мальчики чаще.  

Уходят следом за «фирменными» тётками и дядьками .

Возвращаются с кривой улыбкой, помахивая пятидесятидолларовой купюрой.

 

 Девчонки воспринимаются милицией и представителями серьёзного криминала как слабое звено.

Их чаще берут в оборот.

Бывает,  какая заартачится.  Потом раз и пропала.

Была такая Маринка. Горденькая , сама по себе.

Ей и восемнадцати не было. Тоже под мальчишку.

Рассказывала, что любит одеть мини-юбку и на высоких каблуках прицокать в шикарный ресторан. Сесть независимо. Поесть дорогого. Всех мужиков подальше послать. Самой за себя заплатить. Хорошие чаевые оставить: -  «люди смотрят, удивляются, восхищаются».

Валюту серьёзным людям продала. Чем то недовольны. Подходят, угрожают. С виду не страшные. Средних лет.  Аккуратные, собранные. Белые рубашки, чёрные брюки.

А потом подходит к Томке валютчик по кличке Симон и говорит промежду прочим: - « Маринку в подъезде прирезали».

 

Томка продаёт акварельки за рубли. Но если туристы предлагают валюту -  не отказывается.

Просит  скомкать купюру и бросить в ближайший куст.

Под вечер приезжает мама. Привозит горячий суп в термосе.

Пока Томка ест, мама собирает зелёные бумажные шарики под кустом.

За полтора года на квартиру насобирала.

 Эти простодушные женщины похожи, как одна в разных возрастах.  Счастливы, что открыли золотую жилу, полны надежд.

Даже не верится, что им, жившим на нищенскую зарплату, удалось вырваться из вонючей, склочной коммуналки.

Обе ходят на курсы вождения. Скоро сдадут на права. Глядишь, и машину купят.

 

- Томка  тут в «Зарядье» художник требуется. Ты ж художник. – говорит валютчик по прозвищу Иваныч.

«Зарядье»- кинотеатр в комплексе «России». Туда входит  гостиница и сеть ресторанов.

Там в одном из крупнейших кондитерских цехов производят популярный торт «Птичье молоко».

Томка простая рабочая в кондитерском цеху ресторана «Днепр» .

Её как то посылали в «Российском»  цехе поработать. Хороший коллектив. Начальство душевное.

 

 Ходила  в детстве в художественную школу. Прошла четырёхгодичный курс.

Диплом есть.

Неужели возьмут художником в «Зарядье»?

Взяли.

В кинотеатре по штату два художника  полагается.

Первый художник Михал Семёныч - непутёвый, вечно пьяный сын покойного генерала.

Влиятельные  люди на место определили в память об отце.

 Михал Семёныч здесь всю жизнь. Приходит – уходит, когда захочет. Приводит, кого захочет.

Начальница, кассирши, билетерши все в возрасте. Запуганные  по-сталински. Уволить боятся.

Не смотря на пред пенсионный возраст Михал Семёныч крайне сексуально озабочен.

Одна  слабость – любит рассказать о себе.

Если переводить стрелку с темы секса на другие, то интересно.

Жизнь в иной эпохе.

Так и повелось: придя на работу, Томка переключает Михал Семёныча на несексуальные страницы  его биографии и спокойно разрисовывает рекламные щиты.

Работа – лафа и бесплатное кино.

Две минуты до любимого пяточка. Правда, есть риск, что коллеги засекут за незаконной деятельностью.

 

Мастерская в подвале кинотеатра. У входа - открытый проём во мрак.

Слышится шум поездов.

Томке любопытно.

Михал Семёныч говорит - туда опасно -  полчища крыс.

Иногда оттуда выходят люди в спецовках, не здороваясь, проходят мимо. Томка настойчиво пытается с ними заговаривать - не отвечают.

Михал Семёныч о чем бы не начал, всё сводится к сексу.

В накрутке  гоняется за Томкой по мастерской.  Поймать не может. Инвалид. Ампутирована ступня. Ходит на протезе.

В молодости по пьянке угодил ступнёй между движущимся поездом и платформой.

«Шёл тогда с друзьями по перрону. Все пьяные.  Толкнули случайно.»

Не  видно, что протез. Ходит не хромая. Жалуется, что в транспорте место не уступают.

«Друзья потом трость подарили с красивым набалдашником. Так я их этой тростью отдубасил»

Подростком он всюду мотался с маленьким братиком на руках.

«бывало, едешь в набитой электричке целый час. Видят что с ребёнком. Никто не уступит. Глаза закроют. Усталые с работы. Чувствую, братик тёпленький. Описался. Подхожу к дому. Дворовые девки ко мне . Хотят его на руки взять. А он бежать. Стесняется что описался.»

Он любил братика отцовской любовью. Отец пил. Мать забитая. Вся в хозяйстве.

 

Потом братик вырос.  Вместе по девкам. Вместе пили. Вместе в тоску.

Как то надоел братик пьяным нытьём.

«пойди, да повесься в туалете.

А он, дурак, пошёл и повесился».

 

Потом умер отец.

Мать в хозяйстве. Не видно – не слышно.

 

У Михал Семёныча  друг подрабатывает частным извозом. Ездят вместе.

Как увидят пьяную бабу - к Михал Семёнычу везут.

 Утром баба проснётся – и дёру.

 

Михал Семёныч  Томку тоже в гости звал.  Та не поняла. Рассеянно бросила : - « да как ни будь»  и тут же вздрогнула от наведённого взгляда – кинопроектора в котором замелькали тошнотворное кадры  фантазий старого маньяка.

Видимо  Томкина реакция была слишком  красноречивой.

У Михал Семёныча прояснение случилось.

Нашёл  себе добропорядочную пенсионерку.

Стал нормальным.

 

Томка опоздала на работу.

- К тебе тут милиция приходила. В  штатском. Модный такой. В кожаном плаще. На актёра похож.-  сообщил  Михал Семёныч.

Он помнил, как в детстве к дому не раз подъезжал «чёрный  воронок» и забирал соседей.

Михал Семёныч горестно покачал головой.

Оказывается, на работе давно знают о Томкиных  художествах.

 

Модный в штатском наведался снова во второй половине дня.

Вылитый Филатов в рассвете сил. Проникновенный сияющий взгляд глубоко посаженных глаз.

Бархатные  сутенёрские усики. Видный. Статный. 

«На счёт Маринки»  -: подумала Томка.

- Сергей Скворцов. Старший офицер…. Да замучили комментариями, что на Филатова похож!    

Расследовать убийство маленькой валютчицы милиции  не интересно.

Попросили проследовать для серьёзного разговора по другому поводу.

 

«Контора» располагалась на втором этаже «России». Кабинеты – обыкновенные номера с диванами и ванными комнатами.

 

Старшему офицеру Сергею Скворцову двадцать семь лет.

Источает  очарование и мужскую силу.

- Тамара, нет ли у тебя синего платья?

 - У кого ж нет синего платья?

- Девушку в синем платье похожую на тебя видели в прошлый четверг вечером выходящей из такси с итальянцем, а потом его нашли мёртвым.

«Мне бы итальянца в такси. Живут же люди»» - :Томка вспомнила, что в тот день гуляла на Воронцовских прудах но, не моргнув глазом сказала, что была у подруги и та может подтвердить.

Сергей понял, что так просто не запугать, но отпускать не собирался.

Вальяжным движением  извлёк из холодильника бутылку белого вина и тарелку с бутербродами с осетриной.

Томку гостеприимство Сергея привело в панику.

Она покосилась на диван и увидела на нём чёткое белое пятно.

- Это клей. Честное слово. Мы с коллегами делали стенгазету.

Она залпом осушила бокал: - «Пропадать, так с музыкой»

- Думаешь, нет у тебя при себе валюты и проблем нет? Знаешь, как бывает – вдруг раз – и валюта нашлась. И свидетели найдутся. Не серьёзным делом занимаешься. Мы тут не только работаем, но и зарабатываем.

- Да уж наслышана.

- Можешь настоящие деньги зарабатывать.

- Чем?

- Всем.

Томка почувствовала себя тушкой на фабрике по трансплантации органов.

- В первую очередь ты женщина и очень привлекательная. – он привлёк её к себе.

- А говорил что клей на диване

- Да честное слово клей.

 

Не то что зассыха Томка, видимо и Сергей со своим богатым опытом не знал, что секс иногда пробивает, что глупые тела иногда подходят друг другу, сливаются в одно целое, наряду с тем, что души ведут отчаянную  борьбу.

Он таращился на неё голый, сбросив весь свой лоск, и бубнил: - «никогда такого не было!»

”Взятка натурой?»- Томка не очень- то верила в подобный исход.

 

В тот же вечер Сергей напился до беспамятства. Коллеги потом рассказали, что он плакал.

Немало удивился.

 *******

ЗМЕЙ 2 Часть вторая

Образ мальчика - валютчика оставил след в советской культуре. 
Например, в мультфильме «Возвращение блудного попугая».
Попугай Кеша ( озвученный Геннадием Хазановым) пытается продать себя на рынке за 300 рублей. 
Цена падает до 30 рублей. Потом до 3 х. 
В итоге попугай предлагает себя задаром крутому модному мальчику, живущему роскошно и независимо.

Сражается человек на войне неизвестно за кого и за что – зовут героем.
Воюет человек за собственную свободу –  зовут преступником.

Мальчики - валютчики охотились стаями и в одиночку.
Одиночки Томке больше нравились.
Орлы стаями не летают. 
Беседы с одиночками были долгими и доверительными. 
Сначала она размечталась о красивых и богатых кавалерах.
Потом поняла - лирика не причём. 
К ней подходили иностранцы купить картинку. 
Для валютчиков это был повод заговаривать.

Стоя за этюдником, Томка не раз была свидетелем беспредельных разборок юных дельцов теневого валютного рынка. 
Дети с несформировавшимися моральными принципами.
Должники, убегая от кредиторов, оставляли Томке на хранение деньги и золотые украшения.
Она гордилась доверием. 

Поздняя  осень.
Мёртвый  сезон.
Промозглый  вечер.
Поток туристов иссяк.
Приятель – валютчик, задушевно беседуя с Томкой, незаметно вытащил у неё кошелёк.
Денег в нём было не много. Но это все, что было на тот момент.

После этого она перестала принимать ценности на хранение.
Пару раз намеренно показалась у «России» с Сергеем Скворцовым.
Количество валютчиков желающих общаться резко сократилось.

Сергей не говорил пока о будущем. 
Томка томилась неопределённостью.
Знала  - просто так не отпустит.

Периодически встречались.
Сначала шли в гостиничный буфет, где ему всё отпускали бесплатно. 
Он поил её белым вином, кормил бутербродами с осетриной, учил жизни: как прятать валюту, как отрываться от хвоста, что говорить если арестовали.
- Знаешь ты кто?- говорила Томка, уплетая бутерброды.
- Кто?
- Ты Пигмалион, а я твой питомец. 
- Питонец ты, а не питомец. 
- Ну если я питонец, то ты питон.


Потом он вёл её к себе в кабинет заниматься сексом.


- Серёжа а ты в людей стрелял?
- Стрелял. В меня стреляли и я стрелял. Последний раз гонялся тут за одним деятелем. Говорю ему: -« Бросай оружие!». А он весь трясётся. Пистолет в руках прыгает как рыба. Ну выстрелил. Не попал. Я ему : - «Уж извини, теперь моя очередь». Выстрелил. В руку попал. Руку ему потом ампутировали. Так он на меня жаловался.
- А ты коммунист?
- Конечно. Недавно на  суде стал один деятель отпираться. А я ему: -«Да как ты смеешь лгать! Тут же герб висит!». Присудили  ему. Не отвертелся. А судья, такая интересная, потом спрашивает:-«Вы это правда… про герб?». А я ей « А вы сомневаетесь?!».

Поздними вечерами  к этюднику  Томки прибивались старые проститутки. 
Им было что порассказать. Пускали в ход своё дряблое обаяние, давили на жалость. Та же цель что у валютчиков – повод заговорить с покупателями картинок и ещё - заполучить Томку в напарницы. Вовлечь не удавалось.
От старых жриц любви веяло смертельной тоской.
Они отпугивали своей навязчивостью.

Ещё один внесоциальный тип людей неизменно ошивался в центре – бродяги.
Тех, кто портил видом фасад, забирала милиция. 
Но есть среди бродяг гении имиджа. 
О таких и не подумаешь. 
Как правило, одиночки. 
Практически не отличаются от обычных граждан.
 Легко заводят знакомства с целью присоседиться.
Такой была Вика. 
Ей едва исполнилось восемнадцать.
Томка видела Вику подъедающей с тарелок в буфете «Зарядья».
Вика была пышкой, запасливой и небрезгливой.
Привела бы себя в порядок, была бы хорошенькой.
Вика не хотела привлекать внимание.
Как и прочие девочки - беспризорники одета под мальчика, коротко стрижена.
Загорелая, немного обветренная кожа.
Глаза, горящие азартом, голодом и жаждой.
Она периодически прибивалась к этюднику Томки. 
Без коммерческого интереса. Просто поболтать.
Обе сами по себе как ёжики в тумане.
Им нравилось находиться в толчее и созерцать.
Вика оценивала обстановку, искала себя.
 Для начинающей валютчицы она была старовата.
Считала, что лучше кормиться объедками, чем быть проституткой.
Отец немец. С детства говорила по-немецки, мечтала уехать в Германию.
В семье поддерживались традиции  альтернативного существования и минимализма быта. Главное – личная свобода.
Официально никто не работал. Порядок и согласие.
Вика умело комбинировала свой нищенский гардероб.
Аккуратная, с горделивой осанкой.  
Косила  под студентку из ГДР и проникала всюду.

Томка и Вика прониклись доверием.
Родственные души.
Наконец, Вика произнесла: - « Сергей».
Она видела их вместе.
«Я так и знала!»  - Томка вздрогнула -  долгожданная развязка.

У Вики была аналогичная история знакомства с Сергеем. Так же пасет, косвенно угрожает, кормит в буфете «России» и занимается с ней сексом в своём кабинете.
«Знаешь кто мы?– Питонцы».

Кабинет – почти дом родной. 
Сергей тянет Томку к дивану. Та упирается. Не может оторвать глаз от пачки фотографий на столе. Пачка в плотном полупрозрачном пакете. На первом фото что- то знакомое.
Сергей пытается отвлечь:
- Как дела?
- Плохо дела. Мама в больнице. Подозрение на опухоль в мозгу. Пункцию сделали. Что за фотки.
- Отгадай
- Гадалка что ли? Говори! 
- Фото скрытой камерой. Первая с тобой. Лучше не смотри. Плохо станет. Ты ещё не разучилась краснеть? Я тебе с другими покажу.
На фотке была Вика. С пьяной улыбкой она брала в рот знакомый член члена партии Сергея Скворцова.
- Ты должна подписать кое-какие бумаги.
- Ничего подписывать не буду.
- Тогда я приду в больницу к твоей маме и покажу твои фотки.

«Он не посмеет»

Он посмел. 

Он пришёл в больницу к её маме лежащей в реанимации и показал порнографические фото с её дочерью.

Мать ничего не сказала дочери о визите Сергея Скворцова.

Она написала на него заявление, которое было каплей в море, но видимо последней каплей. 


Сергей сохранил звание, и партбилет, но его перевели из «России» в отдалённый район, где он делил убогий кабинет с тремя коллегами.
 Крыша в отделении протекала и на них постоянно капало.

Вике удалось уехать в Германию. Помог случайно встреченный турист – студент из Гамбурга.

В сумятице перестройки она вернулась, чтобы выйти замуж за Сергея и увезти его с собой.
 
У них своя бензоколонка и двое детей. 
*****
У Вики с Томкой кроме Сергея было ещё много всего общего.
Они и внешне были похожи как сёстры.
 Обе крошки - авантюристки, чернявые, шустрые. 

Новость, что Вика вышла замуж за Сергея, Томке сообщил старший брат Вики Макс. 
Он злорадно ухмылялся упиваясь её реакцией.
Томка всегда призирала его.
- Передай мои поздравления семейству Штирлицев 

Задолго до этого Вика с гордостью представила брата подруге.
Думала, та сразу влюбится и забудет Сергея.
Думала: – «Вот бы они поженились, и Томка стала бы сестрой по- настоящему!» 
Но Томке и беглого взгляда было довольно чтобы убедиться – любовь сестры слепа. 
Макс вечно что- то из себя изображал. 
В глазах Томки он увидел реальность. 
В принципе ничего, если бы не желтовато бледная и уже слегка морщинистая кожа. Свалявшиеся волосы. Водянистый, старческий взгляд. А  лет ему всего то двадцать.
По семейной традиции он толком ни чем не занимался. Ничего не умел. В лёгкую приторговывал наркотой. Сам подсел.
Недавно вернулся из Франции.
Постоянно  упоминал об этом как о завоевании.
Женился на постной дурнушке из Франции. 
Приехал с ней в Париж. 
Жена студентка.
Жить не на что. Деньги на наркотики взять негде.
Работать, учиться не привык. 
Вот и вернулся. 
Назад не пускают. 
Рассказывает теперь, что не поступился личной свободой.
 
В общем, Томка была от Макса не в восторге. 
Этого ей Вика не простила.

Томка вспомнила как, выяснив про Сергея, она с Викой одновременно вскрикнули: - ”Вот гад!»
Питон и есть гад. 
Сергей вызванивал Томку . Угрожал.
Мама в больнице. Томке страшно одной дома.
Он бывал у неё. Мама их однажды в постели застала.

Томка пряталась у Вики. 
Она не сказала ей про фотки. 
Думала – не поверит.

Вспомнила, как очумевший Сергей смотрел на них приветственно помахивающих, стоящих  у «России» в обнимку.
Он появился в светлой тройке.
- На ком женишься?
Его жена подала на развод одновременно с переводом на новое место работы.
Шикарно выглядел. 
Томка в тот день хорошо заработала. Вика привела ей группу туристов. Скупили всё.
- На тебе Серёжа пятьдесят рублей за угощение, за ласку.
Он буквально вырвал купюру из Томкиных рук.
- Я тебя вскормил!
- Чем это ты меня вскормил?

Томка так радовалась за Вику, когда та уезжала в Германию.
И как же она удивилась, узнав, что Вика приехав даже не позвонила.

« Бог с ней»

По томным взглядам коллег Сергея Томка поняла – поруху с ней смотрели все.
«Да задавитесь!»   

В 1985 ом перед фестивалем в центре устроили большую облаву на женщин.
 Руководил этой операцией сотрудник правоохранительных органов в штатском. Темноволосый мужчина средних лет с лихими усами. 
В своём тёмно-синем полосатом костюме он был похож на Джигарханяна в роли мистера Крибса из фильма «Здравствуйте, я ваша тётя». 
Томка прозвала его Усатый – Полосатый.
Ловили всех:
Проституток дорогих и дешёвых, валютчиц, фарцовщиц, спекулянток, бродяжек, хуповушек, просто показавшихся подозрительными. 
Ловили на улице, в ресторанах, в барах в магазинах – где угодно.
Всех волокли в отделение на второй этаж «России».
Виновность не выясняли.
Акция продолжалась несколько дней.
Томку взяли в первый же день.
В отделении была толчея и крик. Женщины рыдали, ругались, умоляли. 
Томка спокойно расхаживала с этюдником на плече. Чувствовала себя как дома. Со всеми здоровалась. Улыбалась. Пригодилась Серёжина школа.
Её фотки, просмотренные всем составом, сделали рекламу.
И за это Серёже спасибо.
Принимал арестованных Сашенька Фёдоров - самый   симпатичный милиционер «России».
Они с Томкой давно друг на друга глаз положили. Некоторые обстоятельства были против. Некоторые условности не позволяли.
Но в данной ситуации условности можно было отринуть. 
Сашиным мечтам о сексе с Томкой суждено было тем вечером сбыться. 
Его благородную внешность не портила даже милицейская форма. Была в нём эдакая барская холеность. Бархатная кожа. Белые изящные руки с длинными пальцами. Такими руками на фортепьяно играть, а не дубинкой махать.
После милой беседы Томка отошла в тень с приятным предчувствием. 
К Саше обратился  Усатый – Полосатый: 
- Кто такая? Что здесь делает?
- Да она здесь работает.
(Томку ещё только собирались уволить из «Зарядья»)

Улучив момент, Саша незаметно вывел Томку из «России».

Он был счастливо женат, поэтому речь шла лишь об одной свиданке.

Томка пригласила его в ресторан, потом к себе. 
Был хороший повод не поскупиться на взятку натурой.
И она это сделала с удовольствием.

Другим жертвам облавы повезло меньше.
Весь улов на месяц отправили в закрытый кожно-венерический диспансер, где содержались в пожизненном заключении сифилитички.
За месяц в этом диспансере многие поседели и заразились бытовым сифилисом.
Пожизненно заключённые развлекались тем, что плевали здоровым в еду и лезли целоваться.
Даже валютным путанам не помогли от туда выбраться ни связи, ни деньги.

Саша Фёдоров был парнем благородным. 
Больше служебным положением не пользовался.
Иногда подходил к Томкиному этюднику.
Было приятно просто молча постоять вместе.
Между ними был барьер, закономерность которого не стоило разрушать.

Усатого – Полосатого Томка снова встретила в 90 х. 

Тогда она работала в британской транспортной компании.
Коллеги пригласили выпить в «Интурист».

В бар зашёл Усатый – Полосатый. Он был в том же синем костюме.
Оглядел публику и исчез.
Томка вышла подкрасить губы. Когда  проходила дверь службы охраны её чуть не сшибли выпорхнувшие оттуда красотки.
Девушки сдавленно хихикали и оправляли мини-юбки.
Рядам с Томкой возник молоденький лейтенантик с гадливой физиономией.
- Не хочешь отдохнуть? – он кивнул на дверь службы охраны.
- Я не устала.
- Больше сюда не придёшь.
- Это мы ещё посмотрим.
Чтобы не пускаться в долгие объяснения с коллегами Томка направилась к выходу. Поймала проходящее такси. Садясь, увидела как Усатый – Полосатый стоит в дверях «Интуриста» и пристально смотрит на неё.
На следующий день пришла из принципа.
Посидела, выпила. Никаких проблем. Спросила охрану о вчерашнем. Те только пожимали плечами: - «Это кто ж у нас такой сексуальный?»

*******
 

 

Не оставь нас во мраке

Меня зовут Енс Эриксон.

Пятьдесят лет.

Женат.

Пятеро детей.

Водитель грузовика, дальнобойщик.

Внешность неприметная.

Рост метр восемьдесят. Волосы рыжевато-русые. На макушке лысина.

Глаза серые. Лицо овальное.

Крепкого телосложения.

Дома оборудовал  комнату для тренировок. Качаюсь каждый день.

Лишний  вес - килограмм десять – пятнадцать. Люблю пивко, кока-колу, чипсы.

Моё брюхо – моё оружие. Навалюсь – из-под меня не выберешься.

Другое оружие – мой член.

Третье – пистолет.

Я снайпер высшего разряда, победитель ряда соревнований.

 

Недавно разбил свой грузовик вдребезги. Задремал на повороте.

Страховка возместила.

 

На мне ни царапины.

 

Хорошо, что никто не видел, как я разбился.

Есть  идиоты, которым охота снимать всё подряд на мобильник.

 

Если спросят, как вышло, что цел и невредим - скажу – не помню -  забыл от испуга.

Только кто спросить?

И зачем?

 

Купил новый грузовик.

Лучше прежнего.

Люблю свою работу.

 

Люблю подбирать на дорогах молоденьких попутчиц.

Думают – если  в отцы гожусь то не трону.

Я участливо расспрашиваю, откуда – куда, стараюсь разговорить, отвлечь.

Потом говорю, что машина забарахлила. Съезжаю на глухую дорогу и останавливаюсь. А там нож к горлу. Вливаю в неё бутылку водки и делаю что хочу.

 

Потом убиваю и прячу.

 

Когда дело сделано, смотрюсь в зеркало кабины и улыбаюсь:

«Подозрительный тип? Да нет. Обыкновенный. Спокойный. Добродушный.»

 

Я иногда задумываюсь - как то, что я творю, сказывается на моих детях.

Четверо из них уже взрослые. Младший ещё подросток.

 

Старшая дочь – никчемная зануда. Безработная. Вечно в депрессии.

Еле сводит концы с концами. Заводит собак.

Купит на последние деньги. Подержит пару месяцев.

Потом  отводит к ветеринару на усыпление.

 

Вторая дочь недавно сменила пол. Но как была, так и осталась одинокой уродиной.

У двух старших сыновей игровая зависимость. Это для них работа и досуг.

Им больше ничего в жизни не надо.

 

На младшего все мои надежды.

Смышлёный симпотяга.

Он – это я в идеале.

Он – это я.

 

Я учил его кататься на мотоцикле. Но видимо недостаточно.

Это был плохой день.

Я видел, как он взлетел на крутой подъём и вдруг мотоцикл перевернулся.

Я видел, как он падает головой вниз.

Я не чувствую свою боль, но чувствую чужую.

Он сломал шею.

«Я убил своего сына» - на минуту меня парализовало.

 

Наступила тишина.

Словно я на земле один.

 

Потом я бросился к нему.

Пульса не было.

Он вдруг пошевелился, открыл глаза и улыбнулся мне точь в точь, как я улыбаюсь себе в зеркало, когда дело сделано.

******

Осень безвозвратная. Часть первая

https://www.youtube.com/watch?v=BQ_cKOy0erw

1980
Москва.
Мне 18.

Брежневский застой.

Связанные одной цепью, люди живут с верой в её нерушимость.

Торопиться не надо.
 Дни похожи один на другой.
Время еле капает, как влага с сырого потолка.
Смотришь и узнаешь интересные рисунки в подтёках.

Можно  толковать знаки трещин на стенах, наблюдать, как растут деревья.

Ничего не происходит даже на экранах телевизоров.

Железный  потоп ещё не захлестнул дороги столицы.
Машины редки - в основном «Запорожцы».

Одно  гарантированное удовольствие в день – с 12 ти до 12.30 ти музыкальная передача  «В рабочий полдень».
Песни по заявкам радиослушателей.

Но сначала кодирование -  гимны:

Нам света не надо
Нам партия светит
Нам хлеба не надо
Работу давай

Потом берёт песней за душу Валюша Толкунова:

Сон свалил страну зеленоглазую,
Спят мои сокровища чумазые,
Носики-курносики сопят.

Напоследок  писк и рык советской эстрады  - Алла Пугачёва:

Если долго мучиться
Что-нибудь получится !

Многократно повторяемый припев.

Непризнанная отечественными стандартами группа  «Машина времени» сводит меня с ума. 
Эта «машина» не стирает мысли и не становится навязчивым мотивом. 


Лица стёрты, краски тусклы
То ли люди, то ли куклы


7 ноября

Я совершила преступление – не пошла демонстрацию.


За окном дождь и ветер. 
Сижу в тёплой кофте у батареи. Пью чай с вареньем.
А  продрогшие толпы демонстрантов топают по слякоти, влача под флагами веру в режим.
Вожди на трибуне механически помахивают. 
По всем программам кроме второй показывают парад.
Диктор комментирует происходящее как всеобщее ликование. 

Вторая программа не транслирует – там, в сетке кто-то запустил песни «Машины времени».
Крутят весь репертуар.
Почти два часа полулегальная музыка обогащает мою истощённую душу. 
По-юношески чистый и по-старчески глумливый голос  Макаревича снимает с меня кодирование.

Мечтаю попасть на концерт «Машины времени» .
Узнать когда и где будет концерт можно только по слухам.
Не смотря на дороговизну билетов не достать.

Через 15 лет случиться сидеть в ночном клубе за стойкой бара бок о бок с неактуальным более Макаревичем.
Погасшая звезда, одарит взглядом, будто всё ещё светит и выразит вопрос- недоумение по поводу отсутствия интереса. 
К этому времени из раскрепощённого хиппи он перевоплотится в джентльмена, заключённого в строгие рамки дорогого, не по размеру большого костюма.
Странно сидящий костюм с подбитыми плечами накренится ко мне как падающий шкаф. 
Я испугаюсь и отодвинусь.

Говорят – я ничего.
Если высплюсь.
От парней слышу: -«Такая фигура! Такая грудь!»
От девчонок: - « Ты – это стог волос с сиськами.»
Мой каштановый стог восстаёт против любых попыток упорядочить.
Ветер дунет, и я как в джунглях заблудилась.

Я кондитер третьего разряда. 
На рабочем месте вся в белом: в муке и в сахарной пудре.
Спецовка, фартук, марлевый колпак. На ногах шлёпанцы.
Стою у печи. Пеку булочки.
К концу дня кажется, что цементный пол раскалился как сковородка.
Ноги горят.

У меня две напарницы.
Одна просто дура. 
Другая дура и сволочь.
Грызёмся из-за пустяков, чтобы стряхнуть дремоту.

Зарплата - 130 рублей – далеко не худшая.
До этого полгода держали в ученицах, платили 30.

После работы вид плачевный. 
В зеркале отражаться не хочется.
Муку смыла. 
А лицо всё равно мучнисто - белое.

Еду домой. 
Засыпаю в пути и впадаю в старость.
Такой вижу себя, просыпаясь от случайных взглядов.

Иногда по дороге встречаю бывших одноклассников.
Смотрят с грустью, как на тень прошлого.

В школе хорошо училась.
А толку?
Блата нет.
В институт без этого не поступить.

Маме 40 лет.
Работает на заводе холодильников.
Инженер - технолог. 
Зарплата 160.
Сидит в отделе. 
Ничего не делает.
Делать чтобы- то ни было в отделе запрещено.
Мама никогда нигде не находит места. 
Мечется в бездействии.
При этом делает вид, что всем довольна.
Дорого мне обходится этот имидж.
Приходит домой, кидается на меня.

Стараюсь опередить её хотя бы на полчаса, чтобы успеть залатать защитное поле.
Включаю  музыку, расслабляюсь.

В магазине «Мелодия» выкинули пластинки прибалтийской группы «Зодиак». Неплохое подражание Жарр Жан-Мишелю – новатору электронной музыки.
Отстояла очередь не зря.
Слушаю. 
Восстанавливаюсь.

Даже короткое одиночество относительно.
В стену забарабанили соседи по коммуналке : -«Немедленно прекрати саботаж! Брежнев выступает с речью по телевизору!” 
Соседи считают, что я намеренного мешаю внимать вождю и наставнику. 
 Я разносчик тлетворной западной культуры.
Показываю им пластинку – «сделано в СССР».

Лицо Брежнева неподвижно. Голос монотонный. Взгляд безжизненный.

Через четверть века в интернете появятся множество фотографий Брежнева с живым приветливым лицом. 
В целях реабилитации эпохи.

Соседи вошли в роль полвека назад 
Стоят  перед  экраном навытяжку.
Слушают, запоминают, как урок, цитируют.

У них на окнах нет занавесок.
В небе горит всевидящее око, для которого мы все - стеклянные человечки в стеклянных домах.

Соседям за семьдесят.
Не могут допустить мысли, что пути к царству коммунизма нет.
Уверены, что шли этим путём всю жизнь и цель уже близка.  
 
Истребители  секретов и разносчики наветов.
Ударно пишут доносы. 
То есть старуха пишет под диктовку слепого старика.
Считают, что пишут все и на всех. Что так надо.
Вместе подслушивают. 
Старуха подглядывает, докладывает старику.
Вместе строят догадки. Иногда самые фантастические.
Объект слежки номер один – я.
Словно моя жизнь полна значения и тайны.
Хочется верить, что так оно и будет.

По ночам старик превращается в привидение. Бродит по коридору в белом исподнем, вытянув руки вперёд. Шарит вокруг. Бессвязно бормочет.

Соседи тридцать лет стояли в очереди на квартиру.
В начале апреля дождались.
Переезжают.
Сидят у подъезда на чемоданах, съёжившись, как весенние снеговики. 

И года не проживут в новой квартире. 
Умрут от скуки.

В их пятнадцатиметровую комнату заселяются пьющие многодетные лимитчики, жившие до этого в общежитии десять лет.

Было двое соседей. Стало пятеро: муж, жена и трое дегенеративных детей.

Въехав в комнату, новые соседи впадают в загул. 
Всё общежитие в гости пришло.

В коридоре топот множества ног. Стены и окна дрожат.
Музыка, крики, звон посуды. 
Гости штурмуют нашу комнату. 
Просят закурить и зовут замуж. 
Мы забаррикадировались.
Не отвечаем.

Новоселье не кончается.

С балкона пропало всё сушившееся там бельё.

С нашествием лимитчиков в квартире началось нашествие тараканов. 

Дегенеративные  дети с дикими криками гоняют по коридору на велосипедах.
То и дело врезаются в стены.
Туалет загажен.

Новые соседи график дежурства соблюдать не хотят.

Мы обратились с жалобой в домоуправление.
Наряд въедливых старушек прибыл с инспекцией незамедлительно.
Новых соседей приструнили, пригрозив выселением.
Те притихли.
Но затаили злобу.
Когда нас нет дома, заметают нам под дверь мусор.
Ставят на плиту бак с бельем, когда мы варим обед.

Скучаю по старым соседям. 
Всё -таки интеллигентные были люди. 
Старуха до пенсии учительницей  работала. 
Старик до того как ослеп, был художником. 
В их комнате громоздилось множество невостребованных картин в стиле советского реализма – лишённых индивидуальности, но добросовестно написанных.
Натюрморты и морды аппаратчиков.
Натюрморты по-мещански милые - с фруктами, с розами в хрустальных вазах. 

Иногда к старикам приходил внук – аккуратный, вежливый парнишка.
Весь модный, видный.
Я на него заглядывалась.
Игнорировал.
Я ему не чета.
 У него отец известный художник.
 Рисует монументальные полотна, прославляющие деяния партии. 

Каждый приход внука был для стариков как праздник.
Они кидалась хлопотать, готовить что-нибудь вкусненькое.
Хоть внук на меня и не смотрел, всё равно приятно, если в квартире симпатичный парень.

Когда он гостил, дверь их комнаты всегда была открыта.
На ночь зажигали старинный зелёный ночник.
Мне не хватает его уютного света.

Думою в местном отделении милиции по старикам тоже скучают.  

Кто им теперь будет писать такие захватывающие остросюжетные  доносы?

Я работаю через день не зависимо от выходных и праздников.
Эта система мне нравится. Жаль, что нет ночной смены.
Самый тяжёлый день недели – свободный выходной, когда мы с мамой в одной клетке.
По всем гороскопам мы две противодействующие стихии.
Ругаемся, спорим. 
Через  десять лет,  когда её не станет,  буду мысленно продолжать с ней спорить.
 
Ей тоже хочется побыть одной.
Однажды она просто выпихнула меня из комнаты и закрылось.
Дело  было зимой.
Я полдня проходила по коридору в халате и в тапочках.
Умоляла выкинуть мне одежду, чтобы хоть пойти погулять на улицу.
Не открыла. Не  доверяет. Затаилась. Растворилась в тишине.
 
Мама  наметила неосуществимую цель – накопить с наших скромных зарплат на кооперативную квартиру. 
Экономит на всём.
Больше не покупаем синих цыплят и колбас неизвестно из чего сделанных.
В наш ежедневный рацион вошли овсянка и тёртая морковка. 
Гораздо полезнее.

Но в основном питаемся бракованными булочками, которые я приношу с работы. 
Работницам кондитерского цеха шеф выделяет по 5 яиц и по 200 грамм масла в день на человека. Иногда меняю эти продукты на зелень в овощном цехе.
В  середине дня работницам полагается обед – варёные яйца с макаронами с маргарином. 
Клянчу  у зеленщиц  зелёного лука на приправу. 
Напарницы смеются. Говорят, что я как корова – траву жру.

Обожаю дискотеки.
Там крутят музыку будущего.
Она стремительна и полна сексуальных импульсов. 
Где ещё такую услышишь?

Теперь денег нет по дискотекам ходить.
Последний раз пришла в любимое заведение на Таганке.
Вход 3 рубля. 
У входа серьёзный мужик – он же кассир, бармен и охранник.
 Даю ему деньги – всё мелочью. Двадцать копеек не хватает. 
Махнул рукой.  Бесплатно пропустил. Посмотрел с состраданием. 
Больше туда не пойду.

Домой неохота.
После работы сижу в метро.
Читаю. Сплю, прислонившись в стене.

Если совсем надоест в метро ошиваться, то можно к Светке.
Живёт в дипломатическом районе напротив Шведского посольства.
Большая трёхкомнатная квартира на Мосфильмовской.
Там бардак и роскошь. 

Светка моя ровесница. Нигде не работает.
Живёт на содержании родителей. 
Числится нянечкой в детском саду. 

Она от себя без ума. 
Думает - прочие тоже.
Тощая колченогая обезьяна с губищами.
Смолистые жиденькие волосёнки. 
Моя полная противоположность.
Вместе мы выглядим комично.
Слышала диаметрально противоположные мнения на счёт того, кто из нас красавица, а кто страшная. 

Прихожу к ней, когда хочу.
Друзей у неё нет. 
Случаются  мужчины.
К её отцу приходят друзья. Напоят его, потом  идут к ней. 

Рассказывая об оргиях, Светка смакует подробности. 
Раскрывает мне глаза на раскованность нравов советской элиты.
Умиляется моей реакции.

Потом смешит любовников, имитируя мои возгласы.

Её мать всё время в загранкомандировках во Франции.
Нервозная, нелепая, заносчивая.

Ещё в Светкиной квартире живёт бабушка. Почти не показывается из своей комнаты. Там висит её портрет написанный Серовым.
Светка привела меня посмотреть.  Бабушка молчит. Недовольна. 
Красивая была в молодости. На портрете  она в таджикском национальном костюме.
Светка в разное время говорила, что бабушка то кубанская казачка, то цыганка, а отец итальянец.
 Её мама сказала, что они евреи. 
Я тоже еврейка.
У нас ничего общего.

Светка утверждает, что она цыганка по образу жизни. 
Всю жизнь будет это повторять, хотя в итоге эмигрирует по еврейской линии.

 Отец Светки любит к нам присоединиться: попить чайку, поболтать. 
Просит почитать стихи.
Ему забавно, что я – рабочая, люблю поэзию.

Он еле передвигается. Болезненно полный. Неопрятный. С запавшими глазами.
Черты лица крупные, правильные.
В молодости был красивым.  
Считает, что я прихожу к нему.
Однажды осталась у Светки ночевать. 
Утром пробежала мимо его комнаты в туалет в натянутой до колен майке.
Он рассказал знакомым, что я пришла к нему голая, но он отказался.

Светка познакомила меня с другом детства. 
Теперь он ей не друг. От скуки стали любовниками. Заскучали ещё больше.

Андрею 21. 
По-солдатски коротко  стрижен, накачанный, статный.
Думала – только из армии.

Армия ему не грозит.
У него родители, как у Светки – со связями.
 Отмазали.

Андрей чем- то на Маяковского похож  только светлый.  
Глаза ярко зелёные.

Андрей без проблем поступает в любой вуз. Походит курс и бросает. 
Так же  с работой. Устроится то проводником на поезд, то в геологическую экспедицию поваром, то в съёмочную группу разнорабочим. 
Надоест – уходит не прощаясь.
По телефонному праву  перед золотой  молодёжью все двери открыты и на вход и на выход.

Для меня все двери закрыты. 
На распоследнюю работу еле устроилась.

Светка с Андреем верят, что проблемы утрясаются сами собой.
Через четверть века это убеждение будет им дорого стоить.
Родственники отберут у них жильё.
Светка эмигрирует из страны и будет жить на социальном пособии в гетто для иностранцев. 
Андрей окажется на принудительном бессрочном лечении в психбольнице.
*****  
Андрей одиночка.
Изредка у него случаются приступы социальности:
 Когда хочется  секса.
 Или поболтать.
Хочется  рассказать о своих путешествиях.   
Он  легко находит публику –  тех, кто толком ничего в жизни не видел – таких как я.
 Как рассказчик он неотразим. 
Даёт представление на одном дыхании. 
Прокрутил воспоминания через усилитель чужого восприятия и на этом функция слушателя исчерпана. 

Он быстро устаёт от людей.
Уходит не прощаясь.
Обрубает контакт.

Закроется в своей квартире в Замоскворечье и не отвечает на звонки.
Или бродит по городу один.

У Светки новая любовь – лучший друг Андрея Олег.
По её словам Андрей невыносимо страдает.


Стараюсь не думать, что надеть.
Чаще всего надеваю ситцевое платье, белое в мелкий лиловый цветочек.
Ношу его уже 2 года.
Буду носить ещё 5 лет.
Даже когда времена изменятся и появится, что носить, буду чисто автоматически надевать это платье, впадая в апатию.
У меня в нём вид вне времени. Такие и полвека назад носили. И сейчас в деревнях носят.
Оно единственно приемлемое из того, что мама сшила.
Она упряма. Лучше не говорить, что носить нечего.
А то сядет шить.
Машинки нормальной нет.
Есть истеричный неуправляемый аппарат, который жуёт ткань и нитки.
Мама роется в ворохе старого тряпья. Вырезает лоскуты, сшивает нечто кургузое и поздравляет меня с обновкой.
Мама роется в ворохе старого тряпья. Вырезает лоскуты и сшивает нечто кургузое и поздравляет меня с обновкой.
 
19 апреля  1980.

Суббота.
Моё знакомство с Андреем состоялось первым по-настоящему тёплым  днём в году. 
Светкина инициатива.
Решила  проверить силу своих чар.

Андрей чем-то на Маяковского похож, только светлый.
Глаза ярко-зелёные.

Светка и Андрей никогда не думают, что надеть.
Светке мать из Франции привозит.
Андрею в «Берёзке» покупают.
Глядя на них, думаю: «Какая же я рванина!»

Но сегодня я вроде ничего.
На мне самое лучшее:
Индийские джинсы за 15 рублей (подделка под американские. Издалека как настоящие. Отстояла огромную очередь в Лужниках).
Бежевая рубашка. За 8 рублей купленная в «Детском мире», нейтральная классика.
Коричневые туфли на каблуках (колодки для пыток из дубовой искусственной кожи за 10 рублей. Купила ношеные у сотрудницы. Та носить не смогла). Зато выглядят как за все 50 рублей.



Договорились встретиться у кинотеатра «Россия».

Никогда не видела Светку такой расфуфыренной. 
Казалось, она относится к одежде небрежно.
В её гардеробе, что не возьми – всё шикарно.

Мы с Андреем сразу о ней забыли.
В любовном треугольнике двое всегда против одного.

Но Светка капризно и сосредоточенно напоминает о себе.
Думает, что умеет манипулировать.
У неё билеты в кино на фильм «Обыкновенный фашизм»- общая для нас евреев тема.
Билетов только два.
Но я мастер спорта по ловле лишнего билета.
Некоторые мужчины покупают второй билет, чтобы с девушкой познакомиться.
Мне попался какой- то психопат. Схватил за локоть: - «Куда пошла!? Всё равно рядом сидеть будем!»
Поменялась с Андреем местами.
Лучше бы со Светкой. 

После фильма настроение ужасное. Сработала генетическая память.  
Особенно врезались в память снимки Львовского погрома. 
Через четверть века выясниться, что погром устроили не фашисты (те только фотографировали) а гражданское население. В издевательствах с большим азартом принимали участие малолетние дети.
Некоторые изуверы шли на погром как на праздник – нарядные, с музыкой, с песнями. 

Андрей быстро справился с мрачным впечатлением, и пытается нас развеселить. Пригласил к себе. 
Дорогой увлекательно болтает, рассказывает смешные анекдоты.
Сияет. Затмил собою страшный фильм.

Мы идём по улице, которая кажется такой знакомой. 
Ещё бы! В фильмах, если действие происходит в Москве – то чаще всего  на этой улице - Новокузнецкой.
В любимом фильме 70 х «Романс о влюблённых» молоденькая парочка едет на мотоцикле по Новокузнецкой. Кадр многократно повторяется. 
Улица кажется бесконечной  - именно такой – солнечной, апрельской.

Светка хоть и живёт в шикарной большой квартире, но обстановка там мрачная. Чувствуется, что под одной крышей находятся разобщённые разочарованные люди. Их чёрные мысли бродят, как тени.
Окна квартиры выходят на тоскливый двор и стену типового дома.

Андрей живёт на верхнем этаже высотки на солнечной стороне.
Из окна  открывается весь простор Замоскворечья. 
На подоконниках в горшках и кадушках процветают  растения.
Беспорядок, но пахнет свежо и приятно.
Пытаюсь определить, чем. 
Незнакомый запах.
Наверное, так пахнет счастье.